Что подумают, если нас тут увидят, — с некоторым страхом произнесла Паула де Бельвиль.— Вы по моему волнению можете судить о том, до какой степени меня мучает неуверенность. Извините за мою навязчивость. Мне говорили, что вы одна знаете все, и поэтому я возлагаю единственную свою надежду на вас!— Не понимаю, из чего вы могли сделать такое заключение, — я решительно не знаю, что вы желаете меня спросить, дон Нарваэс!— Выслушайте меня. Вы должны оказать мне услугу, маркиза, может быть, когда-нибудь и мне предоставится удобный случай доказать мою преданность вам. Меня давно мучает неуверенность, повторяю вам, и на этот раз я твердо решился не оставлять Мадрида до тех пор, пока полностью не успокоюсь. на этот счет. Я люблю королеву.— Господин генерал, что, если нас подслушивают, ваши слова так странны.— Мне ли теперь обдумывать слова — вы вошли бы в положение, если бы об этом вам сказал кто-нибудь другой. Постарайтесь же понять и меня в этом случае, и, ради Бога, не отказывайте мне в просьбе, будьте со мной откровенны!— Прекрасно, дон Нарваэс, — ответила Паула де Бельвиль, немного смущенная, — но только не здесь, вы забываете…— Все на свете, — перебил ее генерал, — все, если думаю о королеве. Называйте меня сумасшедшим, я боготворю прекрасную донну Изабеллу.— Говорите скорее, что вы желаете знать.— Я хочу знать, маркиза, кого любит королева. Мучительное сомнение терзает меня. Временами озаряет луч надежды, порой же необъяснимый страх овладевает душой.Евгения слушала с напряженным вниманием, мертвенная бледность, покрывшая ее лицо при страстном признании генерала, все еще не исчезла. Слова Нарваэса глубоко поразили ее душу, так как она до этой минуты горячо любила его.— Я попробую узнать это, — ответила маркиза.— Благодарю вас, о, благодарю вас! Когда же вы обещаете мне сделать это?— Еще сегодня, дон Нарваэс! Завтра я сообщу вам результат.— Только завтра — это поздно, маркиза. Я рано утром должен отправиться в войска. Если я получу утешительный ответ, вы скоро услышите о моем геройстве. Позвольте мне подслушать ваш разговор с королевой.— Но это никак невозможно, господин генерал.— Вы будете в будуаре королевы — я же через задние коридоры проберусь в комнату старой дуэньи Мариты, по соседству с будуаром.— Стража вас не пропустит.— О, об этом не заботьтесь, маркиза.— Ах, Боже! Но что, если вас увидят? Я дрожу от страха при этой мысли.— Генерал Нарваэс никогда не дрожит от страха, маркиза! Заранее благодарю вас за любезность. Завтра чуть свет я буду уже на пути в Алькалу. Наконец-то я узнаю что-нибудь определенное!— Возвратимся к гостям, чтобы не заметили нашего отсутствия, господин генерал, — произнесла наконец маркиза де Бельвиль.Евгения поднялась с места. Она слышала затем шелест тяжелого платья придворной дамы, и шаги генерала и маркизы стали удаляться по направлению к Филиппову залу.Всего услышанного было достаточно для гордой, самолюбивой Евгении — она поняла, что ей предпочли другую. Потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться и снова собраться с силами, грудь ее сжималась, сердце надрывалось от боли.— Будь мужественна, — прошептала она наконец, — успокойся, бурное сердце. Я отомщена прежде, чем думала. Изабелла не любит тебя, и ты почувствуешь тоже, что испытываю я теперь. Но надо поспешить в зал! О, Евгения блеснет! Ах, — воскликнула она вдруг, и бледное лицо ее озарилось холодной, торжествующей улыбкой, — герцог Альба. Я совершенно забыла, что сегодня он будет выбирать. В ослепительно сияющей короне, при жизни, полной наслаждений, я постараюсь забыть то, что генерал причинил мне сегодня. Да, Евгения, ты должна блистать, тебе должны все завидовать, только это может совершенно вытеснить из твоей памяти испытанное в сегодняшнюю ночь.Графиня чувствовала в себе достаточно сил, чтобы совершенно спокойно войти снова в большой зал. Голубой шарф ее грациозно ниспадал на белое платье.Подали сигнал к кадрили. Евгения быстро вышла из раковинной ротонды в большой зал. Взгляд ее невольно упал на Нарваэса, но тот не заметил ее. Пары уже занимали свои места. Графиня глазами искала герцога Альба.Вдруг она увидела в стороне графиню, свою мать, которая, встав с места, протянула руку подошедшей к ней паре. С напряженным вниманием Евгения смотрела в ту сторону, как будто не доверяя своим глазам. На плече герцога Альба красовался розовый бант, и он вел под руку Марию, ее сестру.Так и он пренебрег ею, и он посмел предпочесть ей другую, хотя бы ее родную сестру! Собравшись с последними силами, Евгения с гордостью выпрямилась.