тумбочка под раковину
Вот тебе ответ на твои дерзкие слова! Ты такой же раб, как и все другие, и горе тебе, если ты вздумаешь делать мне замечания!При этих словах управляющий поднял хлыст и замахнулся им на Мануила Кортино; исполненный негодования и бешенства, Эндемо ударил им по лицу сельского старосту, который в ужасе закричал и закрыл глаза руками. Долорес громко вскрикнула и бросилась к отцу, а дьявольски улыбающийся Эндемо, не теряя ни минуты, поспешил в другую комнату, чтобы найти Луситу.В эту минуту при виде бедного, оскорбленного старика добродушной, кроткой Долорес овладела непреодолимая жажда мести. Гордо выпрямившись, поспешила она к комнате, где находился Эндемо, и прежде чем тот успел выйти из нее, быстро закрыла дверь на задвижку. Управляющий был заключен в темной комнате, в которую воздух и свет проходили только через маленькое отверстие в двери.— Идите сюда, добрые люди, — позвала взволнованная Долорес, — сюда, сюда, вы, бедные, преследуемые труженики, взгляните на животное в клетке! Посмотрите через это отверстие! Это проклятие герцогства Медина! Соблазнитель ваших жен и детей, убийца старосты, обидчик моего отца, который, вон посмотрите, корчится от боли!Долорес была ужасно возбуждена, она не прогнозировала последствий происходящего, а следовала в эту минуту только влечению своего возмущенного сердца. Поселяне, презрительно улыбаясь и выкрикивая ругательства, заглядывали через отверстие двери в комнату, где был заключен Эндемо, бледный от негодования и бессилия. Он, дрожа всем телом, клялся страшно отомстить Долорес, которая сделала его предметом насмешек и презрения народа.Лусита тоже вошла в хижину. Старик Кортино тем временем настолько собрался с силами, что удержал поселян от нападения, которое стоило бы управляющему жизни. Но напрасно старый Кортино помешал толпе исполнить приговор над жалким Эндемо, это обернулось против него и Долорес!Взбешенный управляющий, употребивший все усилия, чтобы выломать дверь и выйти из заточения, вероятно, не думал при этом о каких-либо предосторожностях и намерениях относительно Луситы, так как вдруг из его кармана выпал золотой обруч, из-за которого он преследовал дочь бедной слепой поселянки.— Вон, — закричали поселяне, — он сам вор! Вон золотой обруч! Смерть обманщику! Долой злодея!Долорес и Кортино не могли больше удерживать раздраженной толпы, которая выломала дверь и бросилась на свирепо защищавшегося управляющего; долго сдерживаемая ненависть поселян достигла высшей степени. И только благодаря своему влиянию удалось старосте вырвать обессиленного управляющего из рук взбешенных поселян и при помощи дочери отвести его в замок.— Горе вам! — шептал по дороге избитый Эндемо. XIX. МАСКАРАД Наступило время карнавала. В Мадриде давались вечера не только при дворе, но и во дворцах грандов. Даже на площадях устраивались разного рода представления, и различные маски разгуливали по Прадо, Пуэрте-дель-Соль и Алькальдской улице.Все еще с большой радостью предавались наслаждениям карнавала, потому что наконец после продолжительной, кровавой войны и пережитого тяжелого времени войска дона Карлоса были отброшены назад и все в скором времени ожидали заключения мира.Февраль и март месяцы, обычно очень суровое время года в Мадриде, были в этом году умеренные и даже теплые весенние бури уже давно прошли; и кругом в садах царствовала южная роскошь цветов и деревьев.Кто хоть раз имел случай видеть праздник карнавала южных стран, у того, наверное, никогда не изгладится впечатление, произведенное им. На этом торжестве лежит причудливая печать юга. Мы, северяне, никогда не поймем этого удивительного настроения, этих свободных движений и безумного избытка удовольствий. Все и вся присутствуют на карнавале: вы видите днем разодетого арлекина, разгуливающего по улице рядом с каким-нибудь гордым грандом Испании, бедного — возле богатого, крестьянина и дворянина, старика и юношу, служанку и госпожу, толпу бегущих за масками с криками и гамом детей. Все это вместе взятое представляет любопытное и редкое для северян зрелище.Но вечером веселье достигает высшей своей точки. Все вооружаются пестрыми фонарями, даже к каретам подвешиваются китайские лампочки, распространяющие яркий свет, и там и сям какой-нибудь крез бросает в толпу серебряные монеты, любуясь борьбой и даже дракой из-за его денег.Все улицы заполнены масками, только изредка встретите открытое лицо монаха или монахини, и даже нищие, которые обыкновенно занимают углы улиц и подъезды богатых, скрылись в толпе и присоединились к торжеству народа. Не слышно даже просьбы нищего «Una limosna рог el amor de Dios!» note 6 Note6
Подайте, Христа ради!
