C доставкой сайт Wodolei.ru
Но, учитывая власть над каждым из нас родовой памяти, они закономерны.
Итак, Пилат как Копьеносец — ещё и «торжественно предстоящий пред Солнцем». При неглубоком проникновении в прошлое — лишь в колоннаде.
Теперь четвёртый смысловой уровень имени «Пилат».
Большинство населения (толпа) полагает, что священнослужитель может сочетать в себе и вождистские качества (выше среднего приворовывая, обманывая и пьянствуя), и любовь к Истине. Толпа полагает, что эти качества отнюдь не взаимоисключающие, а статично соединимые по принципу «винегрет».
В рамках этих представлений таков даже бог Велес поздних инкарнаций. Но такая трактовка характеризует вовсе не Истинного Бога, а лишь самооправдывающихся «верующих». А вот первородный Велес — бог исключительно Истины, не блудник и власти чужд.
Вообще же, в идеале все боги Солнца — боги Истины, вспомним Хора Бехдетского или того же Аполлона.
А раз так, то Пилат не мог не чувствовать себя не просто служителем культа, но и служителем Истины. Уже одним этим уровнем самовосприятия можно объяснить выделяющееся поведение Пилата, когда он единственный из всех не убоялся защищать Иисуса.
Личность Понтия Пилата, будущего автора Книги , масштабней: если бы Пилат оставался просто заложником своего имени, то Иисус не удостоил бы его разговора, как Он в тот же день и при сходных обстоятельствах не удостоил интересующегося вопросами религии Ирода.
Пилат тем и интересен, что, неся отпечаток своего имени, определявшего многие вокруг него события, выходил за пределы всех его смыслов, в особенности поверхностных.
Наибольшая польза для способного к размышлению читателя, видимо, в том факте, что психоанализ не того убийства (то есть написание текста романа без комментариев) проведён автором не на основании знания смыслов имени префекта провинции! Основой исследования было познание, но, в основном, не логического свойства!
Работая над романом, выписывая неожиданные сцены вроде выхода префекта на последнюю линию колоннады Иродова дворца и совершаемых им жреческих манипуляций, то есть описывая то, что нигде и никем не было описано, кроме как в Евангелии, и притом в сверхсжатом образном виде (об этом — ниже), я ещё не знал, что «Пилат» переводится как «Копьеносец». Не знал и того, что копьеносцы — жрецы богов Солнца, а эти боги — боги Истины.
Из этого бессознательного распознания всех смысловых уровней ныне не употребляемого имени «Пилат» следует сразу несколько важных для самопостижения каждого человека выводов. Но, подытоживая мысль этой главы-размышления, ограничимся пока лишь одним из этих выводов: уж если я, на логическом уровне не знавший перевода имени «Пилат», на подсознательном уровне верно расшифровал шесть описываемых в «Комментариях» уровней смысла (иными словами, верно описал поведение Пилата), то тем более значимы были эти смыслы для самого Пилата-Копьеносца .
Вообще, вопрос об исторической достоверности событий «Понтия Пилата» мне задают часто.
Откуда, дескать, я всё это списал? Или — на какие материалы хотя бы опирался? Ведь в литературе ничего подобного нет!
Тема родовой памяти, пронизывающая весь «КАТАРСИС-3», и есть ответ на этот вопрос.
После завершения «Пилата» выяснилось, что в море мнений и самооправданий пилатоненавистников достаточные для уяснения достоверности «Пилата» исторические свидетельства сохранились.
Но цель «КАТАРСИСа-3» — не разобраться в этой достоверности, хотя именно этому и посвящена бoльшая часть «Комментариев», а обучить обладающего критическим мышлением читателя проницать время и обходиться без сохранённых иерархиями исторических свидетельств — ведь и так всё ясно .
