Он был длинный и узкий, точно пенал, окна – два – имелись только в первой половине длиннющей стены, что делало комнату темной. Поэтому на столе Николаева всегда горела сильная настольная лампа под зеленым абажуром. Ромские старожилы рассказывали, что в этой комнате когда-то жил и правил глава духовной семинарии, слепой от рождения отец Изосим.
– Приветствую, Николай Андреевич!
– Рад вас видеть, Игорь Саввович!
Раздался тяжелый страшноватый стук дерева о дерево. Это управляющий Николаев медленно-медленно шел навстречу Игорю Саввовичу на двух протезах, и заместитель главного инженера ждал, когда Николаев доберется до середины громадного кабинета. Идти дальше центра кабинета не полагалось, так как Николаев, истерично перекосившись от злости, орал: «Не смейте жалеть меня! Не смейте!»
Они молча обменялись рукопожатием, Николаев со стуком вернулся на место, а Игорь Саввович сел в удобное поролоновое кресло. Изловчившись, он по-валентиновски заложил руки за спину, вытянутые длинные ноги скрестил. После этого Игорь Саввович принялся глядеть Николаеву в переносицу и молчать. У него так болела грудь и страхи были такими сильными, что хотелось кричать, выть, кататься по ковру или торопливо вязать на бельевой веревке просторную петлю…
– Понедельник – день тяжелый! – вздохнув, наконец мягко сказал Николаев. – Хоть разорвись! Через полчаса будут звонить из главка, потом из министерства, потом опять из главка. – Он еще раз вздохнул. – А около одиннадцати должен позвонить министр!
Он неожиданно поднялся, опять застучали протезы, и Николаев – это было выражением предельной доверчивости и дружелюбия – сел в кресло напротив Игоря Саввовича. Теперь со стороны они выглядели посетителями, ожидающими прихода того, кто пользовался зеленым светом настольной лампы и громадным креслом слепого Изосима. Легкая улыбка осветила длинное лицо управляющего – открытое и, если быть честным, хорошее. Такие лица Игорь Саввович видел у положительных, трезвых, умелых рабочих, недавно переселившихся в город: природный ум, сметка, сказочная приспособляемость к новому, непонятному. И только глаза у Николаева были страшными – бесцветными, неулыбающимися, вороватыми, притом такими вороватыми, что это мгновенно понимал каждый, удивлялся поначалу, а потом так же мгновенно привыкал, ибо человек быстро привыкает к тому, что понятно и открыто.
– Вы забегали на совещание? – добродушно спросил Николаев и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Важное, важное дело начал наш Сергей Сергеевич! Голова! Светлая голова!
Игорь Саввович покивал, но по-прежнему молчал, продолжая смотреть Николаеву в переносицу. Из главка и министерства, сам министр, естественно, звонить Николаеву не собирались и даже не могли. С работниками главка обычно разговаривал Валентинов, а начальник главка, с которым изредка разговаривал Николаев, загорал в Пицунде. Министр позвонить мог, но только во второй половине дня, из-за разницы поясного времени. Так какого же черта Николаев не пошел на совещание?!
– Да! – лениво протянул Игорь Саввович. – Сергей Сергеевич, как говорится, на взлете. Думаю, что Коло-Юльский плот – дело самой ближайшей перспективы. Мало того, я уверен: плот пройдет. Мы зря боимся Коло-Юла. Абсолютно верное дело.
Ура! Ура тебе, Игорь Гольцов! Управляющий завозился в кресле, вороватые глаза забегали, потом остановились, как бы устремленные на чернильницу, на самом деле невидящие, так как в голове Николаева шла сейчас напряженная вычислительная работа. Тестем Гольцова, уверенного в том, что Коло-Юльский плот пройдет, был первый заместитель председателя облисполкома Карцев, который бывал в доме Левашева. Не значило ли это, что Левашев, сидящий сейчас на совещании у Валентинова, тоже верит в успех? Но если это так, зачем Левашеву сидеть на совещании, где обсуждается заведомо удачное дело? Ох, как трудно было сейчас управляющему!
– Да! Чуть не забыл! – зная, о чем думает Николаев, театрально воскликнул Игорь Саввович. – Мне только что позвонили из УВД области. Сестра дворника будет прописана к больной матери.
Николаев немного оживился.
– Отлично, отлично! – обрадовался он, по-прежнему, однако, затуманенный и как бы слепой. – Этакий бюрократизм развели наши блюстители порядка… Простите, ради бога, Игорь Саввович, что пришлось взвалить на вас такое мелочное дело… У меня, представьте, не выкроилось и минутки, чтобы самому позвонить генералу. Занят!
Отлично! Пре-во-схо-дно! Капкан лязгнул, мертво схватил Николаева за пальцы.. Игорь Саввович потому и сказал, что ему, Гольцову, звонили из УВД, что хотел спровоцировать Николаева на открытую ложь.
– Очень и очень хорошо! – с деланным энтузиазмом продолжал Николаев. – Вы умеете быть настойчивым, Игорь Саввович.
