Неужели Луи Наполеон, прочитав письмо, не догадался о плутовстве? Может быть, он и не хотел догадываться.— Monseigneur может убедиться в действительности дела, так как имеет возможность застать мисс Говард врасплох, — доложил Мокард. — В этот вечер тот, к кому было адресовано это письмо, без сомнения, будет у этой дамы. Если его не окажется, тогда, конечно, все дело можно будет приписать ошибке или мистификации.Принц спрятал письмо.— Я постараюсь убедиться, — сказал он мрачно. — Если слуга мисс Говард придет до вечера, то скажите ему, что я буду сегодня находиться в обществе!Мокард низко поклонился в знак того, что выполнит в точности приказания принца, и тут же начал составлять донесения президенту относительно различных писем, прошений и благодарностей. Луи Наполеон казался очень рассеянным, что с ним, надо сознаться, случалось очень редко. Может, его тревожили угрызения совести относительно бедной Софи, которая всем пожертвовала ради него, а он так легко столкнул ее в пропасть, не подав даже руку помощи. Одним словом, принц был не в духе.Когда закончился доклад, Наполеон выдержал несколько аудиенций, а затем провел вечер в обществе, о котором сказал Мокарду. Карлье знал уже, где находилось это общество, с особенной любовью посещаемое принцем уже на протяжении нескольких недель. В следующей главе мы будем вместе с принцем присутствовать в этом обществе, куда он отправился раньше, чем к своей бывшей возлюбленной мисс Говард. XXIV. САЛОН УЛИЦЫ СЕНТ-АНТУАН, № 10 Елисейский дворец, улица Ришелье и улица Сент-Антуан лежат очень близко друг от друга. Если идти с Елисейских полей и завернуть потом на улицу Риволи, то, обойдя Пале-Рояль, выйдешь на левую сторону улицы Ришелье, между тем как улица Сент-Антуан составляет продолжение улицы Риволи. Местность, о которой мы говорим, очень знаменита и поэтому очень дорога: между улицей Риволи и Сеной находятся Тюильри и Лувр.Дома этой части города почти сплошь состояли из дворцов, и знатный свет Парижа можно было видеть катающимся в изящных экипажах или верхом по бульварам, по Булонскому лесу, по Елисейским полям. Вечером экипажи везут гостей к освещенным домам богачей, принимающих в своих салонах высокопоставленное и блестящее общество. Это удовольствие обходится хозяевам гораздо дороже посещения театров и цирков, потому что салоны, желающие быть привлекательными и отвечающими ожиданиям светского общества, не должны скупиться на издержки и жертвы.Во все времена в Париже были салоны, удовлетворяющие всевозможные вкусы. В одни собирались преимущественно авторитеты музыки, в другие входили знаменитые писатели, живописцы и скульпторы, в третьи сходились ученные, и, наконец, были четвертые, в которых царило веселье, вольные удовольствия и чувственность.К салонам последнего рода принадлежал тот, который содержала графиня Монтихо в роскошном доме № 10 по улице Сент-Антуан. Подобные существовали и прежде в Мадриде и Лондоне. К этой много странствующей и с тонким вкусом даме каждый вечер собиралось многочисленное общество старых офицеров и дворян всех наций, богатых баловней счастья; короче, здесь находилась очень разношерстная и, в известной степени, интересная публика.По поводу Лондона мы уже имели случай объяснить, каким образом госпожа Монтихо добывала средства для ведения такого образа жизни, и если наш рассказ верен, то и префект парижской полиции, господин Карлье, знал не менее верные слухи об этих путях и средствах, о собственной бедности госпожи Монтихо и о промотанных ею целых состояниях.Высший свет Парижа считал за особенное счастье попасть в салон Монтихо, и в самом деле, только самые избранные имели в него доступ в последнее время. Если даже принца Камерата вздумали отстранить от него на несколько недель, то можно понять, что в этом салоне вращались лица, еще более высокопоставленные и богатые.Умная мать, впрочем, думала снова открыть доступ в салон любезному принцу Камерата, рассчитывая, что в случае мимолетной привязанности Луи Наполеона, он был во всяком случае нелишним поклонником молодой графини Евгении. О таком богатом и славном кавалере любая могла только мечтать.Что Камерата мог быть причиной тяжелой и роковой сцены, об этом госпожа Монтихо не подумала; она хотела только обеспечить себе на всякий случай тылы; и, нужно признаться, что опытная дама рассчитала наверняка!