Весь роман, да и б`ольшую часть глав «Комментариев» я написал, не зная, что сохранились исторические свидетельства о том, кем была жена Пилата. То, что звали её Клавдией Пр`окулой, знал, об этом сказано во многих справочниках, но то, что её мать и бабка занимали в иерархии высшее психоэнергетическое положение — нет. И писал просто на основании для меня очевидного : жена его была патрицианка, властительница. Всадников много, высших должностей мало, на одни назначает Сенат, на другие — император лично, по тем временам в любом случае это патриции, а какого-нибудь всадника из тысяч они могут заметить по той причине, что он как-либо связан с патрициями. Как всаднику «связаться» с патрициями? В реальной жизни легче всего через брак. Следовательно, жена — патрицианка.
Кто назначал на должность? Пилат по одним сведениям был прокуратором, по другим — префектом, это следующая, более высокая ступень, но и в том, и в другом случае назначал лично император-принцепс.
Так вот, когда и роман, и почти все комментарии были завершены, вдруг выяснилось, что история кое-что о жене Пилата сохранила. Оказывается, согласно Евсевию, мать Клавдии Прокулы — жена императора Тиберия. Всё понятно? Добавим: а бабушка Клавдии-Уны тоже была императрицей — женой императора Августа. Куда круче!
Повторимся: цель «КАТАРСИСа-3» — обучить читателя с помощью теории стаи и теории жизни проницать время и обходиться без сохранившихся исторических свидетельств — ведь и так всё ясно . Поэтому до времени забудем, что Уна — потомственная императрица и многомужница, а просто порассуждаем, покажем, до сколь многого можно добраться и помимо родовой памяти или исторических свидетельств…
То, что клан Уны был могущественным, ясно из того, что Пилат, по происхождению ничтожный всадник, по должности простой майор, да ещё и не чуждый справедливости, вообще был фактически назначен первым человеком императорской провинции Сирия — префектом Иудеи в отсутствии легата-наместника* (тот так и не прибыл принять должность, возможно, не желая оказаться под пятой могущественной в римской иерархии Уны). Итак, жена всадника Пилата, из одного только факта назначения его префектом, — патрицианка, и притом из могущественного клана.
* В императорскую провинцию Сирия входили несколько стран, Иудея и Галилея в том числе. В основном этими территориями управляли назначаемые римским Сенатом местные князьки. Таким образом, среди правителей территорий, входящих в Сирию, единственным римским чиновником (кроме назначаемого императором легата Сирии) был именно назначенный лично императором прокуратор Иудеи, Идумеи и Самарии. Поскольку кто-то в Иудее должен был осуществлять судебную власть, то не удивительно, что прокуратор осуществлял функции не узко прокураторские (т. е. сбор налогов), а был полноправным наместником, т. е. префектом. Более того, в отсутствие легата Сирии префект Иудеи явно должен был надзирать за правителями других входящих в Сирию территорий, хотя де-юре эти правители ему и не подчинялись, — а это уже самоощущение себя как «большого наместника», пропретора. Более подробно об этом — в главе «Парадоксы самоощущений в семье префекта-прокуратора». (Примеч. ред.)
Далее. Пилат и Уна были совершенно разными — по воспитанию, по привычкам, по социальному происхождению, по месту рождения, образованию, вкусам, системе ценностей и т. п. Подобную противоположность людей, скрытая ненависть которых друг ко другу достигла уровня, когда, вопреки кастовым преградам, заключается брак, принято называть страстной любовью. А она непременно развивается по сценарию Ромео и Джульетты (см. «КАТАРСИС: Подноготная любви»). Это значит, что после угара новизны в этом для молодых людей наиболее значимом из единоборств, если «счастливые влюблённые» друг друга не убили (или, как в хрестоматийной шекспировской пьесе, поддавшись на обоюдные провокации, не покончили с собой сами), то со временем они, остыв, неминуемо должны друг от друга оттолкнуться и во многих случаях страстно «воспламениться» другими партнёрами. Жена-патрицианка непременно попрекала бы мужа-всадника ничтожным происхождением, фыркала бы на его застольные манеры — словом, поводов для отмщения у неё было бы предостаточно.
