И ты мертвее самого мертвого мертвеца не из-за того, что ты сделал, а из-за того, кому ты это сделал. Прежде чем начинать свои мелкие интрижки здесь, вашей так называемой мафии следовало бы узнать, с кем вам придется иметь дело.
Для большей доходчивости Бойси свалил Скипа с ног ударом и челюсть. Бриони спокойно наблюдала за ним.
– Оставь его на некоторое время, Бойси, милый. Пусть Эвандер закончит свою историю.
– Да он же сутенер! Они все сутенеры, включая этого черного ублюдка!
Керри тихонько плакала:
– Послушайте, оставьте их всех, пожалуйста. Я хочу домой! Бриони похлопала ее по руке и сказала громко:
– Чего ты хочешь, Керри, так это выпить. Но тебе придется подождать. Мы должны прояснить это дело сегодня ночью раз и навсегда. – Она спросила Эвандера: – Я так понимаю, ты во всем раскаиваешься?
Эвандер кивнул, глядя в пол.
Бриони пристально смотрела на него. Он представлял собой карикатуру на того человека, которого она когда-то знала. При взгляде на его руки ей всякий раз становилось стыдно.
Приняв решение, она встала.
– Здесь есть телефон?
Эвандер показал в сторону коридора:
– Там.
– Я позвоню Томми. Он отвезет меня, Керри и Эвандера домой. Вы, ребята, можете делать с остальными что хотите. Они – дерьмо, и мне все равно, что с ними будет.
Подойдя к Скипу, она приподняла его голову пальцем с великолепным маникюром. Глядя ему прямо в глаза, она сказала:
– Ты сделал большую ошибку, тронув мою сестру. Никто и никогда, с кем бы он ни был связан, не может тронуть меня или моих близких.
Направляясь к телефону, чтобы позвонить Томми, она вдруг подумала: как в старые добрые времена. Тогда она тоже звонила ему, если у нее случались неприятности.
И Томми приехал, чтобы помочь братьям похоронить трех американцев под пятьюдесятью тоннами бетона, предназначенного для фундамента нового завода Форда в Дагенхеме. Бриони отправилась домой вместе с испуганным Эвандером и подавленной Керри. Когда они добрались, Лизель уже ушла спать. Было четыре тридцать утра. Никому из троих спать не хотелось.
Керри принялась пить водку, а Бриони налила себе и Эвандеру по бокалу бренди и вновь вгляделась в человека из прошлого.
Эвандер походил на побитую собаку, и Бриони догадывалась, что такой вид он имеет уже много лет. Это читалось в его глазах, угадывалось по осанке и по дрожи его деформированных рук, которым было трудно даже держать бокал.
Молча допив бренди, Бриони отвела Керри спать, радуясь, что сестра отделалась синяками. Вернувшись в комнату, где ее покорно дожидался Эвандер, она налила себе и ему еще бренди и заговорила:
– Ты понимаешь, что те люди уже мертвы, да?
Будничность ее тона испугала Эвандера. Она изменилась, эта Бриони. Он помнил ее более молодой и более мягкой. Он кивнул, и Бриони шумно вздохнула.
– До некоторой степени я тебя понимаю. Я знаю: тебе приходилось очень нелегко все эти годы. Также я понимаю, что предложенная тебе сумма при твоих житейских обстоятельствах показалась тебе очень заманчивой.
– Мне хотелось иметь свой собственный клуб, пока еще не совсем поздно.
– Но ты здесь, у меня, Эвандер, лишь по той причине, что Лизель знает о твоем существовании, знает, что ты в Лондоне. Иначе тебя в лучшем случае снова вышвырнули бы за океан. Ты понимаешь меня?
Он облизнул сухие губы и торопливо закивал.
– Я обеспечу тебя деньгами, машиной и приличной одеждой, а также жильем. Ты, со своей стороны, подружишься с дочерью или, по крайней мере, попытаешься это сделать. Я хочу, чтобы она увидела тебя таким, каким ты был раньше. Если все пойдет хорошо, я дам тебе денег для того, чтобы ты смог открыть клуб. Так что мой тебе совет – хорошенько подумать над тем, что я сказала. Мяч на твоей стороне поля.
Оставалась неделя до Рождества. Снег вычистил и выбелил весь Лондон, прикрыв мрачные следы бомбежек.
Эвандер наладил отношения с дочерью, и Керри наконец вздохнула с облегчением, поняв, что беда миновала.
Бриони со своей стороны также сосредоточила усилия на том, чтобы сблизить Эвандера и Лизель. Она знала, что несколько раз они проговорили далеко за полночь, и это чрезвычайно радовало Бриони. Если Лизель получит представление о своих истоках, ей будет легче перенести то новое, что вторглось в ее жизнь. В ней произошли заметные перемены: она стала более тихой, более сдержанной. Ее смешливость исчезла, и Бриони, немного грустя о прежней невинной девочке, очень любила новую женщину, рождавшуюся на ее глазах. Сестры разделяли чувства Бриони и до сих пор не принимали Молли из-за ее отношения к Лизель. Бриони надеялась, что это научит мать уму-разуму. Сестры даже едва не забыли про старую Розали, пытаясь отплатить матери за обиду, нанесенную Лизель.