Прелести ее дочери, бывшие, в сущности, главным магнитом салона, не могли сохранять вечно свою притягательную силу, и графиня Монтихо была совершенно вправе намечать для дочери по временам претендента на ее руку, который был бы по положению выше супруга ее первой дочери, герцога Альба. Она думала прежде всего о том, чтобы выбранный ею будущий зять был богатым и высокопоставленным; любовь не играла при этом никакой роли! Меньше всего любовь нужна в Париже, где беспрепятственно предаются склонностям тотчас же после свадьбы и где супруг и обожатель, супруга и метресса — это были обычные отношения; так что при богатом браке склонностям обеих половин супружеской четы не представлялось никаких границ!Мы могли бы представить этому много примеров из скандальной хроники Парижа, но боимся повторить очень хорошо всем известное, так как газеты рассказывали достаточно обильно о самых высокопоставленных личностях с мельчайшими пикантными подробностями. Маркизы, герцогини, принцессы, княгини — у всех были подобные дела, и их супруги во все времена умели не скорбеть о таких пустяках. Позднее мы будем иметь случай рассказать о подобных вещах для того, чтобы бросить взгляд на эти аморальные отношения.Однако возвратимся назад, к вечеру, о котором мы хотели рассказать. Он обещал быть интригующим, потому что, кроме сюрприза, предстоявшего мисс Говард, на нем должны были в первый раз встретиться в салоне госпожи Монтихо Луи Наполеон и принц Камерата.Мы знаем намерения и пылкую любовь Камерата. Что касается Луи Наполеона, то мы должны сказать, что в последнее время принц-президент входил в большее и большее расположение обеих дам и питал самые смелые надежды. Камерата был совершенно прав, выражая Олимпио свое неверие в мнимый отъезд дам. Эти дамы не предпринимали никакого путешествия, а просто принцу-президенту хотелось чувствовать себя свободно и на просторе. На протяжении последнего времени он был единственным гостем обеих дам, и между ним и Евгенией завязались очень близкие отношения.Луи Наполеон стал пользоваться таким расположением молодой графини, что не рассчитывал ни на какого серьезного соперника. Мать ее, замечая это, хотела воспользоваться встречей между Камерата и президентом, чтобы принудить Луи Наполеона к решительному шагу.Конечно, старшая графиня не упускала из виду принца Камерата, но, само собой разумеется, Наполеон представлял собой более завидную и перспективную партию, чем испанский принц.Евгения была уверена в любви к ней принца-президента. Уже после компьенской охоты она надеялась на его серьезную склонность, и эта надежда в результате настойчивых ухаживаний Луи Наполеона в ней усиливалась.Она увидела в нем того принца, которого ей нагадала Родлоун, — один только он мог доставить молодой графине то блестящее будущее, которое ей прочили. Поэтому Евгения расточала в его обществе свои чары, прилагала все силы, чтобы его опутать и привязать к себе, а она была довольно опытной в подобных делах. С таким твердым расчетом стремилась она к овладению поклонником, что Луи Наполеон должен был признаться, что эта молодая графиня — прелестнейшее, восхитительнейшее создание, какое он когда-нибудь встречал! Перед Евгенией все больше и больше блекнул последний остаток чувства к Софи Говард — чувства благодарности или награды, как можно было бы, пожалуй, его назвать…Евгения дала созреть в нем намерению отделаться во что бы то ни стало от Софии. Если принц еще не высказался откровенно и не предложил ей своей руки, то это было, может быть, потому, что он в своих дерзких планах вынашивал мысль о принцессе королевской крови. Но все равно решение жениться на Евгении назревало уже в гордом сердце принца. Только ее одну он любил и нашел в ней олицетворение своего идеала. Он к ней глубоко привязался, и образ бедной Софи полностью для него поблек на новом фоне. Хитрая графиня-мать имела теперь уже больше шансов рассчитывать, что участь ее дочери наконец определилась, и она решила принудить принца к роковому шагу, выставив ему истинного соперника.Она сильно ошиблась в своем расчете. Луи Наполеон мог считать себя совершенно спокойным, хотя он не попросил руки Евгении, но только устранил и сделал неопасным соперника, принца Камерата.Вечер и ночь, о которых мы теперь хотим рассказать, должны были решить вопрос о будущем двух людей. И на что только не мог осмелиться принц Наполеон, наметивший на этот год разрешение вопросов жизни и будущности множества граждан.Темный человек преследовал свои цели. Все, противостоящее ему, должно было пасть и истребиться, и для исполнения этих замыслов он уже несколько месяцев тому назад выбрал, с помощью Морни, подходящие средства.Как мог бы властолюбивый принц удержать себя в своих стремлениях чувством благодарности и сознанием невиновности Камерата от избавления от тех двух человек, которые ему мешали. Он имел в своих руках силу, власть и слуг. Приготовления, необходимые для устранения одной из мешавших ему особ, были им уже сделаны, а средства по отношению к другой были доставлены ему в этот вечер самим Камерата.