– спросил он. – Может быть, и вам стало бы проще работать? Объясните, если можно!
Подперев подбородок левой рукой, медленный и настороженный следователь смотрел на Игоря Саввовича так, словно не верил, что перед ним сидит живое существо, способное видеть, слышать, думать и чувствовать. И длилось это долго, возможно, целую минуту, затем Селезнев полушепотом спросил:
– Никого и ничего не боитесь? Уверены, что инспектор дорожного надзора, узнав машину вашей жены, опять трусливо уйдет?
Ишь ты! Знает о дорожной пробке на Воскресенской горе и, значит, не зря потратил три дня и четыре ночи.
– Чувствуете полную безопасность за спиной могущественного тестя? – продолжал яростным полушепотом Селезнев. – Крепче брони, надежней стали! Хотите свалить вину на дочь Карцева! Абсолютно уверены, что я встану на цырлы и покину место происшествия? Ошиблись, Гольцов!..
В полуприкрытых глазах следователя блеснуло торжествующее и яркое, рот сделался тонким и решительным, голос на последней фразе прозвучал по-прокурорски. Он встал, по-солдатски выпрямился, торжественно произнес:
– Гражданин Гольцов, я возбуждаю дело по статье 148 Уголовного кодекса РСФСР.
Селезнев монотонным голосом договорил положенное в этих случаях, не посмотрел ни разу на Игоря Саввовича, сел и снова уставился на перо автоматической ручки – старой и плохой. Перо ему не понравилось, Селезнев досадливо поморщился, встряхнул ручку и буднично, скучно проговорил:
– Итак, вы утверждаете, что ваша жена Светлана Ивановна Гольцова произвела покупку гаража. Так?
Дело возбуждено, пишется протокол, но Игорь Саввович по-прежнему не понимал, какое отношение к ночной пьяной драке имеет история и факт покупки гаража. Почему? Ну, почему? Игорь Саввович напряг память… Прибежала откуда-то радостная и запыхавшаяся Светлана, торжественно объявила, что нашла гараж, сморщив озабоченно лоб, сообщила, что нужна тысяча рублей; сидящий над ремонтом очередных необычных часов, Игорь Саввович сказал, что деньги есть, если временно забыть долги за машину: две тысячи его матери Елене Платоновне и тысячу родителям Светланы. Жена умоляюще сложила руки на груди, он посмотрел на нее снисходительно и сказал, что Елена Платоновна может подождать: «Покупай, Светка, гараж! Мама потерпит!..» Это было полтора года назад.
– Повторяю показания! – сказал Игорь Саввович. – Утверждаю, что гараж купила жена, я только отдал деньги…
– Гелию Макаровичу Фалалееву… Сыну дворничихи?
– Возможно, что и названному вами гражданину… – Игорь Саввович наблюдал за дрянным пером старой авторучки. – Покупкой гаража я не занимался совсем, так как машиной не пользуюсь. На ней ездит жена…
– Не умеете водить?
Игорь Саввович улыбнулся.
– Умею! – сказал он. – Умею, но больше не хочу возиться с карбюраторами и сцеплениями…
Опять двадцать пять! Ну, буквально дрожал от ненависти к Игорю Саввовичу следователь Селезнев, похожий на какого-то давным-давно забытого, но близкого, хорошо знакомого человека. Дрянное перо авторучки оставило на протокольном листе кляксу, злобно пронзило бумагу и чуть не сломалось.
– Отвечайте, пожалуйста, только на прямые вопросы, – сказал Селезнев, вытирая со лба пот. – Итак, машину водить умеете?
– Умею.
– Но никогда, как утверждаете, не садились за руль «Жигулей» под государственным номером 00 07 РОГ?
– Никогда.
… На семнадцатом году жизни мать Елена Платоновна и отец Савва Игоревич подарили сыну старую, но безотказную «Победу», которую дешево купили в военном округе, когда военные власти распродавали устаревший автомобильный парк. «Двадцатый век – век техники! – торжественно сказал Савва Игоревич, передавая сыну ключи от „Победы“. – Нужно с молодых ногтей ладить с инженерией… Будь осторожен, Игорь, и сделай любезность быть не только всадником, но и конюхом. Изучи машину!» А дальше все происходило само собой. Через два года Игорь продал «Победу» и купил «Москвич» последней марки, а на втором курсе института – родители добавили тысячу – завел голубую «Волгу». Он был одним из восьми студентов Лесотехнического, имеющих собственный автомобиль…
– Так! Хорошо!
Посадив еще одну кляксу, Селезнев закусил губу.
– Теперь скажите, гражданин Гольцов, как случилось, что заявление на постройку гаража подписано вами?
Игорь Саввович выпрямился, исподлобья посмотрев на Селезнева, поднялся.
– Что? – отрывисто спросил он. – Заявление подписано мной?
– Ваша подпись?
– Моя!
