Рыжий Эндемо побледнел от злости.— Погоди же, я проучу тебя вместе с дочерью! Ты не первый, кого мне удалось подчинить себе беспрекословно.— Вам не удастся меня переделать, сеньор Эндемо, и я всегда буду стоять за правду, хоть вам это и не нравится! Я абсолютно вас не боюсь! Вы точно так же, как и я, служите герцогу Медина!— Ого, негодяй! Этим ты хочешь отделаться от меня! Ну подожди, ты еще меня узнаешь! — воскликнул управляющий, понизив голос. — Я отомщу и тебе, и твоей гордой дочери, которая осмелилась указать мне сегодня на дверь.— Вероятно, Долорес имела на то полное право, сеньор Эндемо! Она всегда ласкова, добра и любезна с каждым человеком!— Ну, об это еще поговорим когда-нибудь, староста, — проговорил управляющий. — Итак, знай же, что только мое слово имеет здесь значение! Если же я еще раз услышу от вас жалобу на мои распоряжения, то вам несдобровать! С этими словами он пришпорил лошадь и ускакал в поле.Старый Кортино с грустью покачал головой.— Ну вот, вы и убедились сами, староста, — заметили ему на это бедные работники.Но Кортино еще утешал их надеждой положить конец жестокости и несправедливости Эндемо.— Управляющий меня сегодня озадачил, друзья, — спокойно сказал он, — кто знает, может быть, какое-нибудь обстоятельство вывело его из равновесия! Он до того занят делами по управлению владениями герцога, что не следует обращать внимание на каждое слово, сказанное им в сердцах! Ступайте же и выполняйте в точности его распоряжения. Но чтобы вы при вашей бедности не терпели нужды из-за вычетов из вашего жалования, я поделюсь с вами скудным вознаграждением, получаемым мною еженедельно, и дело будет улажено!— Клянусь именем Пресвятой Девы, вы добрый человек, староста, — в один голос воскликнули работники, — но от ваших денег мы отказываемся!— Ты, Лоренсо, имеешь восьмерых детей, а у тебя, Фернандо, больная жена — вам деньги нужнее, чем мне.— Да благословит Господь вашу дочь Долорес, — воскликнул Фернандо, — она каждый день приносит моей жене часть своего обеда.— Это хороший поступок с ее стороны, я об этом и не знал! Так послушайтесь моего совета и выполняйте вашу работу.— Мы охотно выполним ее ради вас и вашей Долорес, — заверил Лоренсо, с лица которого все еще не исчезло мрачное, суровое выражение, — да сохранит вас Господь, староста!Видя, что работники снова вернулись к прерванной работе, Кортино направился к своему дому. Он считал своей обязанностью утешать всех угнетенных — но тайком тяжело вздыхал.— Поселяне правы, Эндемо злой человек, — пробормотал старик про себя, — как проницательно он смотрит человеку в лицо! Спаси, Господи, чтобы и я когда-нибудь не вышел из себя! Но мне кажется, что я могу совершенно равнодушно вынести его вспышки. — И, занятый этой мыслью, добродушный староста дошел до своей хижины.Долорес уже успела украсить цветами маленькие окна и всеми силами заботилась о том, чтобы отец полюбил свой новый дом. Некогда запущенный садик ожил, дорожки были тщательно подметены, и небольшие скамейки могли служить местом отдыха в тени пышных деревьев.Старый Мануил Кортино от души радовался, увидев такой сердечный уход за ним горячо любимой им дочери, и, когда невдалеке показался дом, лицо его просияло улыбкой от удовольствия, а сцена с управляющим совсем исчезла из его памяти; он весело переступил через порог своей хижины, которая внутри поражала аккуратностью и чистотой, несмотря на весьма бедную обстановку.Долорес стояла в передней за плитой и готовила для себя и отца простой обед, часть которого она отдавала бедным поселянам. На ней было одето темное короткое платье, из-под которого виднелись прекрасные маленькие ножки, обутые в простенькие башмачки; белый передник обрисовывал ее чудный стан; с головы спускалась кокетливо приколотая шаль — эта необходимая принадлежность туалета каждой испанки. Девушка была погружена в такое глубокое раздумье, что не обратила внимания на вошедшего в хижину отца.Старый Кортино с первого взгляда заметил, что лицо ее было бледнее обычного и что какая-то забота тревожила сердце любимой дочери, но он приписывал эту грусть ее горячей любви к Олимпио, о котором она давно не получала известий. Мануил Кортино никогда не упоминал о нем в присутствии дочери, так как опытный старик предчувствовал, что непостоянный Олимпио совершенно забыл о Долорес, тогда как она любила его так же горячо, как в то время, когда расставалась с ним. Поэтому добродушный старик никогда не спрашивал дочь о причине ее тайной грусти — он не находил для нее утешения, ибо не в состоянии был с ней говорить против своих убеждений.— Фернандо просил передать тебе искреннюю благодарность, Долорес, — проговорил он наконец, — ты сделала доброе дело!