Лжец! О какой настойчивости можно говорить, если органы внутренних дел были ведомством облисполкома, а в Ромском облисполкоме УВД курировал первый заместитель председателя облисполкома Иван Иванович Карцев – тесть Игоря Саввовича Гольцова? Генерал Попов, начальник УВД области, входил в число тех немногих людей, кто запросто бывал у Карцева дома. Понятно, что Геннадий Георгиевич Попов разрешил прописку сестры дворника, когда узнал, что об этом просит Игорь Саввович.
– Я, собственно, не принимал участия в прописке сестры Бочинина… – вежливо сказал Игорь Саввович и изысканно улыбнулся. – Будет вам известно, Николай Андреевич, что я знаю, почему вы хлопочете о прописке этой сестры. – Он сделал паузу. – Якобы смертельно больную мать дворника Бочинина вчера видели в магазине! Покупала, болезная, макароны…
Лицо управляющего медленно багровело. «Проняло тебя, сволочь!» – подумал Игорь Саввович и еще изысканней прежнего улыбнулся. Он наслаждался победой, ликовал и праздновал. Торжествующий, топчущий ногами управляющего, Игорь Саввович не обратил внимания на то, что в эти секунды он был абсолютно здоровым человеком, что грудь полна молодой легкости и восторга.
– Макароны покупала и подсолнечное масло, – медленно повторил Игорь Саввович, глядя уже не в переносицу, а прямо в воровские глаза Николаева.
Игорь Саввович ненавидел управляющего Николаева за трусость и карьеризм, за иезуитскую хитрость в борьбе за теплое и легкое место под солнцем, за поразительное невежество и апломб тупицы; он люто ненавидел Николаева за то, что управляющий из желания угодить Карцеву сделал начальника отдела новой техники Гольцова заместителем главного инженера ровно через месяц после того, как Карцев занял высокий пост. А за два месяца до этого Николаев никак не мог запомнить имя-отчество начальника отдела новой техники.
– А вы молодец! – с крестьянской терпеливой усмешкой на крестьянском лице сказал Николаев. – Служба информации у вас хорошо организована, ничего не скажешь…
А вот за это Игорь Саввович ненавидел Николаева с невозможной лютостью Эта рабская выдержка, это позволение плевать себе в лицо, когда это делают сильные, и надежда на то, что придет время, когда роли переменятся. Будь его воля, Николаев сейчас без раздумий отправил бы Гольцова на эшафот, но за спиной Игоря Саввовича стояли такие полки, каких управляющий сегодня не имел. Поэтому молчал, терпел, даже улыбался…
– Вы, как всегда, правы! – засмеялся Игорь Саввович. – Служба информации исправно сработала… Из сообщений известно, что от вас, Николай Андреевич, ушла домработница. Не выдержала легкого характера вашей молодой супруги! А без домработницы Вероника Яковлевна, естественно, жить не может. Вот вы и прописываете через меня, то есть Карцева, сестру Бочинина – будущую домработницу… – Игорь Саввович немного передохнул. – «Сейчас сполна заплатит мне за домработницу! Вы меня за человека не держите, вы меня считаете куклой, нулем, за которым стоит Карцев… Так получайте!» – Вам дорого обойдется прописка домработницы, если хоть один раз сестра Бочинина появится в вашем доме. Карцев сейчас ни о чем не знает и не узнает, но вот если вы меня не послушаетесь…
Игорь Саввович не просто рисковал, он вкладывал голову в пасть разъяренного льва. Управляющий трестом был, пожалуй, во сто крат сильнее, чем о нем многие думали.
– И за Валентинова вы рассчитаетесь! – совсем тихо сказал Игорь Саввович, заставив себя успокоиться. – Как только пройдет Коло-Юльский плот, будьте уверены, я объясню Левашеву, почему вас нет сейчас на совещании, и расскажу о том, о чем знает вся область и город. Трестом управляете не вы, а Сергей Сергеевич. Хватит снимать сливки с чужого молока! Вы бездарь и невежда! Это же вы спросили у механика своего катера, не барахлят ли свечи у дизеля?… Представьте, как развеселится Левашев, если узнает об этом.
Все – славу, обеспеченную жизнь, безделье – получил Николаев из рук выдающегося инженера Валентинова, а сам его втайне и порой открыто ненавидел и сегодня, сейчас отдавал Валентинова на съедение, оставив его один на один с Коло-Юльским плотом.
– Вы ждете, чем кончится рискованный эксперимент. Вы не идете на совещание потому, что надо при Левашеве сказать: «Да!» или «Нет!» А что вы можете сказать, если не знаете, что такое дизель? – Игорь Саввович встал. – Зато как хорошо быть в стороне! Выйдет, вы скажете: «Старались!» Не выйдет – печально проговорите: «Стареет, стареет наш Валентинов!»