Форма мести у женщин, при всей их заявляемой неповторимости, в тысячелетиях на редкость однообразна — супружеская измена. (Можно рассматриваемую закономерность описать и иными словами: стадную тянет в групповуху, групповуха же в каждый данный момент времени дифференцируема до пар, совокупляющихся тем или иным способом, так что от того, есть ли между парами стены или нет, «партнёрская» сущность групповухи не меняется; оправданием же адюльтера служит рассуждение о благородном мщении мужлану-супругу — кстати говоря, как правило, такому же, как и она, стадному, — или о таком способе его перевоспитания.) Итак, измена Уны мужу была предопределена — даже без каких бы то ни было религиозных рационализаций вроде служения богу Приапу. Вот вам и первый—«любовный» — треугольник в такой сложной «геометрической фигуре», как окружение и семья верховного функционера в государственной иерархии (имеется в виду функционер не номинальный, а психоэнергетический — Уна).
Пилат, очевидно, тоже должен был как-то реализовывать свою, выражаясь языком современного психоанализа, вырабатываемую сексуальную энергию. Если определять конкретные формы гетеросексуальных связей, в которых Пилат «реализовывался», то на их выбор влияли конкретно-исторические условия. В частности, государственное законодательство. Согласно законам Римской империи той поры, чиновник на вверенной ему территории права на адюльтер (с лицом противоположного пола) не имел. Жена Пилата не позволила бы мужу нарушать этот закон явно — из принципа. Следовательно, наместник вынужден был прелюбодействовать не внутри дворца, а за его пределами.
Итак, наместник вынужден был из дворца выходить.
Тайно.
Естественно, переодевшись.
И притом непременно после захода солнца — иначе бы узнали.
И потому заход солнца для него становился событием.
Центральным событием суток.
Точкой сосредоточения мечтаний.
Сосредоточения, побочно пробуждающего в нём, носителе «срамного копья», ещё и служителя культа Солнца.
Постоянная любовница для наместника была невозможна — не столько из-за неизбежных соглядатаев, сколько из-за чутья, присущего жёнам. Из одного только этого соображения следует, что Пилат был обречён на переодевание и ограничен услугами профессиональных проституток.
Публичные женщины во все времена держатся вместе: тянет их друг ко другу. Не важно, как они рационализируют это взаимное притяжение — главное, клубятся. Кишат. Но это сейчас они уже в центре города — демократия! — а раньше они кучковались подальше, на окраинах, там, где погрязнее, подешевле — дома разваливаются? развалины? — стоит только идущего в кварталы любви чуть «завернуть», и вот оно, удобное место, хоть обкричись…
Итак, с Пилатом всё ясно, а вот покидала ли дворец Уна? Если покидала, то это ещё один психоэнергетический стимул для её мужа выходить в город — ведь он у неё «на крючке».
Знание об аристократическом происхождении «прихожанок» священных лупанариев помогает ответить положительно: да, Уна ночью в Иерусалим выходила.
Тем более, что для стадных женщин вообще, для бездельничающих же в особенности, нравственные преступления — смысл и содержание жизни.
В конце концов, разве не так же обречённо-распутно проводили время в ожидании смерти (от старости) вошедшие в историю первые женщины Рима? Разве не так жил тот же император Нерон, которого, естественно, следует отнести скорее к женщинам, чем к мужчинам? Он нередко дрался на ночных улицах, под защитой переодетой охраны — как это напоминает поведение проституток!..
Выходила Уна, естественно, переодетая.
И закрашенная.
Пойдём дальше: можно сказать наверняка, что в ночном городе пути двух ряженых супругов должны были неизбежно пересечься.
И вовсе не обязательно случайно.
Ведь супруге д `олжно было вырвать у мужа Копьё.