Заявление, напечатанное на машинке с мелким шрифтом, было написано на имя председателя исполкома Кировского района города Ромска товарища Малярко, и, наверное, почерком председателя на уголке было написано: «Разрешить застройку», и под заявлением – Игорь Саввович глазам своим не верил – стояла размашистая подпись: «И. Гольцов». Он смотрел на бумагу как завороженный и ничего не понимал. Когда он подписал заявление? Отчего не помнит самого заявления? Кто его, наконец, писал, если первая фраза была такой: «В марте месяце мной приобретена машина…» Игорь Саввович был достаточно грамотным человеком, чтобы не писать «в марте месяце», так как март сам по себе месяц…
– Слушайте, гражданин следователь… – Игорь Саввович остановился. – Я должен сделать серьезное заявление…
– Слушаю ваше заявление…
Двери кабинета по-хозяйски распахнулись, раздался стук подкованных сапог, Селезнев вскочил, вытянулся. Первым в кабинет неторопливо вошел полковник Сиротин, за ним пожилой майор. Это его сапоги гремели стальными подковками, так как лакированные, совершенно новые мягкие туфли Сиротина стучать не могли. С заложенными за спину руками полковник остановился в трех метрах от дверей, вежливо покивал и засмотрелся на стены кабинета.
– Товарищ полковник, старший лейтенант Селезнев… – начал следователь, но приятель Игоря Саввовича полковник Сиротин милостиво поднял руку, остановил его:
– Знаю, знаю! Об этом деле мне докладывали! – и повернулся к майору. – Федор Евстигнеевич, а побелочку-то служебных помещений не везде произвели… Не везде, ох, не везде побелочку-то произвели! Думаешь, высшее начальство только в свои барские кабинеты заглядывает?
Мать честная! Сиротин-то был в полной форме, в которой Игорь Саввович его никогда не видел. Оказывается, Митрий Микитич носил не милицейскую форму, а общевойсковую, так как был полковником внутренней службы. Наконец, Игорь Саввович впервые видел боевые награды полковника. Бог мой! Грудь Сиротина, выпуклая, походила на радугу: так блестели разноцветные планки к орденам и медалям, сосчитать которые было невозможно. Вот тебе и Митрий Микитич – весельчак, миляга, простецкий мужик, любимец города Ромска и его окрестностей, как полковник сам над собой подшучивал!
Смешной коротышка, круглолицый и багровый от несокрушимого здоровья, стоял в трех метрах от порога полковник Сиротин и презрительно оглядывал стены кабинета, очень недовольный почтительно стоящим за его спиной майором.
– Побелить надо, майор, – наконец сказал Митрий Микитич. – Десяти дней тебе хватит?
– Хватит, товарищ полковник! Будет сделано, товарищ полковник!
Со смеху можно было подохнуть, как важничал Митрий Микитич! Интересно, у кого, шельмец, взял напрокат раскатистый бас, где научился строго выкатывать глаза, брюзгливо оттопыривать толстую и добрую нижнюю губу? Нет, это был не Дмитрий Сиротин! Митрий Микитич, разговаривающий на языке обских аборигенов, слова произносил мягко, тенорил, а этот яркий от радуги на груди полковник басил на министерский лад. А как смотрел на следователя Селезнева! Ну кто поверит, что это Митрий Микитич? Хамелеон, а! Участник художественной самодеятельности из деревни Пентюшкино.
– Селезнев Юрий Ильич? – продолжая басить, спросил полковник. – Ну и как, товарищ старший лейтенант? Понемножку дело двигается? Ба! Кого я вижу! Игорь Саввович, ты ли это?
Узнав Игрря Саввовича, то есть разрешив себе заметить Гольцова, полковник на привычный тенор не перешел, хотя улыбнулся покровительственно и укоризненно, словно хотел сказать: «Ах, как это нехорошо: сидеть в кабинете следователя Селезнева!»
– Кого я вижу! Кого я вижу! – продолжал полковник Сиротин. – Самого Игоря Саввовича Гольцова! Ах, да, да! А я и забыл, что ты того… Пить надо аккуратнее, Игорь Саввович, пить, говорю, надо меньше – спокойнее будет! Ну, и как делишки, как делишки?
Селезнев по-прежнему держал руки по швам.
– Возбуждено дело! – сказал он.
– Ах-ах-ах! – не то засмеялся, не то закудахтал Сиротин. – Да я еще на пороге понял, что дело-то вы возбудили… – И резко повернулся к майору. – Слушай, Федор Евстигнеевич, так за десять дней произведешь побелку?
– Успею, товарищ полковник.
Дмитрий Никитич Сиротин сделал четкий полуоборот к дверям.
– Продолжайте работать, товарищ старший лейтенант!
Трескучее раскатистое «р» и запах крепкого одеколона оставил в кабинете полковник Сиротин, которого следователь Селезнев проводил длинным задумчивым взглядом. Подковки майорских сапог уже отбарабанили свое по коридору, а Селезнев все стоял по стойке «смирно». Красиво стоял, добротно, умело, с ефрейторским шиком и лихостью, а вот глаза у следователя были, как подумалось Игорю Саввовичу, «нестроевыми». Еще несколько длинных секунд он стоял неподвижно, потом вернулся к столу, подумав еще немножко, опустился на стул – усталый и грустный, незамысловатый и простецкий, растерянный и униженный. Теперь было абсолютно ясно, что Игорь Саввович много раз встречался с Селезневым, знал его хорошо, но когда и где они встречались, забылось так же прочно, как подпись на заявлении о гараже.
