– Тебе не угодишь, сам не знаешь, чего хочешь, – заметила Анна. – Смеюсь, ты тоже недоволен.
– А ты сама-то, – поинтересовался Эпаминондас, – хоть уверена, что знаешь, чего хочешь.
Тут она наконец-то посмотрела на меня и улыбнулась, но с таким откровенным бесстыдством, что я покраснел до корней волос. На сей раз это заметил даже Эпаминондас. И сразу замолк.
– Ну скажи, разве всегда знаешь, чего хочешь? – обратилась она ко мне.
– Да, – ответил я, – это всегда знаешь.
Она еще раз улыбнулась. Я снова заговорил, чтобы сменить тему и задержать Эпаминондаса, который, судя по всему, совсем было собрался смыться.
– Даже если на земле останется всего один мужчина, все равно надо надеяться, что это окажется он. Если уж быть серьезными, то до конца.
Услыхав это слово, она снова рассмеялась. Потом подлила в бокалы шампанского. И заставила Эпаминондаса выпить еще немножко.
– Каждый раз оказывается, что это не совсем он, – заметил Эпаминондас, – всегда что-нибудь да не так.
– Вот уже третий раз, – как-то спокойно, будто ведя обычную неспешную беседу, проговорила она, – как Эпаминондас сообщает мне, что нашел его.
Я выпил свое шампанское.
– Здесь мы столкнулись, – сурово заметил я, – с непостижимой тайной неповторимости человеческой личности.
Эпаминондас уставился на меня, вид у него был какой-то испуганный. Анна успокоила его.
– Он хотел сказать, – пояснила она, – что очень трудно найти именно того, кого ищешь. Помнишь? Один раз он держал бордель в Константинополе. В другой раз оказался уже в Порт-Саиде. Кстати, а чем это он у нас там занимался, в Порт-Саиде?
– Был парикмахером, – ответил Эпаминондас. – То история не подходит, то голос не тот, то шрама нет… Вечно что-нибудь да не так.
– В сущности, – глядя на меня, проговорила она, – к мужчинам, к ним никогда не стоит слишком приглядываться, да и ко всему остальному тоже, всегда надо соблюдать дистанцию.
– Это тонкое дело, так нам ничего не добиться, – опять вконец расстроившись, заявил Эпаминондас.
– Конечно, это нелегко, – подтвердила она. – Понимаешь, Эпаминондас, вот, к примеру, у тебя в глазах иногда появляется что-то такое, даже сама не знаю что, но совсем как у него…
Она рассмеялась. Эпаминондас – нет. Он виновато опустил глаза и, похоже, вспомнил, как дорого обошлось ему это сходство. Потом, немного помолчав, заметил:
– Когда ты его и в самом деле отыщешь, а потом начнешь искать в нем сходства с этим Пьеро, вот тут уж я посмеюсь над тобой вволю. Вот когда ты окончательно свихнешься.
Мы все трое громко расхохотались. Эпаминондас явно приходил в себя после глубокого разочарования.
– Иногда, – заметил он, – когда мы приближаемся к берегу, кажется, будто он стоит на пристани, потом причаливаем, выходим, ничего похожего. А бывает, даже на берегу еще остаются какие-то сомнения, тогда приходится подойти поближе. Эх, да что там говорить, иногда надо поглядеть совсем в упор, чтобы убедиться, что это не то…
– Ой, вот уж что правда, то правда, – так и прыснула со смеху Анна.
– И все-таки, – изрек я, – что ни говори, а жизнь прекрасна – когда ищешь своего Гибралтарского матроса.
– Так-то оно так, – спокойно согласилась она, – и все же иногда я задаю себе вопрос, во что же он мог теперь превратиться…
– И я тоже, – сразу погрустнев, признался Эпаминондас.
Мы пили уже вторую бутылку шампанского.
– Эпаминондас, – пояснила мне Анна, – принял очень близко к сердцу эту историю, про моего матроса с Гибралтара.
