https://wodolei.ru/catalog/accessories/polka/hrom/
Отказаться от аперитивов, от сигарет?
Все это продолжалось довольно долго, почти все время, пока длилась моя бессонница. Потом наконец я нашел решение: встал, тихонько, чтобы не разбудить Жаклин, оделся в темноте и спустился вниз. Было прохладно. Перед тратторией, почти вровень с оливковыми рощами, несла свои воды река. На другом берегу виднелась ярко освещенная площадка, где проходили местные танцы. А вдали, на равнине, светилось множество других ярких пятен. Танцевали повсюду. Летом на морском побережье люди ложатся поздно. И они совершенно правы. Неподвижно стоя на берегу реки, я наблюдал за танцами. Все мои подсчеты сразу вылетели у меня из головы, теперь уже я не думал ни о чем, кроме танцев. Они сверкали, словно пламя. Когда люди чувствуют себя одиноко среди музыки и света, у них возникает желание встретить кого-то, кто был бы так же одинок. Это очень трудно перенести. Неожиданно я почувствовал, как он у меня начал вставать. Это меня не на шутку удивило. Дело в том, что у меня вовсе не было особого желания переспать с женщиной. Неужели это действие танцевальной музыки? Или следствие недавнего дня рождения? А может, таким манером мстит мне моя пенсия за выслугу лет? Но ведь я теперь уже больше не думал ни о дне рождения, ни об этой своей пенсии. Хотя, по правде говоря, дни рождения никогда не вызывали у меня подобной реакции, а уж пенсия за выслугу лет, зубоскалил я сам с собой, по идее, должна была бы вызвать эффект прямо противоположного свойства. В чем же тогда дело? Может, это желание кого-нибудь встретить? С кем-то поговорить? Или просто отчаяние, что я так никого и не встретил? Я остановился на этом объяснении. Впрочем, все это в тот момент не имело для меня особого значения. Я погулял с четверть часа, не сводя глаз с танцевальной площадки и все в том же возбужденном состоянии. Потом, уже окончательно свыкнувшись с мыслью, что и тут мне тоже придется запастись терпением, вдруг лицом к лицу столкнулся со стариком Эоло.
– Добрый вечер, синьор, – поздоровался тот. Покуривая, он прохаживался вдоль реки. Я был рад этой встрече. Никогда не испытывал особой симпатии к старикам, их болтовня всегда вызывала у меня раздражение, но в тот вечер охотно стал бы говорить и со столетним старцем, да что там, даже с любым психом.
– Жарко, – заметил он, – должно быть, запарились под своей комариной сеткой, так, что ли?
– Да, – согласился я, – какой уж тут сон в такую жарищу.
– Вся беда в этих комариных сетках, это они удерживают тепло. Я вот сплю без них, кожа у меня уже старая, так что комарам она не по вкусу.
В отраженном свете реки я ясно видел его лицо. Оно было сплошь испещрено тончайшими морщинками. Всякий раз, когда он смеялся, щеки у него надувались, глаза загорались и весь он делался похож на старого, немного порочного ребенка.
– Не знаю, чего они ждут, почему до сих пор не посыпят ДДТ, вон там, у подножия той горы. Уж три года как обещают: вот-вот приедем, вот-вот приедем.
Он мог говорить все, что приходило в голову. Наверное, у меня был такой вид, будто мне чрезвычайно важно все, что бы он ни сказал. Тем не менее сам он выглядел несколько удивленным.
– Да если бы только комары, – заметил я, – тут еще эта музыка, тоже спать не дает.
– Понятное дело. За один день к этому не привыкнешь, – ответил он, – зато завтра, сами увидите, будет уже совсем другое дело.
– Конечно, – поддержал я.
– Сами посудите, не запрещать же из-за этого танцы, как вы считаете?
– Ну что вы, – возмутился я, – и речи быть не может!
– Вот увидите, – заверил он, – к музыке привыкаешь куда быстрее, чем к комарам.
– Само собой, – согласился я. – А вообще-то, – снова заговорил я, – разве здесь комары, вот в колониях, там были комары так комары.
– Выходит, вы из колоний?
– Я там родился и вырос.
– Брат моей жены был в Тунисе, он держал там бакалейную лавку, в городе Тунисе.
Некоторое время мы поговорили про колонии, Потом он опять вернулся к комарам. Этот вопрос явно его беспокоил. Он даже заволновался.