Застыдить его привязанность к военным упражнениям с буквальным копьём, направив освободившиеся силы на искусственное выполнение невротических ритуалов высшего управленческого состава — дело несложное, но всё равно необходимое.
При желании можно отучить и от женщин: достаточно для начала вызвать к ним чувство омерзения — разве они того не достойны?..
Несложно преодолеть и третий уровень — служителя культа: утративший копьё может трезво взглянуть на реальных священнослужителей — и сделать обобщение.
А вот с четвёртым уровнем сложнее.
Отрицать существование Истины напрямую смешно, на это не решаются даже сатанисты.
Тогда у жены Пилата оставалось два пути:
— или подчинить мужа какому-нибудь авторитету (в т. ч. цитатнической вере и т. п.), — или внушить ему веру во множественность истины, в соединимость антагонистического: в конечном счёте это приведёт к зависимости того же рода.
Который из двух путей выбрала префектесса? Это видно по результату: «Чт `о есть истина?» — сказал муж своей жены.
Смысл всякой фразы определяется:
— интонацией;
— ситуацией, в которой она является непременной частью и систематическим продолжением, подобно тому как воспламенение детонатора в мине при технической исправности компонентов непременно ведёт к взрыву.
К примеру, слова «Что есть истина?» Пилат мог бытьприучен произносить при всякой апелляции к Истине как основанию для принятия решения . Скажем, жена во время одной из своих истерик провоцирует мужа попытаться разрешить противостояние по истине. «Что есть истина?..» — не соглашается она, но истерику прекращает. Во время следующей истерики уже она предлагает поступить по истине, но при этом бессовестно пытается склонить мужа к тому, что для него неприемлемо. Пилат, памятуя, что слова «Что есть истина?» вели к прекращению взвизгиваний, эти слова как заклятие произносит. Наместница истерику прекращает.
Опыт показывает, что нескольких подобных циклов вполне достаточно, чтобы выдрессировать практически всякого. В случае Пилата — на нужную реакцию при произнесении слова «истина».
Итак, слова «Что есть истина?» могли быть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Итак, Пилат как Копьеносец — ещё и «торжественно предстоящий пред Солнцем». При неглубоком проникновении в прошлое — лишь в колоннаде.
Теперь четвёртый смысловой уровень имени «Пилат».
Большинство населения (толпа) полагает, что священнослужитель может сочетать в себе и вождистские качества (выше среднего приворовывая, обманывая и пьянствуя), и любовь к Истине. Толпа полагает, что эти качества отнюдь не взаимоисключающие, а статично соединимые по принципу «винегрет».
В рамках этих представлений таков даже бог Велес поздних инкарнаций. Но такая трактовка характеризует вовсе не Истинного Бога, а лишь самооправдывающихся «верующих». А вот первородный Велес — бог исключительно Истины, не блудник и власти чужд.
Вообще же, в идеале все боги Солнца — боги Истины, вспомним Хора Бехдетского или того же Аполлона.
А раз так, то Пилат не мог не чувствовать себя не просто служителем культа, но и служителем Истины. Уже одним этим уровнем самовосприятия можно объяснить выделяющееся поведение Пилата, когда он единственный из всех не убоялся защищать Иисуса.
Личность Понтия Пилата, будущего автора Книги , масштабней: если бы Пилат оставался просто заложником своего имени, то Иисус не удостоил бы его разговора, как Он в тот же день и при сходных обстоятельствах не удостоил интересующегося вопросами религии Ирода.
Пилат тем и интересен, что, неся отпечаток своего имени, определявшего многие вокруг него события, выходил за пределы всех его смыслов, в особенности поверхностных.
Наибольшая польза для способного к размышлению читателя, видимо, в том факте, что психоанализ не того убийства (то есть написание текста романа без комментариев) проведён автором не на основании знания смыслов имени префекта провинции! Основой исследования было познание, но, в основном, не логического свойства!
