https://wodolei.ru/catalog/mebel/rakoviny_s_tumboy/so-stoleshnicey/
боясь, что тебе вцепятся зубами в икру, торопились вцепиться в икру ближнего первым.
– Гражданин Гольцов, есть вопросы к свидетелю?
– Свидетель, скажите, пожалуйста, – сдавленным голосом проговорил Игорь Саввович, – а с моей женой вы никогда не ссорились?
Океан лютой ненависти колыхался в глазах маленького человека, когда его глаза на мгновение встретились с глазами Игоря Саввовича, и опять показалось, что с таким взглядом на самом деле выхватывают из кармана нож, нажимают на курок пистолета, спускают с поводков собак-убийц. Попадись Игорь Саввович человеку-кролику в пустом и темном переулке… Брр! Тридцать лет исполнилось инженеру Гольцову, успел он повидать кое-что на этой теплой и круглой земле, но и представить не мог, что существует человек, так смертельно его ненавидящий. Да, наверное, не единственный, далеко не единственный…
– Я такой разговор не принимаю, гражданин следователь! – сказал человек-кролик, обращаясь только к Селезневу. – «Вы с моей женой не ссорились?».. Такой разговор, гражданин следователь, надо в протокол заносить. Так и запишите, что у меня ни с обвиняемым, ни с его женой личных счетов не имеется… А вам стыдно, гражданин Гольцов, на провокацию идти. А еще инженер, начальство! Штучки-дрючки у нас не пройдут! Ни один человек не покажет, что я имею с вами личные счеты…
Селезнев сидел неподвижно, молчал, глядел на Фалалеева потемневшими, ничего не выражающими глазами, под взглядом которых Фалалеев понемножечку съеживался и притихал.
– Будете заносить мои слова в протокол? – вяло повторил он. – Настаиваю, значит, чтобы мои слова, значит, занесли в протокол…
Когда он замолчал, Селезнев взял ручку, склонив голову набок, что-то записал с видом старательного ученика, перечитал, как обычно, написанное, поправил завитушку и, очень довольный собой, лег грудью на стол. Он вдруг подмигнул кому-то и внушительным басом прогудел:
– Между прочим, не получился у нас с вами разговор, Фалалеев! Ну совсем не получился. – Он по мальчишески почесал затылок, умудрившись при этом не оторвать грудь от стола. – Вот как мы это дело дальше нарисуем, Фалалеев. Давайте-ка мне повестку о вызове в качестве свидетеля да идите домой…
Теперь было ясно, что Фалалеев, стоящий уже возле стола и пытающийся всеми силами заглянуть в лицо следователю, отмечающему повестку, знал о Селезневе такое, что надо было знать только человеку его круга, и то, что он узнал, заглянув-таки следователю в глаза, было тревожным. Гелий Макарович испуганно засуетился, начал как-то странно припрыгивать и хрустеть суставами пальцев, горбатиться и облизывать губы – он чего-то ждал, бледнея и совсем съеживаясь.
– Идите домой, Фалалеев, – прежним басом сказал Селезнев. – Идите домой и на досуге попытайтесь объяснить, как вы оказались на месте драки в полном одеянии и даже при галстуке?.. Идите, идите, времени на вас у меня больше нет…
Следователь снова кому-то подмигнул, и от этого Фалалеев замер на месте, словно принимал участие в школьной игре «Стой и не шевелись!». Он по-прежнему просительно глядел следователю в глаза, и было понятно: этих абсолютно разных людей связывает тайное, непонятное, но такое крепкое, как связывающее людей кровное родство. Жизненные пути Гелия Макаровича Фалалеева непременно и фатально пересекались с жизненным путем Юрия Ильича Селезнева, и не случись этого, существование того и другого сделалось бы бессмысленным.
– Идите, идите, Фалалеев! – глядя в стол, повторил Селезнев. – Понадобитесь – найдем!
Дверь за человеком-кроликом закрылась по-воровски бесшумно, показалось, что комната стала просторней и выше, посветлела, хотя солнце, проникнув в окно, прежним косым пятном лежало на полу; стояла тишина, было даже слышно, как разговаривают пешеходы, звучит радиоприемник, хотя мотив и слова было трудно разобрать.