Все веселятся, даже слепые нищенки, которые своей игрой на мандолинах желают разжалобить прохожих, тоже смешались с пестрой толпой народа, чтобы хоть еще раз — в последний, может быть, вкусить радость потухающей жизни. Их странные лица скрыты под вуалью, и они еще раз в своей жизни вкушают радость и удовольствие.Но вот наступил вечер, и говор тысячной толпы понесся по улицам. На плацце Майор, этой обширной, великолепной площади испанской столицы, был особенно сильный наплыв различных масок и экипажей; громкие возгласы веселья заглушали крики кучеров и форейторов, старавшихся проложить себе дорогу среди шумной, радостной толпы, чтобы достигнуть дворцов, ярко освещенные окна которых показывали, что в них происходили приемы богатых, знатных гостей. На балконах горели многочисленные пестрые лампочки и шкалики, драгоценные ковры были вывешены из окон, и звуки барабанов, труб и флейт, раздававшиеся на улицах, производили ужасный, невыносимый шум.Три господина в домино, в изысканно-нарядных и дорогих костюмах, пробирались по улицам, держась ближе к домам. Один из них был в черном шелковом плаще и остроконечной шляпе, украшенной дорогим черным пером; за ним следовали на небольшом расстоянии еще двое: один необыкновенно высокого роста и широкоплечий мужчина, в темно-красном шелковом плаще, а другой — в белом и с таким же черным пером на шляпе. Лица их были скрыты за маленькими черными масками, а шляпы надвинуты на лоб.Тот, что был в черном домино, остановился под колоннами одного из домов, чтобы избежать волны нахлынувшей толпы, и стал поджидать двух своих провожатых.— Мы должны стараться как можно скорее достигнуть дворцовой площади, там мы сможем переговорить о своем плане, — сказал незнакомец в черном домино приблизившимся двум другим, понизив голос. — Что с тобой, Олимпио, куда ты так пристально смотришь?— Он смотрит на дворец лорда Кларендона, — ответил спутник в белом домино, — там какие-то донны садятся в экипаж.— Клянусь загробной жизнью, та прелестная наяда, которая садится в карету, графиня Евгения, — проговорил великан в темно-красном домино. — Не сердись на меня, Клод, я должен, пользуясь в этом случае моим необыкновенно высоким ростом, полюбоваться ее маленькой ножкой, которую она ставит на ступеньку экипажа.— Мне кажется, ты любуешься матерью вместо дочери, Олимпио, — ответил маркиз шутливым тоном.— Мы должны туда обязательно отправиться, — вскричал красное домино, не замечая, что сзади них, за колоннами, появился монах.— Так поспешим же, — предложил Клод де Монтолон, закутываясь в свой плащ и протискиваясь сквозь толпу.— Пропусти меня вперед, Клод, я проложу вам дорогу, — прошептал Олимпио, и его могучая фигура гарантировала успех.— Какой ты усердный, влюбленное красное домино. Твой плащ недаром такого цвета, — сказал, улыбаясь, маркиз, между тем как Филиппо заглянул шедшей возле прекрасной собирательнице винограда под маску, быстро познакомился с ней, воспользовавшись свободой карнавала.Олимпио шел впереди, за ним следовал маркиз, и только Филиппо, занятый разговором с прелестной собирательницей винограда, совершенно забыл, что не должен был терять из виду своих друзей. Клод увидел, что через несколько секунд его уже будет разделять с Олимпио густая толпа народа, и успел только крикнуть увлекшемуся итальянцу:— У образа Богоматери на дворцовой площади.— Bonisimo, сеньорито, Bonisimo note 7 Note7
Хорошо, сударь, хорошо.
