Вы получите плату за вашу подлость…— Отведите, сторож, заключенного в его каземат — приказал один из трех господ.— Вы слышали мои слова — придет время, когда вы вспомните их! — сказал твердым голосом принц и, повернувшись, пошел со сторожем в каземат.Так Камерата стал заключенным в Ла-Рокетт. Он должен будет десятью годами тюремного заключения поплатиться за то, что рискнул оскорбить принца-президента и его брата Морни. Десять долгих лет в каземате, предназначенном для убийц и матерых преступников!Когда принц снова очутился в тесной камере, назначенной теперь для него постоянным жилищем, то он закрыл лицо руками…— Евгения! — воскликнул узник, будучи не в силах сдержать напор теснившего его чувства. — Евгения, если бы ты могла видеть, что я терплю и выношу из-за тебя! Если бы вместо твоего сердца был камень, то и тогда ты должна была бы прозреть и оттолкнуть от себя того, кто бросил меня в этот каземат! Он устыдился почетного поединка и воспользовался своей властью, чтобы устранить меня со своего пути. Однако же я еще молод, я силен и способен к сопротивлению! Десять лет я выдержу, и тогда — горе вам, мои враги! Вы считаете меня побежденным, я даже вижу ваши насмешливые улыбки по поводу того, что темное дело удалось. Дойдет очередь и до вас, и вы встретите во мне страшного мстителя, о силе и ненависти которого не догадываетесь! Десять лет я буду лелеять жажду мщения, терпеливо вынесу заключение, лежа здесь на твердом ложе каземата. Десять лет я стану размышлять о путях и средствах наказания вас — подлых трусов.Принц Камерата был полон решимости. На его лице отразились все смелые мысли, волновавшие душу. Он был в припадке смертельной ненависти, сверкавшей в его больших черных глазах.На десять лет победил его Морни. На десять лет по приговору сената он лишен свободы, света и воздуха; но Камерата верил, что по истечении такого долгого и трудного срока он снова получит свободу и даст себе удовлетворение! Он не думал о том, что его имя через такой промежуток времени могло быть забыто и вычеркнуто из списков и что после окончания срока еще не пробьет час его избавление от оков. Он надеялся на свое освобождение; а между тем было уже решено, что время его заключения закончится только с его смертью; десятилетний срок был только предварительным, который легко можно было продлить. Какие права имеет заключенный в Ла-Рокетт? Куда долетят его призывы во имя человечности и прав? Они останутся неуслышанными, незамеченными, его ярость будет бессильна — стены в состоянии противостоять его исступлению.Бедный принц! Твоя любовь привела тебя в каземат, подобный гробу, и та, из-за которой ты был брошен в него, не думает вовсе о тебе! Она смеется с твоим врагом, в мщении которому ты поклялся. Ни одного слова сострадания, ни одной слезы не проронила она по тебе. Она смеется в полноте и упоении своих надежд, ее холодное сердце каменеет все больше и больше. Только одну цель имеет оно, только одним пылким требованием исполнено оно: жаждой власти, жаждой блеска и силы, жаждой ослепляющей высоты — все прочее исчезает перед этим желанием, безраздельно владеющим ее сердцем.«Ты должна блистать, тебе должны завидовать…» — эти слова служат девизом всей жизни Евгении. XXVII. МНИМЫЙ ГЕРЦОГ — Дядя Монтолон, дядя Монтолон! — воскликнул маленький Жуан, проезжая по Булонскому лесу вместе с маркизом. — Посмотрите на Рейнскую аллею! Не Валентино ли вон тот высокий человек?Маркиз посмотрел по указанному направлению и, несмотря на сгустившийся вечерний сумрак, увидел необыкновенно высокого человека, бежавшего по аллее. Казалось, что он за кем-то гнался и его длинные ноги служили ему при этом хорошую службу…— Ты прав, Жуан, это наш Валентино.— Только вот что с ним случилось? Он не обращает на нас никакого внимания и бежит по аллее, как будто не хочет потерять из вида какого-то всадника или карету! Нет ли тут поблизости дона Олимпио в экипаже?— Не может быть! Дон Олимпио отправился к Елисейскому дворцу.— Да, я вспоминаю: добрый дон хотел что-нибудь узнать о принце Камерата, — сказал Жуан, кивнув головой. Он становился очень милым мальчиком и выглядел, как маленький господин, в своем красивом наряде всадника. — Куда только подевался принц? — спросил он.— Об этом-то и хотел разведать дон Олимпио, — сказал маркиз.— Бедный' принц Камерата! С ним, должно быть, случилось несчастье. Быть может, Валентино напал на его след. Посмотрите, дядя Монтолон, он, кажется, преследует вон тот скрывшийся в пыли экипаж. О, этот Валентино отличный ходок, он, пожалуй, обгонит любого всадника!— Я решительно не могу понять, каким образом он очутился здесь, когда дон Олимпио взял его с собой во дворец президента.