Эвандер, когда в его кармане зашуршали деньги и появилась хотя бы видимость независимости, казалось, снова стал самим собой. Бесси, едва завидев его, бурно выражала восторг. Это радовало и Лизель, не подозревавшую об участии Бриони в делах Эвандера. Бесси пела дифирамбы Эвандеру, тот принимал их, не догадываясь, что все заранее оговорено между Бесси и Бриони.
Керри после перенесенной душевной травмы пила больше, чем обычно, и была не в состоянии работать. Бриони пришлось договориться с Виктором через близнецов, без ведома сестры, что после Рождества Керри отправят в клинику в Сюррей. Удовлетворенная всем сделанным для семьи, Бриони обратила наконец должное внимание на Томми, Марию и бизнес. Но до Рождества ей было суждено пережить еще два сильнейших душевных потрясения. Первый шок ожидал ее, когда она однажды пошла за покупками.
Выйдя из магазина в метель, Бриони стояла под навесом, ожидая Бойси с машиной. Прохаживаясь взад-вперед, она вдруг лицом к лицу столкнулась с Изабель Дамас и Бенедиктом – взрослым Бенедиктом, который нес на руках маленького мальчика. Бриони тут же поняла, что это ее внук, и едва не упала в обморок.
Бенедикт нахмурился, пытаясь понять, где он мог видеть эту женщину раньше. Он растерянно улыбнулся ей. Бриони вгляделась в его лицо, так похожее на ее собственное, и улыбнулась в ответ. Сердце ее колотилось в груди, словно пытаясь выскочить. У мальчика, сидевшего на руках Бенедикта, были зеленые глаза и рыжие волосы его бабушки.
– Привет, Изабель, – поздоровалась Бриони, отчетливо произнося каждое слово.
– А, Бриони. Как дела? – В голосе Изабель слышалась настороженность, и Бенедикт, ничего не понимая, переводил взгляд с одной женщины на другую.
– Мне кажется, мы не знакомы? – его голос, мягкий и мелодичный, показался Бриони пришедшим из какого-то сна.
– Это мисс Бриони Каванаг. Мисс Каванаг, мой сын – Бенедикт Дамас.
Бриони кивнула Бенедикту.
– А этот маленький бездельник – мой сын Генри. Генри Дамас, – сообщил Бенедикт.
Бриони погладила рукой в перчатке пухлую щечку. Ребенок направил на незнакомую женщину игрушечный пистолет и произнес: «Бабах!»
Бриони шутливо ахнула. Ребенок был очень красивый – просто чудо. Ее внук. Ей захотелось тут же выложить всю правду, но Изабель, следившая за выражением ее лица, быстро пожала ей руку и потащила Бенедикта с малышом прочь. Бриони смотрела им вслед, пока они удалялись по заснеженной улице, и сердце ее разрывалось на части.
В этом ребенке она увидела сходство с близнецами – та же форма головы, тот же овал лица. Она горько улыбнулась: у малыша даже было оружие.
Подъехал на машине Бойси и остолбенел, увидев, что Бриони плачет.
За чаем Бенедикт поинтересовался:
– Кто эта мисс Каванаг, которую мы встретили? Мне кажется, я ее откуда-то знаю.
Генри Дамас подавился чаем, и Бенедикт похлопал его по спине. Изабель покачала головой и сказала небрежно:
– О, она влиятельная женщина, если честно. Много занималась благотворительностью во время войны. С ней нельзя не считаться. Но она не из тех, с кем стоит водить знакомство.
Бенедикт кивнул. И все же было в этой женщине что-то особенное, что-то очень знакомое, и потому он думал о ней весь день.
Следующее потрясение, которое пришлось пережить Бриони в последние недели года, оказалось еще более серьезным.
Молли постоянно жаловалась безответной Розали на дочерей и внуков, которые совсем ее забросили. Вдобавок ей приходилось ухаживать за вконец расхворавшейся матушкой Джонс. Уход за ней занимал все время Молли. Молли была очень занята и не заметила, что Розали стала необычно тихой. Несчастная слабоумная заболела. Не умея рассказать, что с ней случилось, она просто притихла, чувствуя себя хуже день ото дня.
– Что будем делать с бабушкой? Она придет к нам на Рождество? – Бойси, всегда готовый первым идти на примирение, хотел видеть Молли и тетушку Розали, которой он приготовил в подарок на Рождество красивую брошь.
Бриони пожала плечами:
– Если честно, Бойси, я думала, что она объявится раньше. Я послала матушке Джонс корзину с фруктами и ожидала, что твоя бабушка увидит фрукты и тут же примчится с жалобами на то, как трудно ухаживать за Розали. – Бриони закусила губу, задумавшись на секунду. – А что, если мы с тобой навестим бабушку Молли сегодня? Если мы так поступим, мать скорее всего сделает вид, будто ничего не произошло. Вряд ли она возьмется за старое. Дадим ей шанс. Но я не собираюсь просить у нее прощения. Перед Лизель она кругом виновата. И если она придет на Рождество, пить она не будет. Керри и так плохо.