– Уж не знаю, историю или что другое, – как-то очень по-детски заметил Эпаминондас, – но что-то тут и вправду поразило меня в самое сердце.
Я расхохотался.
– Такие вещи, – пояснил я, – всегда начинаются с гибралтарских матросов…
Он грустно покачал головой, соглашаясь со мной. Мы все трое были уже порядком навеселе. Обычно на яхте не надо слишком много пить, чтобы почувствовать себя под хмельком.
– Вот в Константинополе, – вспомнил Эпаминондас, – там все вообще висело на волоске. Все-таки тебе не хватает целеустремленности.
Она бросила на меня изумленный взгляд.
– Уж чего-чего, – возразила она, – а целеустремленности у меня хоть отбавляй. Только я вот все думаю, даст мне это что-нибудь в конце концов или нет.
– Можешь говорить все что хочешь, – заметил Эпаминондас, у него явно стали появляться навязчивые идеи, – но только в Константинополе все и вправду висело на волоске.
Он совсем разнервничался.
– Тебе что, правда, так уж важно, чтобы она его нашла? – поинтересовался я.
– По крайней мере хоть успокоюсь, – ответил Эпаминондас. – Я ведь был совсем молодой, тут является она, вытаскивает меня из семейства, хоп, сажает к себе на яхту, и вот с тех пор…
– На волоске, – проговорила Анна, ей явно не улыбалось продолжать разговор на эту тему, – можно подумать, после трех лет меня может смутить какой-то волосок. Ладно, если уж ты начал, давай поговорим про Константинополь. Сам знаешь, не будь там тебя, я бы сейчас шлялась где угодно, только не по морям и океанам…
– Пока она его не найдет, – пояснил мне Эпаминондас, – не будет мне покоя на этом свете.
– Даже не в борделе дело, – заметила она, – просто там дышать было нечем…
Лицо у Эпаминондаса сразу прямо засветилось.
– Точно, – подтвердил он, – стоило мне рассказать ему эту историю, а он мне и говорит, да, это я и есть, давай, сообщи ей, пусть едет. По правде сказать, мне это сразу как-то не понравилось, даже насторожило, из-за дела, которым он занимался. Когда ты вернулась на яхту, я ведь тебе еще не говорил, я все же набил ему морду. Даже шрам организовал что надо.
– Ну, ты и прохвост, – со смехом сказала она, – это чтоб еще больше все запутать.
– Ладно, – проговорил Эпаминондас, – раз так, теперь я тебе вообще больше ничего не буду рассказывать. – Потом разочарованно добавил: – Хотя можешь не сомневаться, я все равно буду их тебе посылать, свои депеши.
– Ах, – отозвалась она, – единственное, чего бы тебе не следовало делать, так это посылать мне свои депеши.
Но у Эпаминондаса, похоже, была какая-то своя задумка. Это сразу бросалось в глаза. Правда, пока он не торопился ее выдавать, видно, чтобы получше подготовить почву.
– Что ни говори, – сказал он, – а по-моему, этот Пьеро с семнадцатого километра стоил нам хлопот.
Она глянула на меня и тихонько рассмеялась, будто удачно пошутила.
– Во всяком случае, – не унимался Эпаминондас, – это единственное, что мне удалось отыскать в этом хреновом департаменте. – И едва слышно добавил: – При нынешних ценах на бензин никто не смог бы добиться большего.
Анна наклонилась к нему и с большой нежностью в голосе проговорила:
– Похоже, ты не очень-то доволен результатами. Ну, давай выкладывай, что там у тебя на сердце.
– Конечно, давай говори, – подхватил я. – Если уж ты ей не скажешь, то кому же тогда вообще рассказывать?
– Да нет, не стоит, – возразил он, – настроения нет.
Однако тут же все выложил, и в наилучшем виде.
– Учитывая, что это за тип, – заключил он, – я теперь уверен, что искать его надо не здесь, а где-нибудь в Африке.
