В скором времени ему принесли еду и лампу, для того, как сострил длинноносый Джон, чтобы он пищу не пронес мимо рта. У Валентино оказался такой дьявольский аппетит, что, пренебрегая опасностью отравиться, он быстро опорожнил все тарелки. Бывают такие минуты отчаяния и неизвестности, когда человеку не на что рассчитывать и негде искать выхода. Такие именно минуты переживал наш Валентино; он ничего не боялся, ни на что не надеялся и ел с опаской. Но, вероятно, у герцога были другие намерения, потому что слуга Олимпио остался жив и здоров, как и прежде.Снова принялся он топать и бить кулаками об стену, но все старания его были напрасными и только возбуждали насмешки со стороны Джона.Таким образом прошло несколько суток, и Валентино все еще оставался в заточении. Казалось, ничто не могло спасти его, и он решился терпеливо ждать помощи самой судьбы, работая немало своим изворотливым умом. Он стал намного спокойнее и все время . проводил в размышлениях, строя несбыточные планы своего побега. Как бы страшно дорого ни обошлась ему свобода, но она была положительно необходима. Во-первых, потому что он совсем лишился сна и спокойствия, а главным образом для того, чтобы передать своему господину известие о сеньорите Долорес. Он согласен был только назвать дону Олимпио местопребывание Долорес и потом хоть навеки остаться в заточении. Но как это устроить? Оставался один выход: добиться освобождения силой или хитростью.Ежедневно принося узнику специально для него приготовленные блюда, Джон постоянно держал в руке заряженный револьвер, которым угрожал ему при малейшем движении. Этот последний не решался напасть на слугу герцога, мысль эта казалась безумием, так как в коридорах сновали лакеи, которые сбежались бы при первом же зове Джона. Валентино должен был дорожить своей жизнью, чтобы сообщить дону Олимпио тайну, открытие которой стоило ему страшных трудов и усилий.Поэтому несчастный слуга начал разыгрывать роль человека, полностью подчинившегося своей участи и терпеливо ожидающего любой развязки. Джон поверил этому поддельному равнодушию и хладнокровию.Настала суббота, день, в который Олимпио должен был сделаться жертвой низкого и вероломного поступка слуги Эндемо. Валентино не предполагал, что господин его подал в ловушку, несравненно худшую, чем его собственная. Да и как он мог знать, что Олимпио, в то время как слуга его находится в заточении, попадет в такое ужасное, критическое положение. Правда, им овладело беспокойство и какое-то тягостное предчувствие именно в ту минуту, когда господину его угрожала неизбежная смерть, но он приписал это собственному желанию освободиться.Мысль о необходимости принять решение не давала ему покоя; он хотел воспользоваться первым удобным случаем и, внезапно напав на своего тюремщика — Джона, силой добиться свободы. Только осуществление этого смелого и отчаянного плана могло спасти его. Хватит колебаться, оставался выбор — смерть или свобода!Дверь не поддавалась его ударам — в этом его уже убедили многочисленные попытки, — долота или другого инструмента, чтобы выломать ее, у него не было. Он решил, как только Джон войдет в комнату, вырвать револьвер, оглушить его, прежде чем тот успеет закричать, и тотчас же обратиться в бегство. Но даже и в этом случае Валентино подвергался опасности, так как все коридоры, галерея и лестницы кишели слугами, которые снова могли схватить его. Но как раз в субботу ночью произошло одно неожиданное и благоприятное для него происшествие.Возвратившись в замок после совершенного им преступления, Джон дал во всех своих действиях отчет герцогу, который до того был счастлив и обрадован гибелью Олимпио, что тотчас же щедро наградил слугу и позволил ему напиться. Уже без того упившийся пивом, Джон не замедлил воспользоваться разрешением посетить герцогский винный погреб и задумал угостить всю прислугу замка. Притащив множество бутылок в комнату привратника и собрав всех лакеев, он, с одной стороны, думал залить вином угрызения мучившей его совести, с другой — отпраздновать таким образом совершенное им преступление.Герцог, успокоенный и обрадованный устранением Олимпио, решил не мешать пьянству прислуги и дал им полную, свободу. В ту же ночь он хотел отправиться в Сутенд, но одно непредвиденное обстоятельство, которое мы сообщим немного позже, помешало ему.Около полуночи Джон, раскрасневшееся лицо которого сделалось еще отвратительней, быстро встал и оставил собравшихся страшно охмелевших лакеев — он должен был отнести обед своему пленнику. Это ежедневное кормление доставляло ему удовольствие, потому что он мог безнаказанно изливать всю свою злобу на Валентино. В эту ночь он задумал рассказать Валентино о несчастье, которое произошло с Олимпио, и насладиться впечатлением, произведенным его рассказом, так как он хорошо знал о привязанности этого слуги к своему господину. Взяв лампу, блюдо и тарелки, с насмешливой улыбкой на губах он двинулся по направлению к подземелью.