— Этого еще не доставало, — прошептала она дрожащим голосом, — несмотря на все это, ты должна будешь блистать перед всеми, тебе еще позавидуют все, кто тебя окружает. XII. ПРЕКРАСНАЯ ЕВГЕНИЯ И БЕДНАЯ ДОЛОРЕС Покои молодой королевы выходили окнами частью в сад, частью на плац Де-Палацио. С этой стороны они соединялись с тронным залом, в котором сохранялись государственные драгоценности и из которого можно было пройти маленькими залами и коридорами в Филиппов зал.Во флигель королевы было два входа. Один из них, с парадного портала, где постоянно находилась стража, вел в приемные залы. Широкие мраморные ступени были покрыты тяжелыми коврами, а на золоченых галереях были расставлены мягкие бархатные диваны.Такая же лестница на другой стороне портала вела во флигель королевы-матери. Кроме того, во флигель Изабеллы был еще другой вход, предназначенный для доверенных королевы, которым она часто пользовалась сама, желая незаметно оставить свои покои. Подъезд этот выходил на перекресток и находился в нескольких шагах от двери, ведшей в дворцовый парк.Мы видели, что Евгения и Нарваэс избрали именно этот путь в ту самую ночь, когда Клод де Монтолон только что выходил из парка на перекресток. Теперь Нарваэс нашел очень удобным воспользоваться этим входом, чтобы подслушать у будуара королевы ее разговор с маркизой де Бельвиль.План его был очень рискованный, так как, если бы его увидели, он мог быть уверенным в том, что подвергнется весьма чувствительному наказанию за такой дерзкий поступок. Но в эту минуту Нарваэс не побоялся бы ничего на свете; в его воображении рисовалась молодая королева в своем волшебном будуаре, окруженная придворными дамами; он мысленно видел уже перед собой прекрасную, роскошную донну Изабеллу, слышал ее веселый, беззаботный смех и шутки с дамами. Какая же сила могла заставить его отказаться от этого намерения!Обе королевы скоро после полуночи оставили Филиппов зал и вместе с придворными дамами отправились в свои покои. Мария-Христина желала поболтать со своим доверенным, герцогом Риансаресом, с которым она вскоре намеревалась сочетаться браком. Изабелла же после придворных празднеств любила посидеть в своем будуаре с придворными дамами и поговорить обо всем услышанном и увиденном.Она нисколько не заботилась о своем государстве, и эта беспечность осталась в ней и тогда, когда она, по совершеннолетии, взяла бразды правления из рук матери и Эспартеро. Никто не подозревал, что это повлечет за собой ее падение; никто не наводил юную королеву на более серьезные размышления. Мария-Христина, по известным обстоятельствам, не могла служить хорошим примером своей дочери, а иезуиты, окружавшие обеих королев, раболепствовали и вполне одобряли их образ действий, для того чтобы приобрести себе расположение августейших дам и тем самым незаметно забрать власть в свои руки.По этой причине мадридский двор уже с этого времени начал свое падение, главную вину за которое, без сомнения, следовало бы приписать влиянию иезуитов. Их цель состояла в том, чтобы молодая королева вышла замуж за принца Франциско д'Асси, слабого физически и нравственно. При дворе в Неаполе также преобладали иезуиты. И именно после успеха в этом деле они достигли того влияния, которого добивались, и поэтому патер Маттео, духовник и советник королевы-матери, употреблял всевозможные средства, чтобы этот брак состоялся. Мария-Христина, разумеется, также вполне одобряла этот план, только герцог Витторио, ясно предвидевший гибельные последствия, насколько было в его силах, восставал против приведения в исполнение этого плана. Поэтому иезуиты усердно подкапывались под него, чтобы удалить его от престола. К тому же Мария-Христина несколько раз сама выражала желание устранить Эспартеро, но для этого требовалось немало ловкости, так как соправитель королевы-матери был любимец народа и без побудительных причин его невозможно было удалить. Но в скором времени представился случай заменить его другим, более влиятельным человеком.После того как королевы удалились со своими придворными дамами, Нарваэс направился через зал аудиенций на террасу, ведшую в парк, и таким образом незаметно скрылся от прочих гостей. Он прошел несколько аллей и, пройдя большой фонтан, увидел, что высокие окна будуара королевы освещены и открыты, чтобы наполнить очаровательную комнату свежим ароматом цветов.Генерал, не любивший до этого времени ничего, кроме своей шпаги, славы и чести, этот холодный, строгий человек, черты лица которого были грубы и суровы, смотрел на окна юной королевы, как влюбленный, ожидающий с трепетом свидания со своей возлюбленной.