, — ответил тот, улыбаясь и продолжая путь с прелестной маской, которой нашептывал самые пламенные слова любви.Черный монах шел по пятам за Филиппо и наблюдал за каждым его движением, но толпа, которой он не мог противостоять, все больше и больше отделяла его от преследуемого в белом домино и маленькой собирательницы винограда, которой, как видно, очень понравились слова ее спутника. Наконец, монах, казалось, совершенно отказался от преследования, зная, что ему не стоило обращать на себя внимание окружающих — благочестивые братья и сестры не пользовались особенным расположением в Мадриде.Монах, потеряв Филиппо из виду, направился к находившейся неподалеку отсюда дворцовой площади, к которой уже со всех сторон приближались богатые экипажи, подвозя придворных гостей к порталу замка, в прекрасных залах которого должен был состояться блестящий маскарад.Стройный, ловкий монах, пройдя другой, менее оживленной улицей, достиг наконец дворцовой площади и остановился в тени домов, чтобы посмотреть, у которой из двух каменных икон, находившихся на другой стороне площади, сойдутся преследуемые им друзья в домино для переговоров.Вдруг он увидел, что двое из них уже ожидают третьего у широкой иконы, что была ближе к замку. Вокруг нее царил мрак. Ослепительный свет больших канделябров в портале замка не доходил до каменного образа, перед которым горела маленькая тусклая лампада.— На этот раз вы идете на верную гибель, — прошептал крадущийся туда монах, — Жуане не наскучит преследовать вас! Да, она сегодня еще решительнее, и ненависть ее сильнее, чем прежде!Вы должны все погибнуть, потому что вы друзья Филиппо, клянусь вам той святой иконой, перед которой вы стоите!Тихо и осторожно пробиралась девушка, покинувшая родительский дом, исполненная жажды мести, поставившая перед собой цель преследовать своего соблазнителя, к тому месту, где стояли ее враги. Ненависть, так же, как и любовь, делает человека смелым и изобретательным. Точно так же, как Жуана умела прежде обманывать родителей, чтобы тайно видеться с Филиппо, она теперь весьма ловко и хитро научилась обманывать и подслушивать его. Она бесшумно достигла места, где стояли маркиз и Олимпио, они не заметили черного монаха, который ловко скользнул в тень разросшихся за образом кустов.Но скоро Жуана убедилась, что со своего отдаленного места не слышит произносимых шепотом слов офицеров дона Карлоса, поэтому тихо прокралась к высоким, густым кустам, росшим позади образа Богоматери. Теперь она прислушалась, и улыбка удовольствия скользнула по ее бледному лицу.— Я сгораю от нетерпения, — сказал Олимпио, топая ногой, — взгляни на эту массу карет и народа в портале — теперь самое благоприятное время. Черт возьми, Филиппо испортит нам все удовольствие!— Ты слишком нетерпелив, Олимпио, — ответил, успокаивая его, маркиз, — я думаю, мы придем вовремя! Ведь ты знаешь, что разгар маскарада приходится на время после полуночи. И на нашу долю достанет еще удовольствий!Монах, немного высунувший голову, увидел, что предположение его оправдалось, и пока друзья ожидали итальянца, в голове Жуаны сложился план, превосходивший отвагой замысел карлистских офицеров.— Вот, наконец, идет Филиппо, — вскрикнул Олимпио, — он пробирается между каретами…— Его белое домино видно даже издали, он спешит…— Сюда, Филиппо, — позвал Олимпио, — как долго ты задержался!— Извините! Если бы я не обещал вам принять участие в ваших планах, вы бы, наверное, сегодня больше не увидели меня! Эта маленькая собирательница винограда — прелестнейшая сеньорита!— Пощади нас от своих рассказов, для тебя каждая девушка богиня, пока она не поддалась твоим любовным речам! Мы хотим посетить придворный маскарад.— Это не так-то легко, — ответил Филиппо, — есть ли у вас карты?