– Один комар, один-единственный комар, – заметил я, – способен испортить вам всю ночь.
– Думаете, они не знают об этом там, в Сарцане? Очень даже прекрасно знают. Но ведь у них-то в Сарцане комаров нет, вот они все время и забывают.
– Но ведь это очень просто. Посыпать ДДТ, и все дела.
– Так-то оно так, да только эта мэрия, в Сарцане, от нее проку, что от козла молока.
– Мы как раз только что оттуда. Очень красивый городок.
– Уж не знаю, красивый он или нет, – раздраженно возразил он, – а вот в чем я уверен, так это в том, что они там у себя в Сарцане, кроме как о себе, больше ни о ком и не думают.
– И все же мне показалось, что городок очень симпатичный.
Он немного смягчился.
– Что, неужели он вам понравился? Странно, обычно никто даже внимания не обращает, красивый он или нет. Вот снабжение там хорошее, что правда, то правда. Каждую неделю ходим туда по Магре на лодке.
Речное судоходство – это нешуточная тема. Если взяться за нее с толком, можно задержать его еще надолго.
– А что, на Магре большое судоходство? – начал было я.
– Пока еще неплохое, – отозвался он. – Все персики, что выращивают здесь в долине, перевозят по реке, так они меньше портятся, чем в поездах или, скажем, в автобусах.
– И куда же их отвозят, эти самые персики? Он показал мне пальцем на светящуюся где-то далеко-далеко на побережье точку.
– Вон туда. Во Виареджо. И еще туда. – Он показал еще одну точку на берегу, но уже с другой стороны. – Это Специя. Самые красивые везут по реке. Остальные, что на варенье, те отправляют автобусом.
Мы поговорили о персиках. Потом вообще о фруктах.
– Я слыхал, местные фрукты очень красивые, – заметил я.
– Это уж точно, очень даже красивые. Но, правду сказать, пьемонтские персики, они еще получше наших. Вот чем мы на самом деле больше всего гордимся, так это мрамором, уж этого у нас не отнимешь.
– Тот молодой человек, о котором я уже говорил, он как раз говорил мне то же самое. Кажется, отец его живет где-то здесь, правда, не знаю где.
– В Марина-ди-Каррара, – ответил тот, – пройдете три километра по пляжу, и вы в Марина-ди-Каррара, это вон там. Как раз и есть наш мраморный порт. Оттуда его и отгружают, корабль за кораблем.
– Он говорил, что где-то здесь живет и его кузен, – добавил я. – Будто он занимается подводной рыбалкой.
– Да, кузен его как раз в этих краях и живет, – подтвердил он, – да только по другую сторону, не на море, а на реке. Он фруктами торгует. Только его деревня, прямо сказать, довольно невзрачное местечко, вот Марина-ди-Каррара – это да, там есть на что поглядеть.
– Он обещал приехать в субботу, – сообщил я, – мы собирались вместе порыбачить под водой, на реке.
– Никак не пойму, – заметил он в ответ, – и что этот год все прямо помешались на этой подводной рыбалке, все, кого ни спроси, хотят ловить рыбу непременно под водой.
– Это ведь, пока сам не попробуешь, – ответил я, – и представить себе невозможно. Такая красота, а цвета совсем удивительные. Рыбы проплывают у тебя прямо под брюхом, и потом, такой покой, такая тишина, просто сказка.
– Ну вот, вижу, и вы туда же, тоже этим увлекаетесь.
– Да нет, я еще ни разу не пробовал, – признался я, – только собираюсь в субботу вместе с ним, но это ведь всем известно.
Похоже, нам было уже нечего сказать друг другу. Но тут он снова заговорил про мрамор.
– Сами увидите, – заметил он, – в Марина-ди-Каррара весь этот мрамор в порту только и ждет, чтобы его куда-нибудь отправили.
– Он ничего не говорил мне о мраморе, – машинально проговорил я. – Должно быть, очень дорогой этот каррарский мрамор.
Немного опять поговорили про мрамор.
– Это все из-за перевозки, вот почему он дорого стоит, потому что тяжелый и хрупкий. А здесь-то он вообще ничего не стоит. У нас в долине всех хоронят в мраморе, даже самых бедняков. – Он улыбнулся, я тоже улыбнулся ему в ответ, мы оба подумали об одном и том же. – Здесь даже кухонные раковины и те мраморные, – продолжил он.