Так как руки камердинера были заняты, а голова кружилась от вина, то он совершенно позабыл захватить револьвер. Весело улыбаясь, спустился он с лестницы, как будто совершенное им в этот вечер дело было вполне достойно похвалы и одобрения. Побагровевший длинный нос его страшно блестел, маленькие серые глаза потускнели, толстые вздернутые губы как-то необыкновенно и отвратительно пылали. С трудом держал он в руках посуду, потому что хмель имеет свойство расслаблять людей, даже самых сильных.Когда Джон дошел до коридора, ведущего в кухню, то заметил, что повара и кухарки затворили двери и уже давным-давно спят.— Ага, — пробормотал он, улыбаясь, — уже попрятались! Не в меру, верно, хватили! Хотя и горазды выпивать вина больше, чем все другие люди!Джон, как видно, позаботился и о поварах, он прислал на кухню несколько бутылок крепкого вина, чтобы они тоже приняли участие во всеобщей радости, что те, недолго думая, тотчас же и исполнили.Джон приблизился к двери, ведущей в комнату Валентино, который узнал уже походку своего тюремщика.— Сиди себе в этой клетке, — бормотал негодяй, — твой господин теперь уже покоится в водах Темзы, ты счастливее его, сиди и наслаждайся сейчас моим рассказом. Хитрая, однако, он лисица, открыл все-таки местопребывание молодой леди! Но плохо придется ему за это излишнее усердие!Поставив лампу и тарелки на пол, Джон достал ключ, чтобы отомкнуть дверь. Хотя он и качался из стороны в сторону, , но был не настолько пьян, чтобы не найти замочной скважины.У Валентино. был тонкий, великолепный слух, он тотчас же догадался, что Джон не в своей тарелке. Тот отворил дверь, наклонился, чтобы поднять лампу и поставить ее на стол в комнате, при этом он скорчил такую физиономию, что Валентино сразу понял, что что-то случилось, и решился, пользуясь случаем, бежать непременно в эту же ночь.— А, вы все еще сидите здесь, старый приятель? Нравится ли вам эта даровая квартира? Я намерен угостить вас превосходным обедом! Вам здесь тепло и спокойно, стало быть, остается благодарить милосердного Бога. Что сталось бы с вами, если бы герцог был менее добрым и лишил бы вас дарового стола и квартиры? Хе-хе! Вы и не догадываетесь, что приключилось с вашим доном… Но не пугайтесь и утешьтесь! Говорят, что вашего дона уже давно нет на свете, говорят, что он погиб, умер…— Умер, — повторил Валентино, пристально посмотрев на слугу. — Опять вы принялись за прежние шуточки!— Кто знает, может, я говорю серьезно! Хотя в настоящую минуту я, как нельзя более, склонен к шуткам, — проговорил Джон, ставя на стол лампу, и так искренне, от души расхохотался, как будто ни разу в жизни не совершал злодейств.Валентино заметил, что Джон направился к выходу за тарелками, луч надежды блеснул в его голове и заставил его затрепетать всем телом. Другого более удобного случая может больше не представиться, так как у . Джона не было с собой даже револьвера! Медлить было нельзя — необходимо решиться! Джон удалился за дверь, которую за собой не закрыл. Валентино бесшумно поднялся со стула. Наступила страшная, решительная минута!Когда он поднял стул, выбранный им вместо оружия, то не смог не произвести легкого, едва слышного шума. Джон, который только что хотел наклониться, быстро повернулся, чтобы узнать причину этого неожиданного шума. Увидев в руках пленного стул, с которым тот грозил накинуться на него, слуга Эндемо ни секунды не сомневался в его намерениях; он быстро схватился за пояс, рассчитывая выхватить пистолет. Крик ужаса уже был готов сорваться с его губ, как вдруг стул с шумом полетел прямо в его голову.Джон намеревался сбить пленного с ног, но тот прицелился очень метко, рассек ему плечо и голову, так что он без чувств упал на пол.— Хорош удар! — пробормотал Валентино. — Едва ли удастся тебе, негодяй, собрать твои раздробленные части тела! Прочь скорее из этого проклятого погреба! Теперь настала твоя очередь сидеть здесь взаперти; лампу же я возьму с собой, чтобы ты не мог тотчас же догадаться, где именно находишься!