– Этот Фалалеев и был четвертым человеком, который вам показался тенью, – сказал Селезнев. – Он во время драки скрывался за углом дома.
Презумпция невиновности. Значит, только этому юридическому установлению Игорь Саввович был обязан тем, что следователь, попутно демонстрируя Игорю Саввовичу, в какой клоаке он оказался, упорно собирал факты, чтобы доказать невиновность инженера Гольцова хотя бы в ночной драке.
Игорь Саввович знал, что следователь – его одногодок, однако через несколько минут после первого знакомства понял и почувствовал, что Селезнев вдвое старше, опытнее, мудрее, и это положение не изменилось до сих пор. Сидя в зарешеченном кабинете, Игорь Саввович постоянно ощущал, что Селезнев знает о нем значительно больше и глубже, чем сам Игорь Саввович, – речь шла не о гараже и драке в переулке, не о преходящих деталях жизни Игоря Саввовича, а о скрытом, тайном, но самом главном. Шаг за шагом, этап за этапом демонстрируя криминальные упущения Игоря Саввовича, следователь вел себя достаточно мудро, чтобы доказать не только примитивное: «Проглядел, прохлопал ушами, оплошал преступно!» Нет, за всем этим скрывалось большое, трудноуловимое, жестокое обобщение, словно выставлялась табличка «Так по жизни ходить нельзя!», и были такие мгновения, когда Игорю Саввовичу казалось, что еще немножко, еще чуть-чуть, и он сам, а не Селезнев ухватит за кончик начало нити из клубка, откуда пошли его болезнь, одиночество, лошадиная доза коньяка на собственном дне рождения, драка, гараж.
Селезнев неторопливо копался в бумагах, что-то искал и одновременно наводил порядок. Одну бумагу он внимательно прочел, положил перед собой, помассировал пальцами бледный лоб.
– Накануне происшествия вас консультировал профессор-психиатр Баяндуров по просьбе лечащего врача Малининой, – сказал Селезнев. – Чем вызвано обращение к врачам-психиатрам?
И опять Игорь Саввович почувствовал себя голым и замерзшим, стоящим перед длинным столом с глядящими на него мужчинами и женщинами – врачами военкомата, собравшимися на очередную военную комиссию. За его голой спиной, в соседней комнате, вместе с одеждой осталось то, что три минуты назад было Игорем Саввовичем Гольцовым. Перед десятками холодных глаз стояло нечто без имени и фамилии, без биографии, особых примет, без всего того, что казалось безусловным и важным. Голый человек на голой земле…
– Я обращался к врачу Малининой, – вздохнув, тяжело и смущенно проговорил Игорь Саввович. – Непонятные страхи, всегдашнее сонливое состояние, апатия, боязнь находиться среди большого количества людей – Он заставил себя улыбнуться. – Больше мне нечего добавить, диагноз вы, наверное, знаете…
– Эндогенные депрессии?
– Да!
Селезнев молча и как-то бесшумно ходил по кабинету, видимо, не собираясь заносить в протокол разговор о врачах и болезнях, но лицо у него было напряженным, и руки следователь держал в карманах, что значило: думает, сравнивает, сопоставляет.
– Я разговаривал, как вы понимаете, и с профессором и с лечащим врачом Малининой, – сказал следователь, – Они уверенно подтверждают наличие ярко выраженной эндогенной депрессии… – Он неловко усмехнулся. – В рамках судебной медицины мне знакомы депрессии… Скажите, Игорь Саввович, неужели и сегодня вы переживаете все симптомы заболевания? – Он извинился наклоном головы. – Мне вы кажетесь совершенно здоровым… Это что? Самообладание, привычка к болезненному состоянию?