После чего, оттолкнувшись от этого мрамора, который расходится по всему миру, мне удалось заставить его рассказать о своих путешествиях. Он сроду не был Риме, только в Милане, это тогда он видел пьемонтские персики. Зато его жена, вот она знает даже Рим. Побывала там разок.
– Чтобы отдать дуче свое обручальное кольцо, как и все женщины Италии. Как подумаешь, к чему все это привело, так лучше бы уж оставила его себе.
Он любил французов. Ему довелось узнать их в 1917 году. Он был уверен, что французы относятся к итальянцам с презрением.
– Во что только не заставляют верить людей, когда те воюют между собой, – заметил я.
Но он считал, что они правы.
– Что ни говори, – возразил он, – а ведь все-таки им удалось заставить нас бомбить ее, нашу младшую латинскую сестричку. Разве такое можно забыть?
Было видно, что эти воспоминания все еще доставляют ему страдания. Я сменил тему разговора. Кстати, а как он оказался здесь, на этой дороге, почему гуляет здесь в такой поздний час?
– Да все из-за этих танцулек, никак заснуть не могу. Вот и гуляю здесь в те вечера, когда они там пляшут. И потом, приглядываю за малышкой, самой младшей из моих дочек, за нашей Карлой. Она у нас поздно родилась, ей всего шестнадцать. И стоит мне лечь спать, она тут же возьмет да и сбежит на танцы.
Судя по всему, он очень любил свою Карлу. Лицо его сразу расплылось в улыбке, стоило ему заговорить о ней.
– Ей всего шестнадцать. За ней еще нужен глаз да глаз, не то может случиться беда.
– Но ведь так тоже нельзя, – возразил я, – надо же и ее иногда отпустить погулять. Как же вы сможете выдать ее замуж, если она не будет ходить на танцы?
– Ну, насчет этого, – ответил он, – не извольте сомневаться, кому надо, ее и без танцулек увидит. Бегает за водой по десять раз на день, хотя вполне хватило бы и пяти, и я ничего не говорю, пусть себе бегает. А потом, знаете, мои остальные дочки, вот уже три года, как они ходят на танцы, а никакой пользы, ни одна еще не замужем.
Он сомневался, удастся ли ему вообще выдать их замуж, особенно старшую. Совершенно неожиданно для себя, как только мы заговорили о его дочках, я почувствовал, что опять возбуждаюсь. Мною овладела легкая тревога. Придет ли наконец день, когда я узнаю, чего, в сущности, хочу? Что мне надо в этой жизни?
– Ухажеров-то хватает, то один, то другой, – продолжал он, – да все бедняки, а те боятся жениться. Здесь у нас, в Италии, много не заработаешь. А потом, – добавил он, – вот на Карле-то любой бы женился, а на других – так нет.
Я слушал его уже не так внимательно, я наблюдал за танцами. Может, в конце концов, как раз это-то мне и нужно, взять да и пойти туда.
– Думаю, это все потому, – продолжил Эоло, – что она-то и думать не думает о замужестве, ей бы только потанцевать. Остальные другое дело, у тех одно в голове, как бы найти себе мужа. А мужчины, они такое всегда за версту чуют.
– Да, это уж точно, – отозвался я, – всегда чуют.
– Да не только одни мужчины, – заметил он, – все Карлу больше любят.
Он рассказал мне про американку, оказывается, и она тоже из всех его дочек отдает предпочтение Карле.
– Да, я уже слышал об этой американке, – сказал я, – от того шофера грузовичка. А что, и вы тоже ее знаете?
Еще бы ему не знать. Да она же столуется у него в траттории. Ей нравится, как стряпает его жена, – этого у нее не отнимешь, самая лучшая стряпуха во всей долине. Да что там, завтра сам увижу американку у него в траттории. Правда, он почему-то не подтвердил мне, что она красива, должно быть, потому, что ему было уже все равно, красивая она или нет, а может, зрение уже не позволяло ему судить о таких вещах. Зато сказал, что симпатичная. И еще очень богатая. И одна. Она остановилась здесь отдохнуть. Сообщил, что у нее своя яхта, на якоре, там, возле пляжа. Да, я видел. Красивая яхта, целых семь человек команды. Но плавает она вовсе не для собственного удовольствия. Говорят, пытается кого-то разыскать, какого-то мужчину, якобы она когда-то его знала. Странный такой человек. Да и история чудная какая-то. А вообще-то чего только не говорят… Но женщина она очень приятная, вот это уж можно не сомневаться.