Валентино прислушался — все было тихо. Казалось, во всех коридорах царила мертвая тишина. Ни одного звука и голоса не было слышно, сказались последствия попойки. Быстро схватив лампу и оставив бесчувственного, окровавленного Джона, он бросился со всех ног к двери. Ключ был воткнут в замок, без труда Валентино повернул его и, отбросив в сторону, побежал по коридору до самой входной двери. Ему могли попасться навстречу другие лакеи, но он думал ошеломить их своим неожиданным появлением, а пока они придут в себя от испуга, он сможет выбежать на улицу. Задуманный им план начинал удаваться, и все, как нельзя более, способствовало его осуществлению. Он благодарил судьбу за то, что ни одна душа не попалась ему навстречу и все двери в коридор были плотно заперты, — ни на минуту не приходила ему в голову мысль, что и последняя, ведущая на свободу дверь могла быть тоже заперта. Поставив лампу, он бросился в противоположный конец коридора, чтобы пробраться на галерею. Он уже радовался своему освобождению, счастлив был одной мыслью снова увидеть своего господина — с трепещущим сердцем, задыхаясь от волнения, схватился за ручку, чтобы отворить дверь, но все старания его были напрасными — она оказалась запертой на ключ! Валентино на мгновенье замер на месте, обезумев от отчаяния. Оставался только один выход на галерею — через прихожую герцога, ведущую в его зал и кабинет, где, без сомнения, еще пировало целое общество. Между тем Джон ежеминутно мог очнуться и закричать, в прихожей могли находиться лакеи, а Валентино даже не знал, какая именно дверь вела в покои герцога. Мысли его путались; неожиданное препятствие на пути к почти уже достигнутой им свободе страшно ошеломило его. Бежать через комнаты герцога было безумием и значило подвергнуться еще большей опасности и окончательно, погубить себя. Но даже и в эту минуту не оставляла его надежда, каким бы то ни было способом — с помощью хитрости или ловкости, — но все-таки ускользнуть из рук графа. Валентине больше не колебался: он быстро решился прибегнуть к этому последнему и единственному средству. Оставив двери, он бросился назад по коридору к роскошному входу в прихожую.Проходя мимо комнаты, где за несколько минут до того он находился в заточении, Валентино остановился и прислушался, но все было тихо, стало быть, Джон еще не успел очнуться.Было уже за полночь. С трепетом он приблизился к высоким, разукрашенным дверям, ведущим в прихожую. Он слышал, как учащенно билось его сердце, разные мысли приходили в голову, но он шел вперед. Пусть будет, что будет, — через минуту решится его судьба! Твердой рукой открыл он двери — в комнате не было ни души, матовый свет лампы помог ему рассмотреть, что из прихожей было два выхода, завешанных тяжелыми портьерами. Он не знал, которым из них воспользоваться.Вдруг его поразил какой-то странный шепот, как будто разговор двух человек, находившихся на очень близком от него расстоянии. Медлить и колебаться не было времени! По мягкому ковру, заглушавшему его шаги, он направился к левой портьере, отодвинул ее и убедился, что она вела в роскошные приемные герцога. Пройти по этой дороге было бы безумием! Он решил воспользоваться вторым выходом, ведущим прямо на лестницу. Тихо удалился он от первой двери и повернул ко второй — шепот послышался сильнее, значит, разговаривавшие находились как раз за второй портьерой. Медленно, осторожно приподнял ее Валентино настолько, чтобы видеть комнату, расположенную позади прихожей; брошенный им взгляд убедил его, что на этот раз он попал на верную дорогу.Перед ним была прихожая. Но на противоположном ее конце находился вход в зал, двери которого были распахнуты, и тяжелые портьеры закрыты не совсем плотно — как раз за ними сидели те люди, разговор которых слышал Валентино. Если бы он сделал хотя бы один шаг по направлению к выходу на лестницу, его бы тотчас же заметили и схватили.Вокруг была мертвая тишина, не видно было ни одного лакея, везде пусто — ни души! Вдруг до его слуха долетело из зала несколько громко произнесенных слов — тотчас же он узнал оба голоса. Да, он не ошибся — это была старая горбунья, вручившая ему письмо. Хотя он один раз слышал ее голос, но запомнил его на всю жизнь.Старуха разговаривала с герцогом, сидевшим к кресле. Валентино не было видно горбуньи, но зато он ясно мог разглядеть плечи герцога, который при малейшем произведенном шуме мог тотчас же его заметить. И тем не менее ему хотелось воспользоваться этим удобным случаем и взглянуть еще раз на горбунью. Портьера мешала ему ясно слышать разговор — необходимо было проникнуть в прихожую, и хотя это было безумно рискованно, но Валентино не колебался ни минуты. Он тихо опустился на пол и ползком принялся перебираться через порог в покрытую мягкими коврами прихожую, которая освещалась одной матовой лампой, между тем как в зале горело множество канделябров. Ползком передвигаясь по ковру, Валентино надеялся не обратить на себя внимания герцога или старой горбуньи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88