— В таком случае, дон Олимпио уже должен быть дома, — сказал Жуан, — и, вернувшись, мы узнаем о том, что случилось с принцем, которому я очень обязан. Принц так всегда любезен со мной и так превосходно владеет рапирой. Я охотно бы фехтовал с ним всю жизнь!— Несмотря на то, что он наставил тебе несколько синяков, — сказал с усмешкой маркиз.— О, дядя Монтолон, я совершенно не боюсь их, — проговорил Жуан, сверкая большими красивыми глазами, — мне бы только научиться хорошо парировать, а до остального нет решительно никакого дела. Вы заметили, что в последний раз принц не нанес мне ни одного опасного удара? И после того он должен был сознаться в том, что вовсе не щадил меня.— Я это слышал, Жуан! Принц похвалил тебя!— Это не понравилось вам, дядя Монтолон. Я это хорошо заметил и почти уверен в том, что вы фехтуете лучше принца, потому что всегда, когда вы со мной занимаетесь, из каждых трех или четырех ударов — один ваш!— Тебе необходимо еще многому поучиться, ведь ты еще очень молод, мой милый! Для твоих лет ты уже достаточно ловок. Если ты будешь так продолжать заниматься, то спустя десять лет из тебя выйдет добрый солдат.— Только через десять лет, дядя Монтолон?— Ну, может быть, и раньше.— Я уже теперь чувствую большую силу в своих руках, но знаю, что вы все еще недовольны мною, и поэтому стараюсь, желая заслужить вашу похвалу, которая для меня дороже всего, — сказал маленький всадник, смело и уверенно сидящий на лошади. — Часто, когда я слышу рассказы о ваших походах, мной овладевает страстное желание самому в них участвовать, и я стараюсь учиться, чтобы достичь совершенства в фехтовании. А что, дядя Монтолон, должно быть, весело сражаться самому?Маркиз с удовольствием посмотрел на Жуана, красивое лицо которого выражало детскую непосредственность. Слова мальчика понравились ему, и он охотно продолжал с ним разговор, проезжая дальше по все еще людным аллеям леса.Вечер становился холодным, так как уже началась осень. Последние лучи заходящего солнца освещали уже начинавшие краснеть листья.Валентино между тем уже давно скрылся из глаз Жуана и маркиза. Предположение последних о том, что дон Олимпио Агуадо был уже дома, оказалось ошибочным. Валентино оставил экипаж в то время, когда тот находился возле Елисейского дворца, и оставил его, конечно, по очень важным причинам, потому что иначе он не решился бы с такой поспешностью спрыгнуть со своего места, занимаемого им возле кучера.По словам Валентино, Олимпио исчез во дворце около пяти часов назад, после того как он попросил аудиенции у адъютанта принца-президента и Луи Наполеон уже готов был дать согласие на нее. Едва Валентино снова занял свое место возле кучера, как мимо него проехала открытая карета, в которой он увидел мнимого герцога и позади него слугу Джона. Он не мог ошибиться в этом, потому что лицо слуги так резко бросалось в глаза, что Валентино вскрикнул от радости.— Я должен видеть, куда они отправятся и где находится их мошеннический притон, — вскрикнул он внезапно, соскакивая на землю, к великому удивлению кучера. — Скажи только благородному дону, что я отправился за герцогом Медина!С этими словами Валентино бросился в Елисейские поля, в то время как кучер с удивлением смотрел ему вслед. Он никак не мог себе объяснить такого поведения и склонен был предположить, что в голову столь благоразумного до сих пор Валентино внезапно пришла какая-то дикая мысль. Ему не оставалось ничего иного, как передать дону Олимпио Агуадо слова убежавшего слуги.Валентино бросился за каретой Эндемо, которую он старался не выпускать из вида. Случай ему благоприятствовал, потому что прекрасный светлый день собрал большое количество экипажей и всадников, так что мнимый герцог мог ехать только шагом. Валентино должен был остерегаться быть замеченным и узнанным Джоном, но он был достаточно ловок, для того чтобы избежать опасности.Для Эндемо такое препятствие во время прогулки казалось не совсем приятным; он отдал приказание вознице направиться в близлежащую Дофинскую аллею, с тем чтобы потом проехать Булонским лесом. Следуя за экипажем, Валентино не спускал с него глаз и таким образом быстро достиг Дофинских ворот и Булонского леса, несколько похожего на Берлинский зоологический сад.