Работая над романом, выписывая неожиданные сцены вроде выхода префекта на последнюю линию колоннады Иродова дворца и совершаемых им жреческих манипуляций, то есть описывая то, что нигде и никем не было описано, кроме как в Евангелии, и притом в сверхсжатом образном виде (об этом — ниже), я ещё не знал, что «Пилат» переводится как «Копьеносец». Не знал и того, что копьеносцы — жрецы богов Солнца, а эти боги — боги Истины.
Из этого бессознательного распознания всех смысловых уровней ныне не употребляемого имени «Пилат» следует сразу несколько важных для самопостижения каждого человека выводов. Но, подытоживая мысль этой главы-размышления, ограничимся пока лишь одним из этих выводов: уж если я, на логическом уровне не знавший перевода имени «Пилат», на подсознательном уровне верно расшифровал шесть описываемых в «Комментариях» уровней смысла (иными словами, верно описал поведение Пилата), то тем более значимы были эти смыслы для самого Пилата-Копьеносца .
Вообще, вопрос об исторической достоверности событий «Понтия Пилата» мне задают часто.
Откуда, дескать, я всё это списал? Или — на какие материалы хотя бы опирался? Ведь в литературе ничего подобного нет!
Тема родовой памяти, пронизывающая весь «КАТАРСИС-3», и есть ответ на этот вопрос.
После завершения «Пилата» выяснилось, что в море мнений и самооправданий пилатоненавистников достаточные для уяснения достоверности «Пилата» исторические свидетельства сохранились.
Но цель «КАТАРСИСа-3» — не разобраться в этой достоверности, хотя именно этому и посвящена бoльшая часть «Комментариев», а обучить обладающего критическим мышлением читателя проницать время и обходиться без сохранённых иерархиями исторических свидетельств — ведь и так всё ясно .
Весь роман, да и б`ольшую часть глав «Комментариев» я написал, не зная, что сохранились исторические свидетельства о том, кем была жена Пилата. То, что звали её Клавдией Пр`окулой, знал, об этом сказано во многих справочниках, но то, что её мать и бабка занимали в иерархии высшее психоэнергетическое положение — нет. И писал просто на основании для меня очевидного : жена его была патрицианка, властительница. Всадников много, высших должностей мало, на одни назначает Сенат, на другие — император лично, по тем временам в любом случае это патриции, а какого-нибудь всадника из тысяч они могут заметить по той причине, что он как-либо связан с патрициями. Как всаднику «связаться» с патрициями? В реальной жизни легче всего через брак. Следовательно, жена — патрицианка.
Кто назначал на должность? Пилат по одним сведениям был прокуратором, по другим — префектом, это следующая, более высокая ступень, но и в том, и в другом случае назначал лично император-принцепс.
Так вот, когда и роман, и почти все комментарии были завершены, вдруг выяснилось, что история кое-что о жене Пилата сохранила. Оказывается, согласно Евсевию, мать Клавдии Прокулы — жена императора Тиберия. Всё понятно? Добавим: а бабушка Клавдии-Уны тоже была императрицей — женой императора Августа. Куда круче!
Повторимся: цель «КАТАРСИСа-3» — обучить читателя с помощью теории стаи и теории жизни проницать время и обходиться без сохранившихся исторических свидетельств — ведь и так всё ясно . Поэтому до времени забудем, что Уна — потомственная императрица и многомужница, а просто порассуждаем, покажем, до сколь многого можно добраться и помимо родовой памяти или исторических свидетельств…
То, что клан Уны был могущественным, ясно из того, что Пилат, по происхождению ничтожный всадник, по должности простой майор, да ещё и не чуждый справедливости, вообще был фактически назначен первым человеком императорской провинции Сирия — префектом Иудеи в отсутствии легата-наместника* (тот так и не прибыл принять должность, возможно, не желая оказаться под пятой могущественной в римской иерархии Уны). Итак, жена всадника Пилата, из одного только факта назначения его префектом, — патрицианка, и притом из могущественного клана.