– Такая же простая, как моя Карла. Они с ней отлично ладят, понимают друг друга с полуслова. Иногда она даже ходит вместе с ней за водой.
Время от времени она ужинает на яхте вместе со своими матросами. Сроду он не видал ничего подобного. Они обращаются к ней на «ты», зовут просто по имени.
– И что, она одна-одинешенька? – поинтересовался я. – Вы уверены, что с ней нет мужчины? Ведь, говорят, она очень красива.
– Раз уж она так старается отыскать того мужчину, стало быть, у нее не может быть другого, разве нет?
– Да нет, я хочу сказать, – пояснил я, – пока она его не нашла, пусть она только и делает, что ищет, все равно ведь…
Он немного смутился, ему было явно неловко говорить о подобных вещах.
– Да нет, я имел в виду, с ней нет никакого мужчины, так сказать, постоянного, что ли, вот это уж точно. Но моя жена, а вы знаете женщин, им всегда все известно, так вот, жена говорит, что и без мужчин там тоже не обходится, время от времени мужчин она имеет в свое удовольствие.
– Да, таких вещей не скроешь, женщины всегда их чуют.
– Она говорит, это сразу видно, такая женщина не может обходиться без мужчин. Нет, вы не подумайте, она говорит это без всякой задней мысли, наоборот, она очень даже любит эту американку, можно сказать, она относится к ней так же душевно, как если бы она была бедная.
– Что и говорить, – заметил я, – обычно такие вещи сразу видно. Другими словами, эта женщина не очень-то привередлива, так, что ли?
– Пожалуй, – бросив взгляд куда-то в сторону, согласился он, – можно и так сказать, женщина она не так чтобы привередливая. Жена говорит, в море она вполне обходится своими матросами.
– Понятно, – заметил я. – Да, что и говорить, странная история.
Похоже, теперь нам уже было и вправду совсем нечего сказать друг другу. Он посоветовал мне сходить на танцы. Если я хочу, он мог бы перевезти меня на своей лодке. Я согласился. Он еще поговорил немного о реке. Когда мы уже почти причалили к другому берегу, снова вернулся к танцам и к своим дочерям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Все это продолжалось довольно долго, почти все время, пока длилась моя бессонница. Потом наконец я нашел решение: встал, тихонько, чтобы не разбудить Жаклин, оделся в темноте и спустился вниз. Было прохладно. Перед тратторией, почти вровень с оливковыми рощами, несла свои воды река. На другом берегу виднелась ярко освещенная площадка, где проходили местные танцы. А вдали, на равнине, светилось множество других ярких пятен. Танцевали повсюду. Летом на морском побережье люди ложатся поздно. И они совершенно правы. Неподвижно стоя на берегу реки, я наблюдал за танцами. Все мои подсчеты сразу вылетели у меня из головы, теперь уже я не думал ни о чем, кроме танцев. Они сверкали, словно пламя. Когда люди чувствуют себя одиноко среди музыки и света, у них возникает желание встретить кого-то, кто был бы так же одинок. Это очень трудно перенести. Неожиданно я почувствовал, как он у меня начал вставать. Это меня не на шутку удивило. Дело в том, что у меня вовсе не было особого желания переспать с женщиной. Неужели это действие танцевальной музыки? Или следствие недавнего дня рождения? А может, таким манером мстит мне моя пенсия за выслугу лет? Но ведь я теперь уже больше не думал ни о дне рождения, ни об этой своей пенсии. Хотя, по правде говоря, дни рождения никогда не вызывали у меня подобной реакции, а уж пенсия за выслугу лет, зубоскалил я сам с собой, по идее, должна была бы вызвать эффект прямо противоположного свойства. В чем же тогда дело? Может, это желание кого-нибудь встретить? С кем-то поговорить? Или просто отчаяние, что я так никого и не встретил? Я остановился на этом объяснении. Впрочем, все это в тот момент не имело для меня особого значения. Я погулял с четверть часа, не сводя глаз с танцевальной площадки и все в том же возбужденном состоянии. Потом, уже окончательно свыкнувшись с мыслью, что и тут мне тоже придется запастись терпением, вдруг лицом к лицу столкнулся со стариком Эоло.