Следователь увидел, как Игорь Саввович начал медленно подниматься с таким лицом, словно не понимал, что делает; выпрямился, замер и вдруг снова сел, мгновенно успокоившись. «Я выздоравливаю!» – бегло подумал Игорь Саввович, и от этой мысли – сумасшествие! – ушел к понятному и одномоментному. Ему бог знает почему привиделся городской стадион, первый ряд трибун, тонкая фигура в сером плаще, стоящая в проходе. В Ромск тогда приезжала столичная команда, весь город бросился в кассы стадиона, билеты в пять раз дороже продавали с рук барышники, Игоря Саввовича на матч пригласил полковник Сиротин, усадил на «милицейские» места, умчался встречать на входе генерала; Игорь Саввович, не любящий футбол, скучал и разглядывал человека в сером плаще. А ведь это и был Селезнев, тот самый Селезнев, который, оказывается, походил на Игоря Саввовича, а Игорь Саввович – на Селезнева, что было замечено еще тогда, на стадионе…
«Мы похожи! – думал Игорь Саввович. – Похожи… Ля-ля! Глаза, овал лица, подбородок… А я, кажется, выздоровливаю, или мне пора на псишку!»
Глава седьмая
Тесть
Первый заместитель председателя облисполкома Иван Иванович Карцев из командировки в северный отдаленный район области вернулся около семи часов вечера и, не заезжая домой, поднялся в свой рабочий кабинет облисполкома. Он, наверное, еще не успел прочесть самые срочные правительственные документы и телеграммы, как в тресте Ромсксплав и в других заинтересованных учреждениях стало известно, что Иван Иванович Карцев о происшествии в переулке Пионерском знает, но не точно, в общих чертах. Слухи распространил – не нарочно, разумеется, – личный шофер Карцева, которого заместитель председателя кое о чем расспрашивал по дороге с аэродрома. Шофер рассказал об этом по большому секрету механику гаража, механик, тоже по большому секрету, нашептал на ухо диспетчеру, а диспетчер… Одним словом, еще до захода солнца было известно все, и даже немножко больше – как всегда бывает в таких случаях. А тот факт, что Иван Иванович Карцев сразу заехал в облисполком, многие оценили как доказательство выдержки и умения сохранить равновесие в условиях чрезвычайного происшествия, и уже кое-кто повторял слова управляющего трестом Николаева: «Иван Иванович наведет порядок!» – странные в устах сверхосторожного человека и преждевременные, по мнению инакомыслящих, которых было довольно много.
В тот же вечер произошли события, о которых в городе узнали лишь тогда, когда дело по обвинению Игоря Саввовича Гольцова было закончено.
Едва успев сесть на рабочее место, Иван Иванович Карцев позвонил на квартиру председателя Кировского райисполкома Семена Григорьевича Малярко; поздоровавшись и назвав по имени-отчеству жену председателя, попросил к телефону товарища Малярко.
– Я вас жду ровно в восемь тридцать! Да, из облисполкома…
После этого Иван Иванович позвонил на квартиру дочери, поздоровавшись с нею, но не вступив в беседу, попросил к аппарату зятя. Когда Игорь Саввович подошел, тесть сказал:
– Здравствуйте, Игорь! Не можете ли вы зайти ко мне на службу… Если придется подождать, извините.
Затем первый заместитель председателя облисполкома пододвинул к себе другой телефон, на котором для вызова абонента следовало набрать меньшее количество цифр. На другом конце телефонного провода послышался голос генерал-майора внутренней службы, начальника областного управления внутренних дел Геннадия Георгиевича Попова:
– Генерал-майор Попов!
– Говорит Карцев. Здравствуйте! Спасибо… Хочу вас видеть немедленно. Через пять минут будете? Отлично.
Здания облисполкома и управления внутренних дел находились рядом, от дверей до дверей было метров триста, не более, и первый заместитель председателя облисполкома Карцев, решительно поднявшись, раздвинул портьеру, за которой скрывалась дверь, ведущая в небольшую, почти по домашнему обставленную комнату. Иван Иванович посмотрел в зеркало, недовольно поморщившись, умылся, растер лицо полотенцем и гладко причесался. Теперь он не показался себе таким, каким не хотел бы предстать перед людьми. Загорелое лицо посвежело, седина в приглаженных волосах казалась незаметной, глаза смотрели твердо.
– Хорошо! – проговорил Иван Иванович и вышел из маленькой комнаты. Старательно задергивая портьеру, чтобы не осталось и щелочки, он услышал, как в приемной – одна из толстых двойных дверей оказалась по забывчивости открытой – раздался цокот туфель на высоких каблуках. Это занимала рабочее место секретарша Дина Гарифовна, узнавшая неисповедимыми путями о возвращении в город «шефа» и появлении его в облисполкоме. Чтобы сделать ей приятное, Иван Иванович нажал скрытую кнопку вызова.