* В императорскую провинцию Сирия входили несколько стран, Иудея и Галилея в том числе. В основном этими территориями управляли назначаемые римским Сенатом местные князьки. Таким образом, среди правителей территорий, входящих в Сирию, единственным римским чиновником (кроме назначаемого императором легата Сирии) был именно назначенный лично императором прокуратор Иудеи, Идумеи и Самарии. Поскольку кто-то в Иудее должен был осуществлять судебную власть, то не удивительно, что прокуратор осуществлял функции не узко прокураторские (т. е. сбор налогов), а был полноправным наместником, т. е. префектом. Более того, в отсутствие легата Сирии префект Иудеи явно должен был надзирать за правителями других входящих в Сирию территорий, хотя де-юре эти правители ему и не подчинялись, — а это уже самоощущение себя как «большого наместника», пропретора. Более подробно об этом — в главе «Парадоксы самоощущений в семье префекта-прокуратора». (Примеч. ред.)
Далее. Пилат и Уна были совершенно разными — по воспитанию, по привычкам, по социальному происхождению, по месту рождения, образованию, вкусам, системе ценностей и т. п. Подобную противоположность людей, скрытая ненависть которых друг ко другу достигла уровня, когда, вопреки кастовым преградам, заключается брак, принято называть страстной любовью. А она непременно развивается по сценарию Ромео и Джульетты (см. «КАТАРСИС: Подноготная любви»). Это значит, что после угара новизны в этом для молодых людей наиболее значимом из единоборств, если «счастливые влюблённые» друг друга не убили (или, как в хрестоматийной шекспировской пьесе, поддавшись на обоюдные провокации, не покончили с собой сами), то со временем они, остыв, неминуемо должны друг от друга оттолкнуться и во многих случаях страстно «воспламениться» другими партнёрами. Жена-патрицианка непременно попрекала бы мужа-всадника ничтожным происхождением, фыркала бы на его застольные манеры — словом, поводов для отмщения у неё было бы предостаточно.
Форма мести у женщин, при всей их заявляемой неповторимости, в тысячелетиях на редкость однообразна — супружеская измена. (Можно рассматриваемую закономерность описать и иными словами: стадную тянет в групповуху, групповуха же в каждый данный момент времени дифференцируема до пар, совокупляющихся тем или иным способом, так что от того, есть ли между парами стены или нет, «партнёрская» сущность групповухи не меняется; оправданием же адюльтера служит рассуждение о благородном мщении мужлану-супругу — кстати говоря, как правило, такому же, как и она, стадному, — или о таком способе его перевоспитания.) Итак, измена Уны мужу была предопределена — даже без каких бы то ни было религиозных рационализаций вроде служения богу Приапу. Вот вам и первый—«любовный» — треугольник в такой сложной «геометрической фигуре», как окружение и семья верховного функционера в государственной иерархии (имеется в виду функционер не номинальный, а психоэнергетический — Уна).
Пилат, очевидно, тоже должен был как-то реализовывать свою, выражаясь языком современного психоанализа, вырабатываемую сексуальную энергию. Если определять конкретные формы гетеросексуальных связей, в которых Пилат «реализовывался», то на их выбор влияли конкретно-исторические условия. В частности, государственное законодательство. Согласно законам Римской империи той поры, чиновник на вверенной ему территории права на адюльтер (с лицом противоположного пола) не имел. Жена Пилата не позволила бы мужу нарушать этот закон явно — из принципа. Следовательно, наместник вынужден был прелюбодействовать не внутри дворца, а за его пределами.
Итак, наместник вынужден был из дворца выходить.
Тайно.
Естественно, переодевшись.
И притом непременно после захода солнца — иначе бы узнали.
И потому заход солнца для него становился событием.
Центральным событием суток.
Точкой сосредоточения мечтаний.
Сосредоточения, побочно пробуждающего в нём, носителе «срамного копья», ещё и служителя культа Солнца.