— Клод позаботился об этом, — прошептал Олимпио, — все препятствия устранены.— Как вы это устроили? О, я уже догадываюсь, при помощи смотрителя замка.— Ошибся, итальянец, — прервал его маркиз. — Разумеется, я намеревался прибегнуть к помощи прекрасной Долорес, но ждал напрасно — она исчезла. Затем я подкупил старого, жадного камердинера Сантьяго, с которым встретился во дворе замка и который принял меня за Хуана Прима. Он принес мне три карты, которые должны быть предъявлены при входе.— Превосходно! — воскликнул Филиппо. — На чье они имя?Маркиз подал карты итальянцу, который подошел к маленькой лампаде, горевшей перед образом. Олимпио тоже взглянул через плечо Филиппо.— Граф Клаудио Сентина — это годится для маркиза, — одобрил Олимпио, — дальше! Генерал Альмудес — это для Филиппо, а третью карту — на имя дона Антонио Луса — я возьму себе. Если эти господа пошлют теперь за своими картами, их места уже будут заняты.— Что с тобой, Клод? — спросил Филиппо, увидев, что маркиз торопливо сделал несколько шагов в сторону.— Мне показалось, что тут что-то зашевелилось в кустах. — ответил тот шепотом.— Пусть шевелится, маркиз! Парадный экипаж, несколько бриллиантовых украшений от золотых дел мастера на Пуэрте-дель-Соль, ливрейного лакея на запятки и несколько стаканов шампанского до бала — больше нам ничего не надо, — сказал Олимпио. — Вот будет веселая ночь!Он повел за собой своих друзей через дворцовую площадь, и долго еще раздавался его громкий смех. Не успели они свернуть в одну из боковых улиц, как черный монах быстро вышел из-за кустов и на минуту остановился в раздумье, — он не знал, что предпринять: преследовать ли карлистов дальше или тотчас же поспешить в замок, чтобы приготовить все к их аресту. Благочестивый брат решился на последнее.Плотно закутавшись в рясу, он перешел площадь, потом направился не к главному порталу, но, чтобы скорее и легче достигнуть цели, к маленькому двору замка, где находились задние ходы. Стража не задержала его, так как монахи часто приходили в замок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Подайте, Христа ради!
Все веселятся, даже слепые нищенки, которые своей игрой на мандолинах желают разжалобить прохожих, тоже смешались с пестрой толпой народа, чтобы хоть еще раз — в последний, может быть, вкусить радость потухающей жизни. Их странные лица скрыты под вуалью, и они еще раз в своей жизни вкушают радость и удовольствие.Но вот наступил вечер, и говор тысячной толпы понесся по улицам. На плацце Майор, этой обширной, великолепной площади испанской столицы, был особенно сильный наплыв различных масок и экипажей; громкие возгласы веселья заглушали крики кучеров и форейторов, старавшихся проложить себе дорогу среди шумной, радостной толпы, чтобы достигнуть дворцов, ярко освещенные окна которых показывали, что в них происходили приемы богатых, знатных гостей. На балконах горели многочисленные пестрые лампочки и шкалики, драгоценные ковры были вывешены из окон, и звуки барабанов, труб и флейт, раздававшиеся на улицах, производили ужасный, невыносимый шум.Три господина в домино, в изысканно-нарядных и дорогих костюмах, пробирались по улицам, держась ближе к домам. Один из них был в черном шелковом плаще и остроконечной шляпе, украшенной дорогим черным пером; за ним следовали на небольшом расстоянии еще двое: один необыкновенно высокого роста и широкоплечий мужчина, в темно-красном шелковом плаще, а другой — в белом и с таким же черным пером на шляпе. Лица их были скрыты за маленькими черными масками, а шляпы надвинуты на лоб.Тот, что был в черном домино, остановился под колоннами одного из домов, чтобы избежать волны нахлынувшей толпы, и стал поджидать двух своих провожатых.