– Добрый вечер, синьор, – поздоровался тот. Покуривая, он прохаживался вдоль реки. Я был рад этой встрече. Никогда не испытывал особой симпатии к старикам, их болтовня всегда вызывала у меня раздражение, но в тот вечер охотно стал бы говорить и со столетним старцем, да что там, даже с любым психом.
– Жарко, – заметил он, – должно быть, запарились под своей комариной сеткой, так, что ли?
– Да, – согласился я, – какой уж тут сон в такую жарищу.
– Вся беда в этих комариных сетках, это они удерживают тепло. Я вот сплю без них, кожа у меня уже старая, так что комарам она не по вкусу.
В отраженном свете реки я ясно видел его лицо. Оно было сплошь испещрено тончайшими морщинками. Всякий раз, когда он смеялся, щеки у него надувались, глаза загорались и весь он делался похож на старого, немного порочного ребенка.
– Не знаю, чего они ждут, почему до сих пор не посыпят ДДТ, вон там, у подножия той горы. Уж три года как обещают: вот-вот приедем, вот-вот приедем.
Он мог говорить все, что приходило в голову. Наверное, у меня был такой вид, будто мне чрезвычайно важно все, что бы он ни сказал. Тем не менее сам он выглядел несколько удивленным.
– Да если бы только комары, – заметил я, – тут еще эта музыка, тоже спать не дает.
– Понятное дело. За один день к этому не привыкнешь, – ответил он, – зато завтра, сами увидите, будет уже совсем другое дело.
– Конечно, – поддержал я.
– Сами посудите, не запрещать же из-за этого танцы, как вы считаете?
– Ну что вы, – возмутился я, – и речи быть не может!
– Вот увидите, – заверил он, – к музыке привыкаешь куда быстрее, чем к комарам.
– Само собой, – согласился я. – А вообще-то, – снова заговорил я, – разве здесь комары, вот в колониях, там были комары так комары.
– Выходит, вы из колоний?
– Я там родился и вырос.
– Брат моей жены был в Тунисе, он держал там бакалейную лавку, в городе Тунисе.
Некоторое время мы поговорили про колонии, Потом он опять вернулся к комарам. Этот вопрос явно его беспокоил. Он даже заволновался.
– Один комар, один-единственный комар, – заметил я, – способен испортить вам всю ночь.
– Думаете, они не знают об этом там, в Сарцане? Очень даже прекрасно знают. Но ведь у них-то в Сарцане комаров нет, вот они все время и забывают.
– Но ведь это очень просто. Посыпать ДДТ, и все дела.
– Так-то оно так, да только эта мэрия, в Сарцане, от нее проку, что от козла молока.
– Мы как раз только что оттуда. Очень красивый городок.
– Уж не знаю, красивый он или нет, – раздраженно возразил он, – а вот в чем я уверен, так это в том, что они там у себя в Сарцане, кроме как о себе, больше ни о ком и не думают.
– И все же мне показалось, что городок очень симпатичный.
Он немного смягчился.
– Что, неужели он вам понравился? Странно, обычно никто даже внимания не обращает, красивый он или нет. Вот снабжение там хорошее, что правда, то правда. Каждую неделю ходим туда по Магре на лодке.
Речное судоходство – это нешуточная тема. Если взяться за нее с толком, можно задержать его еще надолго.
– А что, на Магре большое судоходство? – начал было я.
– Пока еще неплохое, – отозвался он. – Все персики, что выращивают здесь в долине, перевозят по реке, так они меньше портятся, чем в поездах или, скажем, в автобусах.
– И куда же их отвозят, эти самые персики? Он показал мне пальцем на светящуюся где-то далеко-далеко на побережье точку.
– Вон туда. Во Виареджо. И еще туда. – Он показал еще одну точку на берегу, но уже с другой стороны. – Это Специя. Самые красивые везут по реке. Остальные, что на варенье, те отправляют автобусом.
Мы поговорили о персиках. Потом вообще о фруктах.
– Я слыхал, местные фрукты очень красивые, – заметил я.
– Это уж точно, очень даже красивые. Но, правду сказать, пьемонтские персики, они еще получше наших. Вот чем мы на самом деле больше всего гордимся, так это мрамором, уж этого у нас не отнимешь.
– Тот молодой человек, о котором я уже говорил, он как раз говорил мне то же самое. Кажется, отец его живет где-то здесь, правда, не знаю где.