Постоянная любовница для наместника была невозможна — не столько из-за неизбежных соглядатаев, сколько из-за чутья, присущего жёнам. Из одного только этого соображения следует, что Пилат был обречён на переодевание и ограничен услугами профессиональных проституток.
Публичные женщины во все времена держатся вместе: тянет их друг ко другу. Не важно, как они рационализируют это взаимное притяжение — главное, клубятся. Кишат. Но это сейчас они уже в центре города — демократия! — а раньше они кучковались подальше, на окраинах, там, где погрязнее, подешевле — дома разваливаются? развалины? — стоит только идущего в кварталы любви чуть «завернуть», и вот оно, удобное место, хоть обкричись…
Итак, с Пилатом всё ясно, а вот покидала ли дворец Уна? Если покидала, то это ещё один психоэнергетический стимул для её мужа выходить в город — ведь он у неё «на крючке».
Знание об аристократическом происхождении «прихожанок» священных лупанариев помогает ответить положительно: да, Уна ночью в Иерусалим выходила.
Тем более, что для стадных женщин вообще, для бездельничающих же в особенности, нравственные преступления — смысл и содержание жизни.
В конце концов, разве не так же обречённо-распутно проводили время в ожидании смерти (от старости) вошедшие в историю первые женщины Рима? Разве не так жил тот же император Нерон, которого, естественно, следует отнести скорее к женщинам, чем к мужчинам? Он нередко дрался на ночных улицах, под защитой переодетой охраны — как это напоминает поведение проституток!..
Выходила Уна, естественно, переодетая.
И закрашенная.
Пойдём дальше: можно сказать наверняка, что в ночном городе пути двух ряженых супругов должны были неизбежно пересечься.
И вовсе не обязательно случайно.
Ведь супруге д `олжно было вырвать у мужа Копьё.
Застыдить его привязанность к военным упражнениям с буквальным копьём, направив освободившиеся силы на искусственное выполнение невротических ритуалов высшего управленческого состава — дело несложное, но всё равно необходимое.
При желании можно отучить и от женщин: достаточно для начала вызвать к ним чувство омерзения — разве они того не достойны?..
Несложно преодолеть и третий уровень — служителя культа: утративший копьё может трезво взглянуть на реальных священнослужителей — и сделать обобщение.
А вот с четвёртым уровнем сложнее.
Отрицать существование Истины напрямую смешно, на это не решаются даже сатанисты.
Тогда у жены Пилата оставалось два пути:
— или подчинить мужа какому-нибудь авторитету (в т. ч. цитатнической вере и т. п.), — или внушить ему веру во множественность истины, в соединимость антагонистического: в конечном счёте это приведёт к зависимости того же рода.
Который из двух путей выбрала префектесса? Это видно по результату: «Чт `о есть истина?» — сказал муж своей жены.
Смысл всякой фразы определяется:
— интонацией;
— ситуацией, в которой она является непременной частью и систематическим продолжением, подобно тому как воспламенение детонатора в мине при технической исправности компонентов непременно ведёт к взрыву.
К примеру, слова «Что есть истина?» Пилат мог бытьприучен произносить при всякой апелляции к Истине как основанию для принятия решения . Скажем, жена во время одной из своих истерик провоцирует мужа попытаться разрешить противостояние по истине. «Что есть истина?..» — не соглашается она, но истерику прекращает. Во время следующей истерики уже она предлагает поступить по истине, но при этом бессовестно пытается склонить мужа к тому, что для него неприемлемо. Пилат, памятуя, что слова «Что есть истина?» вели к прекращению взвизгиваний, эти слова как заклятие произносит. Наместница истерику прекращает.
Опыт показывает, что нескольких подобных циклов вполне достаточно, чтобы выдрессировать практически всякого. В случае Пилата — на нужную реакцию при произнесении слова «истина».
Итак, слова «Что есть истина?» могли быть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106