Война, самая грандиозная и жестокая война в истории человечества коснулась Николаева кровавой рукой, но эта же война подняла его из деревни-хуторка на крохотной реке Ягодной, на обской волне вознесла на берег Роми, чтобы посадить в кресло управляющего. Сибиряки, народ щедрый, добрый, справедливый, все возможное и невозможное сделали для того, чтобы расплатиться с Николаевым за отмороженные в окопах ноги. Управляющий Николаев за перенесенные на фронте страдания получил так щедро, что много лет безбожно и нагло эксплуатировал свои страшные протезы.
– Вы думаете запугать меня молчанием? – весело спросил Игорь Саввович. – Не боюсь! – Он вдруг крикнул: – И не провожайте меня до центра кабинета!
В приемной Игорь Саввович остановился, чтобы посмотреть на секретаршу управляющего, так как было на что посмотреть. Глаза секретарши испуганно расширились, она побледнела, словно напудрилась мукой, стиснула руки на груди.
– Игорь Саввович, вам плохо? Дать воды?
– Воды?
Игорь Саввович прислушался к себе, чтобы понять, плохо ему или хорошо, надо ему пить воду или не надо. Он был здоров!
– Верочка! – сказал Игорь Саввович бормочущим от счастья голосом. – А почему бы мне в самом деле не выпить воды? Давайте!
Он осторожно, словно мог раздавить пальцами, протянул секретарше стакан:
– Спасибо, Верочка! Очень вкусная вода!
Игорь Саввович пошел осторожно и медленно по длинному коридору, он двигался так, словно нес в руках полные стаканы воды, расплескать которую опасно. Он благополучно добрался до двери своего кабинета, посмотрел; хорошая, высокая, прочная дверь. Справа от него сидит воспитанная, исполнительная, бдительная, любящая обоих начальников секретарша Виктория Васильевна. Перед ней стоит молодой мужчина почти высокого роста, отлично и со вкусом одетый; этот человек уже неплохо знает сплавное дело, а что касается Коло-Юльского плота, то мог бы при желании произвести на совещании фурор. Человек женат на женщине, внезапно сделавшейся дочерью важной персоны, с женой живет дружно, по-своему любит ее; наконец, этот хорошо одетый и на вид завидно здоровый человек при желании может сделать блестящую карьеру и уже сделал все, что полагается для этого. Спрашивается: отчего этот преуспевающий человек не решается войти в собственный кабинет, прохладный и удобный?
Игорь Саввович вошел в кабинет, сел, положил подбородок на руки. Минута, вторая, третья… Игорь Саввович СДЕЛАЛСЯ СНОВА БОЛЬНЫМ.
Чертовщина! Он бесшумно пересел на «больничный» подоконник, оперся спиной, ноги вытянул, замер. Монастырская тишина, тяжелый, неподвижный воздух, запах натертого паркета; блеск полированной крышки стола, слепящий солнечный зайчик на автоматической ручке с золотым пером… Привычная боль в груди, страхи, непреодолимое болезненное желание не двигаться, ничего не видеть, ничего не слышать. Пусть все провалится в тартарары, взорвется – только не думать, не двигаться, не видеть, не слышать!

День рождения

Лифт работал, но на свой третий этаж Игорь Саввович поднялся пешком, между первым и вторым этажом вынул из почтового ящика газету и журнал, порывшись в карманах – чего только там не было! – «личным» ключом бесшумно открыл замок. Он неподвижно постоял в темном коридоре, чтобы адаптироваться в темноте и – это было самым важным! – приготовиться к тому, что Светлана могла знать о доме сорок шесть по улице Фрунзе. Жену Игорь Саввович не боялся, но сам не любил врать и ненавидел лгущих, поэтому еще в автомобиле решил во всем признаться, если Светлана спросит или как-нибудь покажет, что знает о ночи у Риты.
Адаптировавшись, Игорь Саввович посмотрел на светящийся циферблат часов – ровно двадцать пять минут седьмого, время его обычного возвращения с работы.
Он включил электричество в прихожей, поставив на место чемоданчик типа «дипломат», прислушался Если Светлана возится в кухне, то какой-нибудь из многочисленных транзисторов, наводняющих дом, должен был орать на всю катушку; если Светлана была не в кухне, а в любой из трех комнат, – транзисторы молчали. Музыку жена включала только тогда, когда готовила обеды и ужины, и сейчас – вот несчастье! – было тихо.
– Ладушки! – обреченно пробормотал Игорь Саввович. – Ладушки!
Сегодня, девятнадцатого июля, в понедельник – день тяжелый, Игорю Саввовичу Гольцову, или Игорю Сергеевичу Валентинову – как угодно! – исполнялось ровнехонько тридцать лет, и он с утра мечтал, что жена забудет о круглой дате, и тогда Игорь Саввович после очень горячей ванны в одних трусах будет смотреть по телевизору столичный футбол.
Музыки не было, не было в квартире музыки… Покашляв, нарочно громко топая, Игорь Саввович прошел в свою комнату неторопливо, нарочно замедляя движения, снял костюм, надел пижаму, тонкую и легкую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57