– Со счастливым возвращением! – сказала Дина Гарифовна, остановившись в дверях. – Жду ваших указаний, Иван Иванович.
Дине Гарифовне было за пятьдесят, она лет тридцать работала в облисполкоме, знала город и область с такой точностью, что к ней за справками обращались даже из краеведческого музея. Восточное лицо Дины Гарифовны оставалось молодым и худощавым, но женщина была толстой, неуклюжей.
– Жду ваших указаний, Иван Иванович!
Перебирая на столе бумаги, Карцев незаметно, но жадно разглядывал секретаршу. За много длинных лет работы она, конечно, давно научилась быть невозмутимой и бесстрастной, но к Ивану Ивановичу – он это знал точно – относилась, как часто бывает у секретарш, восторженно-влюбленно. Было совершенно очевидно, что Дина Гарифовна не только встревожена, а всеми силами пытается скрыть страх за Карцева; от волнения зыбкая, нетерпеливая, готовая совершить возможное и невозможное, она не отводила глаз от Ивана Ивановича.
– Я жду генерала Попова, – сдержанно сказал Карцев. – Если во время нашей беседы появится Игорь Саввович Гольцов, попросите подождать…
– Поняла.
Первый заместитель председателя облисполкома опустился в удобное кресло, положил руки на преогромный поблескивающий лаком и толстым стеклом стол. За дни короткой командировки он все-таки соскучился по кабинету, по тому самому кабинету, к которому так долго не мог привыкнуть. Стол был огромным, невозможно огромным, но в первые месяцы работы Ивану Ивановичу казалось, что он даже за таким письменным столом затерян в гигантском кабинете, где от дверей до стола нужно долго-долго идти по бесшумной ковровой дорожке. Иван Иванович от коменданта узнал, что до революции здесь располагался малый банкетный зал губернского банка.
– Товарищ Попов! – раздался в динамике голос Дины Гарифовны.
Начальник УВД области Геннадий Георгиевич Попов очень редко надевал генеральскую форму, в штатской одежде любил светлые тона, яркие галстуки, цветную обувь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
– Гражданин Гольцов, есть вопросы к свидетелю?
– Свидетель, скажите, пожалуйста, – сдавленным голосом проговорил Игорь Саввович, – а с моей женой вы никогда не ссорились?
Океан лютой ненависти колыхался в глазах маленького человека, когда его глаза на мгновение встретились с глазами Игоря Саввовича, и опять показалось, что с таким взглядом на самом деле выхватывают из кармана нож, нажимают на курок пистолета, спускают с поводков собак-убийц. Попадись Игорь Саввович человеку-кролику в пустом и темном переулке… Брр! Тридцать лет исполнилось инженеру Гольцову, успел он повидать кое-что на этой теплой и круглой земле, но и представить не мог, что существует человек, так смертельно его ненавидящий. Да, наверное, не единственный, далеко не единственный…
– Я такой разговор не принимаю, гражданин следователь! – сказал человек-кролик, обращаясь только к Селезневу. – «Вы с моей женой не ссорились?».. Такой разговор, гражданин следователь, надо в протокол заносить. Так и запишите, что у меня ни с обвиняемым, ни с его женой личных счетов не имеется… А вам стыдно, гражданин Гольцов, на провокацию идти. А еще инженер, начальство! Штучки-дрючки у нас не пройдут! Ни один человек не покажет, что я имею с вами личные счеты…
Селезнев сидел неподвижно, молчал, глядел на Фалалеева потемневшими, ничего не выражающими глазами, под взглядом которых Фалалеев понемножечку съеживался и притихал.