— Мы должны стараться как можно скорее достигнуть дворцовой площади, там мы сможем переговорить о своем плане, — сказал незнакомец в черном домино приблизившимся двум другим, понизив голос. — Что с тобой, Олимпио, куда ты так пристально смотришь?— Он смотрит на дворец лорда Кларендона, — ответил спутник в белом домино, — там какие-то донны садятся в экипаж.— Клянусь загробной жизнью, та прелестная наяда, которая садится в карету, графиня Евгения, — проговорил великан в темно-красном домино. — Не сердись на меня, Клод, я должен, пользуясь в этом случае моим необыкновенно высоким ростом, полюбоваться ее маленькой ножкой, которую она ставит на ступеньку экипажа.— Мне кажется, ты любуешься матерью вместо дочери, Олимпио, — ответил маркиз шутливым тоном.— Мы должны туда обязательно отправиться, — вскричал красное домино, не замечая, что сзади них, за колоннами, появился монах.— Так поспешим же, — предложил Клод де Монтолон, закутываясь в свой плащ и протискиваясь сквозь толпу.— Пропусти меня вперед, Клод, я проложу вам дорогу, — прошептал Олимпио, и его могучая фигура гарантировала успех.— Какой ты усердный, влюбленное красное домино. Твой плащ недаром такого цвета, — сказал, улыбаясь, маркиз, между тем как Филиппо заглянул шедшей возле прекрасной собирательнице винограда под маску, быстро познакомился с ней, воспользовавшись свободой карнавала.Олимпио шел впереди, за ним следовал маркиз, и только Филиппо, занятый разговором с прелестной собирательницей винограда, совершенно забыл, что не должен был терять из виду своих друзей. Клод увидел, что через несколько секунд его уже будет разделять с Олимпио густая толпа народа, и успел только крикнуть увлекшемуся итальянцу:— У образа Богоматери на дворцовой площади.— Bonisimo, сеньорито, Bonisimo note 7 Note7
Хорошо, сударь, хорошо.
, — ответил тот, улыбаясь и продолжая путь с прелестной маской, которой нашептывал самые пламенные слова любви.Черный монах шел по пятам за Филиппо и наблюдал за каждым его движением, но толпа, которой он не мог противостоять, все больше и больше отделяла его от преследуемого в белом домино и маленькой собирательницы винограда, которой, как видно, очень понравились слова ее спутника. Наконец, монах, казалось, совершенно отказался от преследования, зная, что ему не стоило обращать на себя внимание окружающих — благочестивые братья и сестры не пользовались особенным расположением в Мадриде.Монах, потеряв Филиппо из виду, направился к находившейся неподалеку отсюда дворцовой площади, к которой уже со всех сторон приближались богатые экипажи, подвозя придворных гостей к порталу замка, в прекрасных залах которого должен был состояться блестящий маскарад.Стройный, ловкий монах, пройдя другой, менее оживленной улицей, достиг наконец дворцовой площади и остановился в тени домов, чтобы посмотреть, у которой из двух каменных икон, находившихся на другой стороне площади, сойдутся преследуемые им друзья в домино для переговоров.Вдруг он увидел, что двое из них уже ожидают третьего у широкой иконы, что была ближе к замку. Вокруг нее царил мрак. Ослепительный свет больших канделябров в портале замка не доходил до каменного образа, перед которым горела маленькая тусклая лампада.— На этот раз вы идете на верную гибель, — прошептал крадущийся туда монах, — Жуане не наскучит преследовать вас! Да, она сегодня еще решительнее, и ненависть ее сильнее, чем прежде!Вы должны все погибнуть, потому что вы друзья Филиппо, клянусь вам той святой иконой, перед которой вы стоите!Тихо и осторожно пробиралась девушка, покинувшая родительский дом, исполненная жажды мести, поставившая перед собой цель преследовать своего соблазнителя, к тому месту, где стояли ее враги. Ненависть, так же, как и любовь, делает человека смелым и изобретательным. Точно так же, как Жуана умела прежде обманывать родителей, чтобы тайно видеться с Филиппо, она теперь весьма ловко и хитро научилась обманывать и подслушивать его. Она бесшумно достигла места, где стояли маркиз и Олимпио, они не заметили черного монаха, который ловко скользнул в тень разросшихся за образом кустов.