— О, об этом не стоит и упоминать, я выполнила только свой долг, — краснея, ответила девушка, подходя к отцу и протягивая ему руку. — Бедная Жанна! Если бы только можно было пригласить доктора! Здоровье ее совсем не улучшается!Мануил Кортино с Долорес вошли через маленькую, низкую дверь в комнату. Простые плетеные стулья, большой старый стол, образ, висевший в углу — все это ласкало взор входящего в хижину старосты.По полкам была расставлена посуда, над столом висело деревянное распятие, а окно украшал густой, вьющийся плющ. У стены притулилась бедная, но опрятная постель старого Кортино. Долорес отгородила себе маленький уголок, где помещалась ее постель и старый, полуразвалившийся стул. Вот вся мебель, которая находилась в хижине и которая даже не считалась собственностью старосты, а за которую он должен был платить понемногу из своего скудного жалованья.И тем не менее старик привык к своему новому жилищу. Долорес не думала, что он так быстро забудет замок и свою удобную, богатую квартиру и свыкнется со своим новым убогим домиком.Долорес не хотела огорчать своего бедного отца и поэтому не сказала ему ни слова о том, что произошло в его отсутствие и что вызвало бледность на ее прекрасном лице — дочь знала его слишком хорошо. Стоило ей только заикнуться о том, что произошло, чтобы старый Кортино сразу же разлюбил свою новую родину.Они молча вошли в комнату. Долорес, быстро накрыв стол, подала отцу обед. Тот, проголодавшись после ходьбы, ел с довольно хорошим аппетитом, Долорес же рассеянно смотрела вдаль.— Ого, — смеясь, заметил старик, — ты, вероятно, так много пробовала, когда готовила, что уже и наелась досыта!— Я потом, может быть, поем, не сердись на меня, — успокоила Долорес, опустив глаза.— Или ты думаешь о детях Лоренсо? Ты совершаешь поистине доброе дело, честь и слава тебе за все, но, друг мой, не следует совершенно забывать о себе.— Не слышал ли ты каких-нибудь новостей в замке? — спросила девушка.— Да, я совсем забыл тебе рассказать. Оливенко заглянул в газеты, прежде чем отнес их к герцогу, — он поджидал меня уже у ворот, чтобы сообщить радостную весть. Карлисты опять потерпели поражение и оттеснены до Пиренеи. Говорят, битва была жестокая, кровопролитная.— О Матерь Божия! Олимпио принимал в ней участие, о нем нет никаких известий!— Оливенко полагает, что скоро войне будет конец! Однако она была продолжительной и опустошила уже множество провинций!— А сколько несчастных ранено и убито! — прибавила Долорес со слезами на глазах.— Лучше бы скорее заключить мир, так как дону Карлосу не поможет война! Я уже наперед знал, что победа будет за королевскими войсками, хотя среди карлистов и найдется множество храбрых воинов! Если бы дон Олимпио и друзья его перешли в королевское войско, они бы быстро дослужились до генеральского чина!— Ах, да, это было бы хорошо, — согласилась Долорес, но после небольшого раздумья прибавила, понизив голос: — Если он будет таким важным господином, то совсем забудет меня, — но нет! Олимпио такой добрый и верный, внутренний голос говорит мне, что он любит меня по-прежнему!Старый Кортино с сожалением посмотрел на дочь, лицо которой сияло счастьем при воспоминании о горячо любимом ею человеке, но не возражал ей.— Ты никогда не вспоминаешь о нам, отец, — прошептала Долорес с легким упреком в голосе.— Уповай на Бога, и все решится в твою пользу, — ответил старик, подойдя к окну, так как на дворе послышался какой-то шум.— Но что это? — вдруг воскликнул он. — Сюда бежит дочь бедной поселянки.— Лусита? — с удивлением спросила Долорес, бросаясь к окну.— Ее босые ноги едва касаются земли, волосы растрепались, она протягивает руки, как будто ищет защиты от преследователей.— О Боже, бедная девушка, лицо ее выражает отчаяние, глаза полны слез. Что с ней случилось? — воскликнула Долорес, бросаясь из комнаты в переднюю.— Что с ней? Она утомлена, крупные капли пота блестят на лице, — пробормотал старик с невыразимой тревогой, идя вслед за дочерью.— Лусита, что с тобой случилось? — воскликнула Долорес. — Не умерла ли твоя бедная мать?— Нет, нет, но спрячьте меня, ради Бога, спрячьте, он преследует меня по пятам! — еле слышно произнесла пятнадцатилетняя девушка, едва держась на ногах от усталости.— Пресвятая Матерь Божья, кто же преследует тебя? — спросила Долорес с глубоким участием, так как всегда чувствовала искреннюю привязанность к дочери слепой вдовы.— Эндемо, управляющий, — с трудом выговорила Лусита, — скорее, спрячьте меня, он называет меня воровкой и говорит, что я украла золотой обруч, украшавший голову его лошади, который та скорее всего потеряла дорогой. Клянусь честью, у меня нет его обруча!