Будучи прежде диким местом, очень любимым дуэлянтами и самоубийцами, он в настоящее время представлял собой прекрасный парк, обязанный Людовику XVIII своим очарованием. Июльская революция сорок восьмого года не обратила на него внимания, а в правление Луи Наполеона он сделался любимым местом для прогулок парижан, и в нем, в особенности по берегам Сены, постоянно совершало моцион избранное общество в экипажах и на, лошадях. В послеполуденные часы на главных аллеях Булонского леса движется необозримый ряд экипажей. В настоящую минуту это обстоятельство позволило Валентино не терять из виду кареты мнимого герцога; когда же она свернула с боковой аллеи, слуга Олимпио должен был бежать, для того чтобы не упустить ее. Тут-то его и заметили маркиз и Жуан. Валентино же был так занят преследованием своей цели, что не заметил маркиза, он видел перед собой только карету мнимого герцога. Он еще не чувствовал усталости, хотя продолжительный бег стеснял его дыхание; конечно, он неоднократно при этом подвергался опасности свалить с ног кого-нибудь из гуляющих или быть замеченным Джоном; однако же он ловко сумел избежать этих неприятностей, держась преимущественно в тени деревьев. Через несколько минут карета Эндемо повернула назад в город. Валентино все еще следовал за ней на небольшом расстоянии. Было уже темно, когда экипаж и его преследователь достигли городских улиц.«Если я не упаду, как мертвая пчела, то на этот раз открою-таки след обоих негодяев, — пробормотал Валентино тихо. — Я должен знать, где этот герцог устроил свою берлогу. Без сомнения, он держит у себя бедную сеньориту и теперь ему не удастся спрятать ее от нас. Такая плутня не всегда сходит с рук. Валентино не побоится вас! Скачите хоть так, чтобы сыпались миллионы искр, я еще не дошел до совершенного истощения сил! Скачите, скачите, конечно, не так быстро, как перед этим, но уйти от меня вы не должны, если только я не упаду в обморок; дон Олимпио должен найти сеньориту, клянусь вам в этом».В это время карета Эндемо завернула в широкую аллею Жозефины и остановилась перед прекрасным домом, находившимся почти в середине длинной улицы Бассано. Перед порталом дома стояла карета: без сомнения, у мнимого герцога был кто-то с визитом.Когда Валентино подошел к дому и Джон спрыгнул на землю, чтобы помочь своему господину выйти из кареты, к дому снова подъехала карета, по-видимому с другим посетителем герцога Медина.Джон доложил герцогу о прибытии этой новой кареты, после чего тот обратился с приглашением к приехавшему к нему гостю, что показывало, что этот последний был для него особенно дорог.— Позвольте вас приветствовать, мой любезный доктор, — сказал Эндемо по-испански, в то время как подавал руку старому, бледному и постоянно улыбающемуся господину, приглашая его в покои.— Мой любезный доктор, — повторил Валентино, незаметно подошедший поближе, — что это все значит? Я должен во что бы то ни стало разведать обо всем. Во всяком случае, я достиг уже небольшого успеха, разведал, где проживает герцог, и если бы проклятый Джон не был здесь, то я смог бы очень быстро и незаметно подняться наверх, разыгрывая роль слуги доктора или какого-нибудь другого гостя. Может быть, есть еще и другой вход в дом, которым я мог бы воспользоваться. Нужно всегда хорошенько разведать позицию, прежде чем идти в атаку!Великолепное здание, купленное мнимым герцогом, выходило порталом и высокими окнами на аллею Жозефины, между тем как задний фасад его прилегал к улице Кеплера. Из этого Валентино заключил, что здание огибалось двумя улицами и что, следовательно, с заднего фасада непременно должен быть запасной вход. Он решил, что этот ход предназначался для слуг и их семей.Убедившись во всем этом, он подошел к той из карет, у которой его не могли бы заметить; это была та самая карета, которая еще до приезда герцога стояла возле дома. Валентино поздоровался с кучером и слугой, которые сидели в ожидании господина на передке.— Вы здесь уже очень долго, — начал он. — Кто такой ваш господин, и что он так долго находится у господина герцога?Слуга посмотрел на спрашивающего Валентино очень высокомерно; известно, что слуги и второстепенные чиновники гораздо образованнее своих господ и министров; но когда он увидел, что спрашивающий тоже носил ливрею, то снизошел до ответа:— Генерал Персиньи, любезнейший, отдает визит герцогу де Медина.— А-а, — произнес Валентино, — генерал Персиньи. Вы его не провожаете в отель герцога?— Он этого не любит и скоро сам выйдет к экипажу.— Долго же еще вам его ждать, нечего сказать, тяжела наша жизнь, — иронически посетовал Валентино, чего, однако, не заметил слуга Персиньи.— Так угодно небу! Нужно по целым дням сидеть и ожидать, зачастую на холодном вечернем воздухе.— Это скандал! Но поверьте мне, настанет время, и произойдет переворот, — вновь пошутил Валентино, поклонился слуге и кучеру и заторопился к заднему фасаду дома.Валентино достиг улицы Кеплера и вскоре отыскал задний ход; зеркало, висевшее там, отражало освещенный коридор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88