Бойси засмеялся:
– Это правильно. Дэнни скоро вернется, и мы поедем все вместе.
Бриони смерила взглядом могучего мужчину, стоявшего перед ней, и фыркнула:
– Скучаешь по бабушке, да? Хоть и такой большой?
Бойси развел руками:
– Она, конечно, бывает иногда как шило в заднице, но все-таки… Сейчас канун Рождества. Мы поедем сегодня вечером и посмотрим, как обстоят дела. В любом случае я хочу видеть тетю Розали.
Бриони снова улыбнулась. Близнецы любили старушку Розали. Другие дети, может быть, стыдились бы ее, но они очень трепетно относились к тетке. Бриони тоже скучала по Розали. Молли заслуживала снисхождения уже за то, как преданно она ухаживала за беспомощной дочерью. Да, нужно ехать. Хотя бы ради Розали.
Бернадетт внимательно смотрела на мужа.
– Почему ты переодеваешься, Маркус? Эта рубашка утром была чистой.
Он отвернулся от изящного зеркала на туалетном столике и пощекотал жену под подбородком.
– Я встречаюсь сегодня с важным клиентом. Ты же знаешь, Бриони расширяет клиентуру, и сейчас мне приходится иметь дело с несколькими важными людьми. Я должен выглядеть респектабельно. – В Голосе его слышалась уклончивость, которую Берни ненавидела.
– Сегодня утром, Маркус, ты выглядел респектабельно.
Он закатил глаза и громко вздохнул.
– Послушай, Берни, я несколько подустал от твоих расспросов. Я просто меняю рубашку, а не моюсь в ванне перед встречей с красоткой. Ты можешь выкинуть из головы свои подозрения?
Бернадетт сдержала реплику, готовую сорваться с губ. Скандал ни к чему. Через пятнадцать минут Маркус ушел из дома, не поцеловав ее на прощанье. Это было наказанием за расспросы. Войдя в комнату дочери, Берни машинально поправила стеганое покрывало на кровати, поправила и без того ровно висевшие картины. Девочки уже повзрослели и не нуждаются в ее постоянной опеке, поэтому времени подумать у нее больше чем достаточно. О Маркусе, о его все возрастающей привлекательности…
Почему у мужчины может быть пятнадцать детей, сто детей, а время словно и не властно над ним? А женщине, и ей самой в том числе, приходится платить за рождение ребенка следами от растяжек, обвисшими мышцами живота, раздавшейся талией и бедрами. Войдя в свою комнату, Бернадетт подняла с пола брошенную мужем рубашку и поднесла ее к носу. Мыло, пот, и, слава богу, на этот раз не чувствуется запаха духов, который в последнее время появлялся частенько.
Она знала, что Маркус – тот еще волокита. Он любит женщин, и работа у него такая, что его постоянно окружают женщины. Красивые женщины. До сих пор ее это мало волновало, потому что как мать его детей она была для Маркуса важнее всех его шлюх, вместе взятых. Так было до тех пор, пока примерно шесть месяцев назад она не почувствовала впервые запах дешевых духов. С тех пор этот запах часто исходил от его рубашек. Навязчивый апельсиновый запах, запах проститутки. Одна и та же проститутка оказывала Маркусу услуги вот уже шесть месяцев, и это беспокоило Бернадетт.
С однодневными загулами она еще могла смириться, при его работе трудно блюсти абсолютную верность. Но постоянная женщина – это совсем другое дело. Это означает какие-то обязательства, интимные разговоры – возможно, и о самой Берни, и об их детях. Маркус сильно очарован, если ему хочется вновь и вновь встречаться с одной и той же. Может быть, он даже вбил себе в голову, будто любит ее. А это означает угрозу для Бернадетт, для дочерей и для их семейной идиллии.
Это означает беду.
Берни положила рубашку мужа в корзину с грязным бельем и села на кровать. В доме стояла необычная тишина. Девочки ушли к друзьям, у нее выдался выходной от готовки и уборки. Одинокая и озабоченная, Берни сидела, рассматривая себя в большое позолоченное зеркало напротив, и с горестью сознавала, что в ней не осталось той привлекательности, которая могла бы удержать мужа дома. Глядя на свое лицо, жалобное и несчастное, она чувствовала себя все хуже и хуже.
Но все члены семейства Каванаг были борцами, и, видит Бог, ей есть за что бороться. Она вытерла глаза, растягивая веки пальцами и наслаждаясь болью, которую сама себе причиняла. Она будет бороться!
Молли готовила цыпленка, тушенного в густой подливке, специально порубив его помельче, чтобы матушка Джонс могла сосать кусочки мяса. Она услышала, как к дому подъехала машина, и с удовлетворением усмехнулась. Все-таки эти мерзавцы приехали. Молли не хотела даже думать про Рождество или Новый год без своих родных. Она посолила блюдо, попробовала подливку и лишь после этого соизволила пойти и открыть дверь.
Розали, сидевшая у камина, увидела близнецов и фыркнула, что означало восторг. Бойси и Дэниэл, прошагав мимо бабушки, пошли прямо к Розали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63