– В Марина-ди-Каррара, – ответил тот, – пройдете три километра по пляжу, и вы в Марина-ди-Каррара, это вон там. Как раз и есть наш мраморный порт. Оттуда его и отгружают, корабль за кораблем.
– Он говорил, что где-то здесь живет и его кузен, – добавил я. – Будто он занимается подводной рыбалкой.
– Да, кузен его как раз в этих краях и живет, – подтвердил он, – да только по другую сторону, не на море, а на реке. Он фруктами торгует. Только его деревня, прямо сказать, довольно невзрачное местечко, вот Марина-ди-Каррара – это да, там есть на что поглядеть.
– Он обещал приехать в субботу, – сообщил я, – мы собирались вместе порыбачить под водой, на реке.
– Никак не пойму, – заметил он в ответ, – и что этот год все прямо помешались на этой подводной рыбалке, все, кого ни спроси, хотят ловить рыбу непременно под водой.
– Это ведь, пока сам не попробуешь, – ответил я, – и представить себе невозможно. Такая красота, а цвета совсем удивительные. Рыбы проплывают у тебя прямо под брюхом, и потом, такой покой, такая тишина, просто сказка.
– Ну вот, вижу, и вы туда же, тоже этим увлекаетесь.
– Да нет, я еще ни разу не пробовал, – признался я, – только собираюсь в субботу вместе с ним, но это ведь всем известно.
Похоже, нам было уже нечего сказать друг другу. Но тут он снова заговорил про мрамор.
– Сами увидите, – заметил он, – в Марина-ди-Каррара весь этот мрамор в порту только и ждет, чтобы его куда-нибудь отправили.
– Он ничего не говорил мне о мраморе, – машинально проговорил я. – Должно быть, очень дорогой этот каррарский мрамор.
Немного опять поговорили про мрамор.
– Это все из-за перевозки, вот почему он дорого стоит, потому что тяжелый и хрупкий. А здесь-то он вообще ничего не стоит. У нас в долине всех хоронят в мраморе, даже самых бедняков. – Он улыбнулся, я тоже улыбнулся ему в ответ, мы оба подумали об одном и том же. – Здесь даже кухонные раковины и те мраморные, – продолжил он.
После чего, оттолкнувшись от этого мрамора, который расходится по всему миру, мне удалось заставить его рассказать о своих путешествиях. Он сроду не был Риме, только в Милане, это тогда он видел пьемонтские персики. Зато его жена, вот она знает даже Рим. Побывала там разок.
– Чтобы отдать дуче свое обручальное кольцо, как и все женщины Италии. Как подумаешь, к чему все это привело, так лучше бы уж оставила его себе.
Он любил французов. Ему довелось узнать их в 1917 году. Он был уверен, что французы относятся к итальянцам с презрением.
– Во что только не заставляют верить людей, когда те воюют между собой, – заметил я.
Но он считал, что они правы.
– Что ни говори, – возразил он, – а ведь все-таки им удалось заставить нас бомбить ее, нашу младшую латинскую сестричку. Разве такое можно забыть?
Было видно, что эти воспоминания все еще доставляют ему страдания. Я сменил тему разговора. Кстати, а как он оказался здесь, на этой дороге, почему гуляет здесь в такой поздний час?
– Да все из-за этих танцулек, никак заснуть не могу. Вот и гуляю здесь в те вечера, когда они там пляшут. И потом, приглядываю за малышкой, самой младшей из моих дочек, за нашей Карлой. Она у нас поздно родилась, ей всего шестнадцать. И стоит мне лечь спать, она тут же возьмет да и сбежит на танцы.
Судя по всему, он очень любил свою Карлу. Лицо его сразу расплылось в улыбке, стоило ему заговорить о ней.
– Ей всего шестнадцать. За ней еще нужен глаз да глаз, не то может случиться беда.
– Но ведь так тоже нельзя, – возразил я, – надо же и ее иногда отпустить погулять. Как же вы сможете выдать ее замуж, если она не будет ходить на танцы?
– Ну, насчет этого, – ответил он, – не извольте сомневаться, кому надо, ее и без танцулек увидит. Бегает за водой по десять раз на день, хотя вполне хватило бы и пяти, и я ничего не говорю, пусть себе бегает. А потом, знаете, мои остальные дочки, вот уже три года, как они ходят на танцы, а никакой пользы, ни одна еще не замужем.