– Мы остановились, мы остановились… – бормотал Селезнев. – На чем же мы остановились?..
Игорь Саввович тоже притих. Что все это значило? Расспросы о гараже, неожиданное появление полковника, явно встревоженного ходом дела и пытающегося открыто смутить Селезнева? Неужели Митрий Микитич не верит, что на Игоря Саввовича напали? Отчего надо напяливать мундир, когда полковник сам утверждал, что Селезнев – человек порядочный и дотошный? Что происходит, а?
– Мы остановились на том, что я умею водить машину, – сказал Игорь Саввович. – Поэтому вы не верите, что я не пользуюсь «Жигулями»?
– Да, да, да!
Старая и плохая автоматическая ручка не хотела писать. Селезнев озверело встряхивал ее, стискивал зубы, затылок ощетинился вихорьком, ноздри трепетали, и Игорь Саввович глядел на него презрительно, так как вспомнил, что все – адвокат, жена, полковник – считали Селезнева крепким орешком, а на деле только одно появление петушащегося Сиротина выбило следователя из колеи. Эх, Селезнев! Ты ли это десять минут назад улыбался одними губами – глаза пронизывающие, ледяные, – разыгрывал независимость, безбоязненность, неподкупно прищуривался и задирал подбородок, а после цокота подкованных сапог и трескучего «р» сидел как опущенный в воду?.. Хладнокровней, хладнокровней, гражданин старший лейтенант! Вам за выдержку, мужество, беспристрастность и неподкупность деньги платят, бесплатное обмундирование выдают, хромовые сапоги…
– Допрос сегодня окончен, – не поднимая глаз от. протокола, сказал Селезнев. – Свободны до десяти ноль-ноль завтрашнего дня.
Лицо Селезнева нельзя было назвать красным от стыда – оно было пунцовым, темно-пунцовым…

* * *

Шоферу дяде Васе, который возил на служебной машине Игоря Саввовича, было далеко за шестьдесят, он внешне был точно такой, какими бывают шоферы-профессионалы с большим стажем: слегка полный от вечного сидения за баранкой, широкий, как говорят, кряжистый; лицо загорелое, рукава рубашки засучены по локоть. Вдобавок к этому дядя Вася имел лохматые брови, умные глаза, сосредоточенный нахмуренный лоб человека, научившегося молчать сутками… Сейчас дядя Вася сердился.
– Машина, говорю, ждет! – сказал он. – Машина готова…
Дядя Вася обиделся на Игоря Саввовича за то, что «шеф» утром не вызвал его из гаража, а на троллейбусе ездил в больницу и пешком добирался до райотдела милиции. Это было предательством, так как в ожидании вызова дядя Вася в гараже ходил из угла в угол, помирая от скуки, и теперь, когда Игорь Саввович вызвал его, продолжал сердиться.
– Куда поедем, Игорь Саввович?
– В городскую больницу.
Черная «Волга» устаревшей модели, но еще совсем новая, бесшумная, до сих пор вкусно пахнущая нитролаком и обивкой сидений, помчалась с бешеной скоростью, хотя Игорь Саввович не торопил. Дело в том, что шофер дядя Вася, бывший таксист, никак не мог отучиться «жать на всю катушку», и машина летела стремительно, лавируя по каким-то тайным, известным только опытным водителям переулкам, где дядя Вася не останавливался даже на красные светофоры, так как автоинспекция здесь бывала только в определенные часы… Пять-семь минут, и дядя Вася резко затормозил у кирпичных ворот областной больницы.
– Заезжать? – негромко спросил он. – После двенадцати ворота открыты…
Два года тому назад шофер Василий Васильевич Субботин захотел пенсионной тишины и покоя, но долго не высидел; пошел на «непыльную» работу к Игорю Саввовичу Гольцову, именно к Гольцову, с которым познакомился случайно, когда катал по городу веселую компанию.
– Оставайтесь здесь, дядя Вася! – сказал Игорь Саввович. – Заезжать не будем…
Модерновой, состоящей сплошь из металла и стекла, была новая областная больница. Насквозь просматривался вестибюль, виднелись с улицы лестничные марши, солнце заливало снаружи и изнутри все, что можно было залить, и, наверное, от этой сквозной прозрачности, от солнечной неистовости подчеркнуто одинокой казалась темная фигура старика, сидящего на последней ступеньке низкого крыльца. Старик был таким маленьким, что трудно было предположить в нем отца почти двухметрового Бориса Иванова, и сидел он на крыльце в той же позе, в какой сидел в десятом часу, когда Игорь Саввович заезжал в больницу.
– Как дела? – спросил Игорь Саввович, стараясь не смотреть на старика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57