Нарваэс подошел к высокой двери, выходившей на перекресток, чтобы через задние коридоры достигнуть флигеля, занимаемого молодой королевой. С минуту он находился в нерешительности, которой не испытывал даже тогда, когда собирался атаковать неприятеля. Генерал и не подозревал, что ему грозит опасность, что графиня Евгения Монтихо знала о его тайном намерении.Он достиг лестницы, ведущей в коридоры, и смело стал подниматься наверх. Ковры, покрывавшие ступени, заглушали шум шагов, и он дошел до верха незамеченный стражниками, ходившими взад и вперед по верхней площадке, так что те совершенно растерялись, когда генерал вдруг предстал перед ними.Стража стала во фронт перед дверью, ведущей в покои королевы. Тут только Нарваэс почувствовал, что совершает отчаянный поступок, но и эта мысль не могла удержать его от задуманного; он прибегнул ко лжи.— По приказу королевы, — шепнул он стражнику, охранявшему дверь в комнату старой дуэньи Мариты, — и солдат не посмел остановить генерала.Нарваэс осторожно и тихо отпер дверь и увидел перед собой слабо освещенную комнату служанки, отделенную только тяжелой, шитой золотом портьерой, от будуара Изабеллы. Он уже слышал приглушенный смех молодых дам, что привело его в неописуемый восторг!Счастье улыбнулось ему! Дуэньи не было в комнате, и он тихо запер за собой дверь. Старая служанка, вероятно, находилась в спальне молодой королевы, смежной с будуаром, где помогала ее камерфрау стелить роскошную постель для прелестной обитательницы этого земного рая.В комнате Мариты для Нарваэса было слишком светло — он не хотел, чтобы входившие могли видеть его, поэтому неслышными шагами он направился по мягкому ковру к обоим бра, загасил свечи и затем подошел к портьере, разделявшей его от возлюбленной и ее придворных дам, которые снимали с королевы убор и наливали шампанское в бокал, стоявший на маленьком изящном столике, поддерживаемом золотыми амурчиками.Будуар Изабеллы сиял роскошью. Все, что могло придумать воображение, было размещено тут с величайшим вкусом. Через открытые окна в эту комнату, освещенную бледно-красноватым светом проникал чудный аромат. Верхушки пышных деревьев достигали высоких окон, и все это вместе представляло такое великолепное зрелище, какое едва ли была в состоянии изобразить кисть художника.Кресла и диванчики с позолоченными подлокотниками; оттоманки с маленькими мраморными столиками, поддерживаемыми лукаво улыбающимися амурчиками; драгоценный персидский ковер, заглушавший шум шагов; бледный, мягкий свет, распространявшийся от красноватых ламп; свежий аромат душистых цветов и только что распустившейся зелени — все это придавало комнате вид храма. Прелестная обитательница ее — роскошная, прекрасная Изабелла — казалась богиней красоты.Графиня Евгения опустилась на колени перед возлежавшей на диване Изабеллой и горячо поцеловала ее маленькую ножку, обутую в изящный белый атласный башмачок, между тем как Паула де Бельвиль снимала изумрудный венок с волос молодой королевы, спускавшихся толстыми и тяжелыми косами на прекрасную шею.Маркиза колебалась, она боязливо и робко поглядывала временами на портьеру, за которой, как предполагала, стоял Нарваэс. Поэтому она медленно снимала с Изабеллы убор и ее роскошный наряд. И Евгения внимательно посмотрела на портьеру в то время, когда подносила молодой королеве драгоценный бокал с вином и поставила золотую вазу с фруктами на маленький мраморный столик, находившийся возле дивана. Лицо ее выражало явное нетерпение и сильное волнение.— Ты так взволнована, Евгения, — проговорила Изабелла, протягивая графине свою маленькую руку, украшенную бесчисленным количеством драгоценных колец, — если я не ошибаюсь, то ты дрожишь. Скажи мне, что тебя мучает. Мне кажется, что ты любишь герцога Альба, который, по всей вероятности, женится на твоей сестре, так как выбрал ее на кадриль, скажи мне, что тебя беспокоит?— Ничего, ваше величество, ровно ничего! Но меньше всего меня мучает любовь. Я жалела бы сама себя, если бы отдала свое сердце какому-нибудь дону.— Но, Евгения, разве ты не знаешь, что я люблю, и ты можешь говорить подобные слова?— Извините, ваше величество, так вы и в самом деле любите? — спросила графиня с недоверчивой улыбкой, между тем как Паула радовалась тому, что разговор перешел на эту тему без ее содействия.— Так ты разве забыла то, о чем мы говорили с тобой в парке Аранхуэса? Ты не заметила, с кем я сегодня так много танцевала?— Моя королева, вероятно, говорит о принце д'Асси.— Евгения, — с небольшой досадой произнесла Изабелла, — ты хочешь пошутить надо мной! Я ненавижу принца, ведь он даже не говорит, как все люди, а пищит.— Так, вероятно, это дон Франциско Серрано, прекраснейший кавалер при дворе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88