Он сомневался, удастся ли ему вообще выдать их замуж, особенно старшую. Совершенно неожиданно для себя, как только мы заговорили о его дочках, я почувствовал, что опять возбуждаюсь. Мною овладела легкая тревога. Придет ли наконец день, когда я узнаю, чего, в сущности, хочу? Что мне надо в этой жизни?
– Ухажеров-то хватает, то один, то другой, – продолжал он, – да все бедняки, а те боятся жениться. Здесь у нас, в Италии, много не заработаешь. А потом, – добавил он, – вот на Карле-то любой бы женился, а на других – так нет.
Я слушал его уже не так внимательно, я наблюдал за танцами. Может, в конце концов, как раз это-то мне и нужно, взять да и пойти туда.
– Думаю, это все потому, – продолжил Эоло, – что она-то и думать не думает о замужестве, ей бы только потанцевать. Остальные другое дело, у тех одно в голове, как бы найти себе мужа. А мужчины, они такое всегда за версту чуют.
– Да, это уж точно, – отозвался я, – всегда чуют.
– Да не только одни мужчины, – заметил он, – все Карлу больше любят.
Он рассказал мне про американку, оказывается, и она тоже из всех его дочек отдает предпочтение Карле.
– Да, я уже слышал об этой американке, – сказал я, – от того шофера грузовичка. А что, и вы тоже ее знаете?
Еще бы ему не знать. Да она же столуется у него в траттории. Ей нравится, как стряпает его жена, – этого у нее не отнимешь, самая лучшая стряпуха во всей долине. Да что там, завтра сам увижу американку у него в траттории. Правда, он почему-то не подтвердил мне, что она красива, должно быть, потому, что ему было уже все равно, красивая она или нет, а может, зрение уже не позволяло ему судить о таких вещах. Зато сказал, что симпатичная. И еще очень богатая. И одна. Она остановилась здесь отдохнуть. Сообщил, что у нее своя яхта, на якоре, там, возле пляжа. Да, я видел. Красивая яхта, целых семь человек команды. Но плавает она вовсе не для собственного удовольствия. Говорят, пытается кого-то разыскать, какого-то мужчину, якобы она когда-то его знала. Странный такой человек. Да и история чудная какая-то. А вообще-то чего только не говорят… Но женщина она очень приятная, вот это уж можно не сомневаться.
– Такая же простая, как моя Карла. Они с ней отлично ладят, понимают друг друга с полуслова. Иногда она даже ходит вместе с ней за водой.
Время от времени она ужинает на яхте вместе со своими матросами. Сроду он не видал ничего подобного. Они обращаются к ней на «ты», зовут просто по имени.
– И что, она одна-одинешенька? – поинтересовался я. – Вы уверены, что с ней нет мужчины? Ведь, говорят, она очень красива.
– Раз уж она так старается отыскать того мужчину, стало быть, у нее не может быть другого, разве нет?
– Да нет, я хочу сказать, – пояснил я, – пока она его не нашла, пусть она только и делает, что ищет, все равно ведь…
Он немного смутился, ему было явно неловко говорить о подобных вещах.
– Да нет, я имел в виду, с ней нет никакого мужчины, так сказать, постоянного, что ли, вот это уж точно. Но моя жена, а вы знаете женщин, им всегда все известно, так вот, жена говорит, что и без мужчин там тоже не обходится, время от времени мужчин она имеет в свое удовольствие.
– Да, таких вещей не скроешь, женщины всегда их чуют.
– Она говорит, это сразу видно, такая женщина не может обходиться без мужчин. Нет, вы не подумайте, она говорит это без всякой задней мысли, наоборот, она очень даже любит эту американку, можно сказать, она относится к ней так же душевно, как если бы она была бедная.
– Что и говорить, – заметил я, – обычно такие вещи сразу видно. Другими словами, эта женщина не очень-то привередлива, так, что ли?
– Пожалуй, – бросив взгляд куда-то в сторону, согласился он, – можно и так сказать, женщина она не так чтобы привередливая. Жена говорит, в море она вполне обходится своими матросами.
– Понятно, – заметил я. – Да, что и говорить, странная история.
Похоже, теперь нам уже было и вправду совсем нечего сказать друг другу. Он посоветовал мне сходить на танцы. Если я хочу, он мог бы перевезти меня на своей лодке. Я согласился. Он еще поговорил немного о реке. Когда мы уже почти причалили к другому берегу, снова вернулся к танцам и к своим дочерям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47