Олимпио Агуадо напрасно предостерегал своего друга и предсказывал ему, что должно было случиться, Камерата был руководим только своей пылкой страстью! В салоне госпожи Монтихо находилось уже много приглашенных, в том числе: герцог де Морни, князь Монтегро, дон Олимпио Агуадо, маркиз де Монтолон и принц Камерата, доверчиво разговаривавший с молодой графиней как раз в тот момент, когда вошел Луи Наполеон. Он с намерением завязал этот разговор — хотел проследить за Евгенией и не сводил с нее глаз с момента появления принца-президента.В салоне графини Монтихо царило вполне княжеское великолепие. Многочисленные люстры и канделябры освещали обширные приемные комнаты, украшенные картинами, тропическими растениями, тяжелые дорогие портьеры висели на дверях. В этом доме все было убрано с расчетом произвести сильное впечатление. И действительно, неизгладимый след оставался в памяти каждого, посещающего этот великолепный салон. При такой обстановке, конечно же, много выигрывала обитательница этого дома, что и было задумано графиней.Графиня Монтихо встала, чтобы поприветствовать входящего принца-президента. В то время как Олимпио и маркиз беседовали с князем Монтегро, а Морни шел навстречу брату, Камерата заметил, что Евгения, хотя и продолжала разговаривать с ним, направила, однако, взгляд на Луи Наполеона и следила за всеми его движениями. Она сделалась невнимательной и несколько раз даже оставила принца без ответа…— А, ваш спутник на компьенской охоте, — сказал Камерата, увидев Луи Наполеона. — Я не знал, графиня, что принц — гость вашего салона!— Вас это удивляет? Я должна вам признаться, что принц очень умный и интересный собеседник…Луи Наполеон приблизился к молодой графине. Заметив принца Камерата, он измерил его вызывающим, неуважительным взглядом, как бы желая этим сказать: «Для какой надобности опять явился сюда этот испанский принц?» Камерата выдержал взгляд Луи Наполеона. Стоявшие недалеко Олимпио и маркиз заметили, что друг их невольно выпрямился…Эта немая сцена создавала странное впечатление; казалось, будто два льва встретились в пещере львицы и молча поедают друг друга глазами, чтобы затем затеять бой за обладание самкой.Принц-президент ожидал приветствия от испанца. Принц Камерата не чувствовал никакого повода поклониться первым. Между соперниками продолжалось выжидание — прелюдия к битве. Евгения прервала мрачное молчание, повернувшись к Луи Наполеону и не обращая внимания на Камерата с его гордым, надменным лицом.— Вы меня пугаете, Monseigneur! — сказала она вполголоса с притворно боязливой улыбкой. — Не случилось ли у вас что-нибудь неприятное во время краткой дороги сюда?— Нет, нет, моя дорогая графиня. Если бы в самом деле что-нибудь случилось, то все мрачные облака должны были бы рассеяться перед вашим прекрасным взором, — возразил Луи Наполеон, целуя руку Евгении и уводя ее от Камерата, не обращая на него никакого внимания.В груди молодого испанца закипело. Его кровь шумно забушевала, и он судорожно сжимал свои руки — так сильно был потрясен поведением принца-президента.— Он должен объясниться со мной, он должен оправдаться! — бормотал Камерата бледными губами. — Я тоже королевской крови и, быть может, более чистой и достойной, чем он! Принц может вызвать принца! Он должен дать ему удовлетворение, если не желает подвергнуться опасности быть названным трусом!Олимпио заметил гнев Камерата и подошел к нему.— Спокойствие, принц! Вы взволнованы.— Во. имя всех святых, Олимпио, не пытайтесь говорить мне сейчас о спокойствии! Разве вы не заметили презрения и вызова? Вас ведь приветствовал этот принц Наполеон? Почему же он не хотел этого сделать по отношению ко мне, хотя я ему представлен и он долго смотрел на меня?— Клянусь всеми стихиями, принц, мне кажется, что вы в состоянии устроить здесь сцену!— Все кончено, Олимпио. Перед такими людьми не следует ползать ящерицей! Этот принц должен найти во мне своего учителя!— Я прошу вас, Камерата, успокойтесь и возьмите себя в руки, не давайте воли вашему безумному гневу. Повод, мне кажется, не настолько оскорбителен, как вы это думаете!— Не настолько оскорбителен? Действительно ли вы мой друг, Олимпио?— Вы вспылили по поводу того, что графиня, по-видимому, предпочитает принца-президента. Однако в этот же час ее расположение может снова возвратиться к вам.Олимпио отвел Камерата к князю и маркизу для того, чтобы его развлечь, потому что взгляды Луи Наполеона продолжали сверлить возбужденного молодого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88