– Будете заносить мои слова в протокол? – вяло повторил он. – Настаиваю, значит, чтобы мои слова, значит, занесли в протокол…
Когда он замолчал, Селезнев взял ручку, склонив голову набок, что-то записал с видом старательного ученика, перечитал, как обычно, написанное, поправил завитушку и, очень довольный собой, лег грудью на стол. Он вдруг подмигнул кому-то и внушительным басом прогудел:
– Между прочим, не получился у нас с вами разговор, Фалалеев! Ну совсем не получился. – Он по мальчишески почесал затылок, умудрившись при этом не оторвать грудь от стола. – Вот как мы это дело дальше нарисуем, Фалалеев. Давайте-ка мне повестку о вызове в качестве свидетеля да идите домой…
Теперь было ясно, что Фалалеев, стоящий уже возле стола и пытающийся всеми силами заглянуть в лицо следователю, отмечающему повестку, знал о Селезневе такое, что надо было знать только человеку его круга, и то, что он узнал, заглянув-таки следователю в глаза, было тревожным. Гелий Макарович испуганно засуетился, начал как-то странно припрыгивать и хрустеть суставами пальцев, горбатиться и облизывать губы – он чего-то ждал, бледнея и совсем съеживаясь.
– Идите домой, Фалалеев, – прежним басом сказал Селезнев. – Идите домой и на досуге попытайтесь объяснить, как вы оказались на месте драки в полном одеянии и даже при галстуке?.. Идите, идите, времени на вас у меня больше нет…
Следователь снова кому-то подмигнул, и от этого Фалалеев замер на месте, словно принимал участие в школьной игре «Стой и не шевелись!». Он по-прежнему просительно глядел следователю в глаза, и было понятно: этих абсолютно разных людей связывает тайное, непонятное, но такое крепкое, как связывающее людей кровное родство. Жизненные пути Гелия Макаровича Фалалеева непременно и фатально пересекались с жизненным путем Юрия Ильича Селезнева, и не случись этого, существование того и другого сделалось бы бессмысленным.
– Идите, идите, Фалалеев! – глядя в стол, повторил Селезнев. – Понадобитесь – найдем!
Дверь за человеком-кроликом закрылась по-воровски бесшумно, показалось, что комната стала просторней и выше, посветлела, хотя солнце, проникнув в окно, прежним косым пятном лежало на полу; стояла тишина, было даже слышно, как разговаривают пешеходы, звучит радиоприемник, хотя мотив и слова было трудно разобрать.
– Этот Фалалеев и был четвертым человеком, который вам показался тенью, – сказал Селезнев. – Он во время драки скрывался за углом дома.
Презумпция невиновности. Значит, только этому юридическому установлению Игорь Саввович был обязан тем, что следователь, попутно демонстрируя Игорю Саввовичу, в какой клоаке он оказался, упорно собирал факты, чтобы доказать невиновность инженера Гольцова хотя бы в ночной драке.
Игорь Саввович знал, что следователь – его одногодок, однако через несколько минут после первого знакомства понял и почувствовал, что Селезнев вдвое старше, опытнее, мудрее, и это положение не изменилось до сих пор. Сидя в зарешеченном кабинете, Игорь Саввович постоянно ощущал, что Селезнев знает о нем значительно больше и глубже, чем сам Игорь Саввович, – речь шла не о гараже и драке в переулке, не о преходящих деталях жизни Игоря Саввовича, а о скрытом, тайном, но самом главном. Шаг за шагом, этап за этапом демонстрируя криминальные упущения Игоря Саввовича, следователь вел себя достаточно мудро, чтобы доказать не только примитивное: «Проглядел, прохлопал ушами, оплошал преступно!» Нет, за всем этим скрывалось большое, трудноуловимое, жестокое обобщение, словно выставлялась табличка «Так по жизни ходить нельзя!», и были такие мгновения, когда Игорю Саввовичу казалось, что еще немножко, еще чуть-чуть, и он сам, а не Селезнев ухватит за кончик начало нити из клубка, откуда пошли его болезнь, одиночество, лошадиная доза коньяка на собственном дне рождения, драка, гараж.
Селезнев неторопливо копался в бумагах, что-то искал и одновременно наводил порядок. Одну бумагу он внимательно прочел, положил перед собой, помассировал пальцами бледный лоб.
– Накануне происшествия вас консультировал профессор-психиатр Баяндуров по просьбе лечащего врача Малининой, – сказал Селезнев. – Чем вызвано обращение к врачам-психиатрам?