Как и полагается после подобного заявления, воцарилась мертвая тишина.
– Но ведь Африка-то большая, – отозвалась Анна. – Ты бы хоть уточнил где.
Он уточнил. Это длилось не меньше получаса. Мы с ней слушали довольно рассеянно, потому что думали совсем о другом. Речь шла о том, чтобы пойти в Дагомею и найти там одного бывшего матроса с яхты, некоего Луи, родом из Марселя, – она помнила его. Так вот, как раз на прошлой неделе этот самый Луи написал Эпаминондасу, чтобы узнать его мнение насчет одного типа по имени Жеже, с которым он познакомился в Дагомее, в племени эве, неподалеку от Абомея, и который, как утверждает Луи, вне всякого сомнения, и есть тот самый матрос с Гибралтара. Эпаминондас пока что ничего не ответил Луи, потому что счел более уместным прежде поговорить с Анной. Он рассказал нам про эве. Очевидно, что уже успел неплохо просветиться. Оказывается, есть такое племя кочевников, занимаются сельским хозяйством, часть года живут на плоскогорьях Атокары. Места там очень красивые, озера и куду, хоть и мелкие, но все же. Короче говоря, он не может ручаться, есть ли у Луи веские основания, чтобы заставлять ее тащиться в такую даль. Пусть сама решает. Что и говорить, даль несусветная… Хотя, судя по тому, что он о нем знает… Говорил Эпаминондас долго и много, то и дело перескакивая с одного на другое и мешая очарование куду с магическими чарами Гибралтарского матроса. Слишком долго. А мы уже слишком долго глядели друг на друга. Полностью поглощенный своими эве, он ничего не замечал.
– А почему бы тебе, – проговорила она наконец, – не пойти вместе с нами?
– Даже не знаю, – как-то застенчиво уклонился Эпаминондас.
– Из-за своего грузовика, что ли? – уточнила она.
– Да он даже не мой, – возразил он, – у меня вообще нет ничего своего, кроме разве что шкуры.
Я отлично понял, и не без оснований, намерения Эпаминондаса. Правда, она вдруг ни с того ни с сего заявила, что ей надо немного подумать, и покинула нас. Чем не на шутку потрясла Эпаминондаса. Однако я оставил его наедине со своим недоумением, тоже отправился к себе в каюту и растянулся на койке. Так или иначе, но какой-то жребий был брошен. У меня не хватило времени уточнить, какой именно. В общем, мы отправлялись в центральную Африку. Я заснул в зеленой саванне, где кишмя кишели куду.
Проспал я долго. Должно быть, проснулся где-то перед самым ужином. И тут же поднялся в бар. Ее там не оказалось. Один только Эпаминондас спал крепким сном, растянувшись на двух креслах. Больше никого на яхте видно не было. Я зажег свет. Эпаминондас недовольно заворчал, но не проснулся. Плита для подогрева была выключена, ужина не готовили. Я бегом бросился в трюм и убедился, что обе машины на месте. Потом не спеша снова поднялся в бар, разбудил Эпаминондаса и спросил у него, где она. Он ответил, что я уже знал и без него, – у себя в каюте.
– Она, видите ли, размышляет, – пояснил он. – Если она уже начала размышлять над такими вещами, стоит идти в Дагомею или нет, этому конца-края не видать. Будто над этим надо еще размышлять, да тут и думать-то нечего.
Он сказал, что вскоре после того, как я ушел, она снова появилась из каюты и отпустила всю команду до полуночи на берег. Сказала, что снова отправляемся в путь, только не удосужилась уточнить, куда плывем.
– Я жду, когда она наконец вдоволь наразмышляется, – добавил Эпаминондас, – чтобы предупредить своего агента по перевозкам.
Я оставил Эпаминондаса и спустился к ней в каюту. Впервые я вошел не постучавшись. Зажег свет. Она лежала, одетая, заложив руки за голову, в позе, напомнившей мне, какой я увидел ее тогда, в зарослях тростника. Уселся подле нее. Судя по всему, она плакала.