— О Боже, я верю тебе, бедная Лусита, — воскликнула Долорес, тронутая горем бедной девушки.— Он мне не верит, несмотря на все клятвы, этот Эндемо ничему не верит! Он преследует меня, еще минута — и он прискачет сюда.— Не бойся, Лусита, он не тронет тебя, — твердым голосом произнес старый Кортино, обращаясь к плачущей девушке, — я возьму тебя под свою защиту.— Не делайте этого, умоляю вас, он так взбешен, таким я его еще никогда не видела, спрячьте меня лучше, но скорее, а то мы все погибли.— Ну, до этого дело не дойдет, — спокойно произнес Кортино, — я тут староста, и моя хижина станет убежищем для тебя! Пусть Эндемо только придет сюда… Лусита, ты поклялась, что невиновна в этом деле, твоя совесть чиста, стало быть, нам нечего бояться.— Сжальтесь, почтенный Кортино, вы не знаете его, спрячьте меня, умоляю вас!— Пойдем, Лусита, — проговорила Долорес и повела бедную, дрожавшую от волнения девушку мимо хижины в маленький тенистый сад, — вот тут за домом, в кустах, ты можешь находиться в безопасности. Все остальное предоставь нам, управляющий не причинит тебе никакого зла! Но как ты дрожишь, бедная Лусита! Я боюсь за твою мать. Она, вероятно, очень беспокоится о тебе! Заберись в кусты и сиди спокойно!Как только обе девушки успели скрыться за хижиной, на дороге, ведшей прямо к хижине Кортино, показался Эндемо, скакавший на лошади во весь опор. Глаза его сверкали неестественным огнем, и он с яростью погонял взмыленную лошадь.— Святой Бенито, — воскликнул староста, стоявший в дверях своей хижины, — он мчится, как будто спасается от преследования злого демона! Из-за золотого украшения он готов загнать лошадь!— Эй, — крикнул Эндемо, подскакав к хижине старосты, — где эта змея? Сюда бежала воровка! Где Лусита, дочь слепой поселянки, эта негодная тварь?— Успокойтесь сперва, сеньор Эндемо, зачем вам нужна эта девушка?Управляющий соскочил с лошади, между тем как Долорес, выйдя из сада, подошла к дверям своей хижины.— Где воровка? Она украла золотой обруч моей лошади.— Извините, сеньор Эндемо, дочь слепой даже не видела вашего обруча, — твердо и спокойно возразил старый Кортино.— Почему же вы говорите с такой уверенностью? Я говорю вам, что обруч у нее!— Лусита невиновна в краже, сеньор, она свято клялась, что не находила обруча и даже никогда его не видела.— Вы же сами выдаете себя! Вы, значит, видели ее, вы прячете ее у себя! Но, клянусь честью, я не допущу, чтобы вы так безнаказанно покровительствовали проклятым поселенцам, — закричал управляющий.— Вы очень взволнованы, сеньор Эндемо, если бы я действительно укрывал у себя бедную Луситу, я ни в коем случае не решился бы ее выдать!— Как, вы смеете мне возражать, негодный человек? Ваш предшественник поплатился за подобную дерзость жизнью, вас же я проучу кнутом, если вы посмеете еще раз мне противоречить! Выдайте мне воровку или вы узнаете меня!— Лусита не воровка, сеньор, — произнесла Долорес, став между управляющим и отцом, — я же подозреваю вас в том, что вы преследуете бедную девушку, как осмелились преследовать и меня!— Что ты говоришь, Долорес? — с удивлением спросил старый Кортино.— Я хотела скрыть этот случай, отец, но теперь должна рассказать тебе, что этот сеньор Эндемо в твое отсутствие был здесь в хижине! Я подозреваю, что он желает выместить на Лусите потерю золотого обруча своей лошади именно потому, что бедная Лусита скорее пожертвует своей жизнью, чем отдастся этому негодяю!Управляющий побледнел от злости, губы его дрожали, руки сжались в кулаки.— Негодная, — закричал он, — как ты смеешь говорить такое! Но я в настоящую минуту имею дело не с тобой, а с этим старым злодеем, который осмеливается мне возражать! Ты укрываешь воровку в своем доме! Выдай ее или ты пожалеешь!— Я не боюсь вас, сеньор Эндемо, — с невозмутимым спокойствием возразил старый Кортино, входя в переднюю комнату своей хижины, вокруг которой уже собрались поселяне, вдруг сбежавшиеся со всех сторон.— Я требую от тебя выдачи воровки, проклятый старик, — закричал Эндемо, войдя в хижину вслед за старостой, — или, клянусь честью, ты и твоя гордая дочь дорого поплатитесь за это!— Придите в себя, сеньор, и освободите мою хижину. Я бы ни за что не осмелился обойтись с вами так резко, но так как дочь сказала, что вы пользуетесь моим отсутствием для нежелательных посещений, то я должен попросить вас никогда не переступать больше через порог моего дома. Долорес добрая, честная девушка, а Лусита не брала обруча вашей лошади! Этого достаточно! Опомнитесь, сеньор Эндемо, вам здесь искать нечего!— Как, негодяй, ты осмеливаешься указывать мне на дверь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88