И опять Игорь Саввович почувствовал себя голым и замерзшим, стоящим перед длинным столом с глядящими на него мужчинами и женщинами – врачами военкомата, собравшимися на очередную военную комиссию. За его голой спиной, в соседней комнате, вместе с одеждой осталось то, что три минуты назад было Игорем Саввовичем Гольцовым. Перед десятками холодных глаз стояло нечто без имени и фамилии, без биографии, особых примет, без всего того, что казалось безусловным и важным. Голый человек на голой земле…
– Я обращался к врачу Малининой, – вздохнув, тяжело и смущенно проговорил Игорь Саввович. – Непонятные страхи, всегдашнее сонливое состояние, апатия, боязнь находиться среди большого количества людей – Он заставил себя улыбнуться. – Больше мне нечего добавить, диагноз вы, наверное, знаете…
– Эндогенные депрессии?
– Да!
Селезнев молча и как-то бесшумно ходил по кабинету, видимо, не собираясь заносить в протокол разговор о врачах и болезнях, но лицо у него было напряженным, и руки следователь держал в карманах, что значило: думает, сравнивает, сопоставляет.
– Я разговаривал, как вы понимаете, и с профессором и с лечащим врачом Малининой, – сказал следователь, – Они уверенно подтверждают наличие ярко выраженной эндогенной депрессии… – Он неловко усмехнулся. – В рамках судебной медицины мне знакомы депрессии… Скажите, Игорь Саввович, неужели и сегодня вы переживаете все симптомы заболевания? – Он извинился наклоном головы. – Мне вы кажетесь совершенно здоровым… Это что? Самообладание, привычка к болезненному состоянию?
Следователь увидел, как Игорь Саввович начал медленно подниматься с таким лицом, словно не понимал, что делает; выпрямился, замер и вдруг снова сел, мгновенно успокоившись. «Я выздоравливаю!» – бегло подумал Игорь Саввович, и от этой мысли – сумасшествие! – ушел к понятному и одномоментному. Ему бог знает почему привиделся городской стадион, первый ряд трибун, тонкая фигура в сером плаще, стоящая в проходе. В Ромск тогда приезжала столичная команда, весь город бросился в кассы стадиона, билеты в пять раз дороже продавали с рук барышники, Игоря Саввовича на матч пригласил полковник Сиротин, усадил на «милицейские» места, умчался встречать на входе генерала; Игорь Саввович, не любящий футбол, скучал и разглядывал человека в сером плаще. А ведь это и был Селезнев, тот самый Селезнев, который, оказывается, походил на Игоря Саввовича, а Игорь Саввович – на Селезнева, что было замечено еще тогда, на стадионе…
«Мы похожи! – думал Игорь Саввович. – Похожи… Ля-ля! Глаза, овал лица, подбородок… А я, кажется, выздоровливаю, или мне пора на псишку!»
Глава седьмая
Тесть
Первый заместитель председателя облисполкома Иван Иванович Карцев из командировки в северный отдаленный район области вернулся около семи часов вечера и, не заезжая домой, поднялся в свой рабочий кабинет облисполкома. Он, наверное, еще не успел прочесть самые срочные правительственные документы и телеграммы, как в тресте Ромсксплав и в других заинтересованных учреждениях стало известно, что Иван Иванович Карцев о происшествии в переулке Пионерском знает, но не точно, в общих чертах. Слухи распространил – не нарочно, разумеется, – личный шофер Карцева, которого заместитель председателя кое о чем расспрашивал по дороге с аэродрома. Шофер рассказал об этом по большому секрету механику гаража, механик, тоже по большому секрету, нашептал на ухо диспетчеру, а диспетчер… Одним словом, еще до захода солнца было известно все, и даже немножко больше – как всегда бывает в таких случаях. А тот факт, что Иван Иванович Карцев сразу заехал в облисполком, многие оценили как доказательство выдержки и умения сохранить равновесие в условиях чрезвычайного происшествия, и уже кое-кто повторял слова управляющего трестом Николаева: «Иван Иванович наведет порядок!» – странные в устах сверхосторожного человека и преждевременные, по мнению инакомыслящих, которых было довольно много.
В тот же вечер произошли события, о которых в городе узнали лишь тогда, когда дело по обвинению Игоря Саввовича Гольцова было закончено.