– Вставай, – сказал я, – Пошли посидим где-нибудь в ресторанчике.
– Я не голодна.
– Ты же всегда голодная.
– Нет, не всегда.
– Эпаминондас, там наверху, уже весь истерзался, ждет, когда ты наконец решишь, плыть к этим эве или нет, ему ведь надо еще предупредить своего агента по перевозкам.
– Конечно, плывем, так ему и передай, нынче же ночью снимаемся с якоря.
Она попыталась что-то вспомнить.
– А куда мы плывем-то?
– Ну, это уж слишком, – заметил я. – Как куда, к дагомейскому племени эве, в район Абомея.
– Ах, да. Это ужасно далеко.
– Дней десять?
– При хорошей погоде. А если нет, то и все пятнадцать.
– У тебя что, нет желания поохотиться на куду, как в книгах Хемингуэя?
– Нет, – ответила она. – Потом добавила: – Это уже двадцать третья телеграмма, с тех пор как я ищу его. – И с улыбкой прибавила: – Мы ведь охотимся совсем не на куду.
– Но раз уж он такая редкая птица, этот матрос, можно для разнообразия пару дней поохотиться и на что-нибудь другое. Ведь надо же время от времени наполнять ягдташ хоть какой-нибудь мелкой дичью. Так почему бы нам не поохотиться на куду?
– А если он окажется у эве?
– Что ж, тогда ты сможешь поохотиться на куду вместе с ним.
Она умолкла. Я не решался смотреть на нее слишком много.
– А охота на куду – это опасно, да?
– Разве что самую малость, ровно столько, сколько нужно. А потом, в глазах мужчин все куду стоят один другого. Так что, как бы тебе сказать, это упрощает охоту.
– А во время охоты на куду разговаривают?
– Когда охотишься, нельзя поднимать ни малейшего шума и ни в коем случае нельзя разговаривать. Это же всем известно.
– Разве нельзя переговариваться совсем шепотом, на ухо? Ведь это-то разрешается, разве нет?
– Само собой, – согласился я, – но тогда можно говорить только о дичи. Тут нельзя отвлекаться ни на минуту.
– Надо же, я и не знала, что взяла на борт такого искусного охотника. Но это ведь нелегкая добыча, куду.
– Самая прекрасная на свете.
– И что же, они и в самом деле не говорят ни о чем, кроме куду?
– Нет, отчего же, по вечерам, после охоты, иногда о литературе. Но важней всего на свете для них то, что они охотники на куду.
– И никогда-никогда ни о чем другом?
– Никогда ничего нельзя утверждать наверняка, может, иногда и еще о чем-нибудь, кто знает.
– Жаль, что ты не посмотрел город, он очень красивый, – невпопад сказала она.
Я поднялся. Она удержала меня за руку.
– Ты так же разговаривал и с той женщиной? Ты и с ней так же разговаривал?
– Я вообще никогда с ней не разговаривал, берег себя до лучших времен. Я не был счастлив.
Она медленно проговорила:
– А вот я, кажется, была.
– Охотно верю, – согласился я.
И вышел из каюты. Направился в бар к Эпаминондасу. Он с нетерпением поджидал меня, сидя за бокалом вина.
– Ну, что она сказала?
– Ничего.
– Что ни говори… – Он отпил из бокала, пощелкал языком. – А это стоящее дело. Видно, ей уже просто надоело, другого объяснения и быть не может.
Я вспомнил про ее поручение.
– Да, она просила тебе передать, что мы отправляемся к этим твоим эве.
Он не выказал ни малейшей радости. Скорее уж наоборот, как-то бессильно, прямо со стаканом в руке, рухнул в кресло.
– Когда?
– Сам знаешь, этой ночью.
Он захныкал.
– Ну вот, опять меня куда-то несет. Так мне сроду ничего путного не сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47