Но скоро Жуана убедилась, что со своего отдаленного места не слышит произносимых шепотом слов офицеров дона Карлоса, поэтому тихо прокралась к высоким, густым кустам, росшим позади образа Богоматери. Теперь она прислушалась, и улыбка удовольствия скользнула по ее бледному лицу.— Я сгораю от нетерпения, — сказал Олимпио, топая ногой, — взгляни на эту массу карет и народа в портале — теперь самое благоприятное время. Черт возьми, Филиппо испортит нам все удовольствие!— Ты слишком нетерпелив, Олимпио, — ответил, успокаивая его, маркиз, — я думаю, мы придем вовремя! Ведь ты знаешь, что разгар маскарада приходится на время после полуночи. И на нашу долю достанет еще удовольствий!Монах, немного высунувший голову, увидел, что предположение его оправдалось, и пока друзья ожидали итальянца, в голове Жуаны сложился план, превосходивший отвагой замысел карлистских офицеров.— Вот, наконец, идет Филиппо, — вскрикнул Олимпио, — он пробирается между каретами…— Его белое домино видно даже издали, он спешит…— Сюда, Филиппо, — позвал Олимпио, — как долго ты задержался!— Извините! Если бы я не обещал вам принять участие в ваших планах, вы бы, наверное, сегодня больше не увидели меня! Эта маленькая собирательница винограда — прелестнейшая сеньорита!— Пощади нас от своих рассказов, для тебя каждая девушка богиня, пока она не поддалась твоим любовным речам! Мы хотим посетить придворный маскарад.— Это не так-то легко, — ответил Филиппо, — есть ли у вас карты?— Клод позаботился об этом, — прошептал Олимпио, — все препятствия устранены.— Как вы это устроили? О, я уже догадываюсь, при помощи смотрителя замка.— Ошибся, итальянец, — прервал его маркиз. — Разумеется, я намеревался прибегнуть к помощи прекрасной Долорес, но ждал напрасно — она исчезла. Затем я подкупил старого, жадного камердинера Сантьяго, с которым встретился во дворе замка и который принял меня за Хуана Прима. Он принес мне три карты, которые должны быть предъявлены при входе.— Превосходно! — воскликнул Филиппо. — На чье они имя?Маркиз подал карты итальянцу, который подошел к маленькой лампаде, горевшей перед образом. Олимпио тоже взглянул через плечо Филиппо.— Граф Клаудио Сентина — это годится для маркиза, — одобрил Олимпио, — дальше! Генерал Альмудес — это для Филиппо, а третью карту — на имя дона Антонио Луса — я возьму себе. Если эти господа пошлют теперь за своими картами, их места уже будут заняты.— Что с тобой, Клод? — спросил Филиппо, увидев, что маркиз торопливо сделал несколько шагов в сторону.— Мне показалось, что тут что-то зашевелилось в кустах. — ответил тот шепотом.— Пусть шевелится, маркиз! Парадный экипаж, несколько бриллиантовых украшений от золотых дел мастера на Пуэрте-дель-Соль, ливрейного лакея на запятки и несколько стаканов шампанского до бала — больше нам ничего не надо, — сказал Олимпио. — Вот будет веселая ночь!Он повел за собой своих друзей через дворцовую площадь, и долго еще раздавался его громкий смех. Не успели они свернуть в одну из боковых улиц, как черный монах быстро вышел из-за кустов и на минуту остановился в раздумье, — он не знал, что предпринять: преследовать ли карлистов дальше или тотчас же поспешить в замок, чтобы приготовить все к их аресту. Благочестивый брат решился на последнее.Плотно закутавшись в рясу, он перешел площадь, потом направился не к главному порталу, но, чтобы скорее и легче достигнуть цели, к маленькому двору замка, где находились задние ходы. Стража не задержала его, так как монахи часто приходили в замок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88