Едва успев сесть на рабочее место, Иван Иванович Карцев позвонил на квартиру председателя Кировского райисполкома Семена Григорьевича Малярко; поздоровавшись и назвав по имени-отчеству жену председателя, попросил к телефону товарища Малярко.
– Я вас жду ровно в восемь тридцать! Да, из облисполкома…
После этого Иван Иванович позвонил на квартиру дочери, поздоровавшись с нею, но не вступив в беседу, попросил к аппарату зятя. Когда Игорь Саввович подошел, тесть сказал:
– Здравствуйте, Игорь! Не можете ли вы зайти ко мне на службу… Если придется подождать, извините.
Затем первый заместитель председателя облисполкома пододвинул к себе другой телефон, на котором для вызова абонента следовало набрать меньшее количество цифр. На другом конце телефонного провода послышался голос генерал-майора внутренней службы, начальника областного управления внутренних дел Геннадия Георгиевича Попова:
– Генерал-майор Попов!
– Говорит Карцев. Здравствуйте! Спасибо… Хочу вас видеть немедленно. Через пять минут будете? Отлично.
Здания облисполкома и управления внутренних дел находились рядом, от дверей до дверей было метров триста, не более, и первый заместитель председателя облисполкома Карцев, решительно поднявшись, раздвинул портьеру, за которой скрывалась дверь, ведущая в небольшую, почти по домашнему обставленную комнату. Иван Иванович посмотрел в зеркало, недовольно поморщившись, умылся, растер лицо полотенцем и гладко причесался. Теперь он не показался себе таким, каким не хотел бы предстать перед людьми. Загорелое лицо посвежело, седина в приглаженных волосах казалась незаметной, глаза смотрели твердо.
– Хорошо! – проговорил Иван Иванович и вышел из маленькой комнаты. Старательно задергивая портьеру, чтобы не осталось и щелочки, он услышал, как в приемной – одна из толстых двойных дверей оказалась по забывчивости открытой – раздался цокот туфель на высоких каблуках. Это занимала рабочее место секретарша Дина Гарифовна, узнавшая неисповедимыми путями о возвращении в город «шефа» и появлении его в облисполкоме. Чтобы сделать ей приятное, Иван Иванович нажал скрытую кнопку вызова.
– Со счастливым возвращением! – сказала Дина Гарифовна, остановившись в дверях. – Жду ваших указаний, Иван Иванович.
Дине Гарифовне было за пятьдесят, она лет тридцать работала в облисполкоме, знала город и область с такой точностью, что к ней за справками обращались даже из краеведческого музея. Восточное лицо Дины Гарифовны оставалось молодым и худощавым, но женщина была толстой, неуклюжей.
– Жду ваших указаний, Иван Иванович!
Перебирая на столе бумаги, Карцев незаметно, но жадно разглядывал секретаршу. За много длинных лет работы она, конечно, давно научилась быть невозмутимой и бесстрастной, но к Ивану Ивановичу – он это знал точно – относилась, как часто бывает у секретарш, восторженно-влюбленно. Было совершенно очевидно, что Дина Гарифовна не только встревожена, а всеми силами пытается скрыть страх за Карцева; от волнения зыбкая, нетерпеливая, готовая совершить возможное и невозможное, она не отводила глаз от Ивана Ивановича.
– Я жду генерала Попова, – сдержанно сказал Карцев. – Если во время нашей беседы появится Игорь Саввович Гольцов, попросите подождать…
– Поняла.
Первый заместитель председателя облисполкома опустился в удобное кресло, положил руки на преогромный поблескивающий лаком и толстым стеклом стол. За дни короткой командировки он все-таки соскучился по кабинету, по тому самому кабинету, к которому так долго не мог привыкнуть. Стол был огромным, невозможно огромным, но в первые месяцы работы Ивану Ивановичу казалось, что он даже за таким письменным столом затерян в гигантском кабинете, где от дверей до стола нужно долго-долго идти по бесшумной ковровой дорожке. Иван Иванович от коменданта узнал, что до революции здесь располагался малый банкетный зал губернского банка.
– Товарищ Попов! – раздался в динамике голос Дины Гарифовны.
Начальник УВД области Геннадий Георгиевич Попов очень редко надевал генеральскую форму, в штатской одежде любил светлые тона, яркие галстуки, цветную обувь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57