– Есть новенькое?
Отец Бориса Иванова не пошевелился, на Игоря Саввовича тоже не посмотрел, но ответил:
– А кто его знает, как дела? У них, этих врачей, ничего не поймешь! Вот как дела!
Старик вздохнул, зябко пожал плечами и покачал головой.
– Кто его знает, как дела! – продолжал он. – Кто говорит – помирает, а кто – живой… У них не понять, у этих докторов…
В единственном темном уголке вестибюля, где на стеклянных стенах висели огромные и яркие плакаты на медицинские темы, Игорь Саввович увидел мать Бориса Иванова, тоже маленькую и худую.
– У них не понять, у этих докторов…
Гардеробщица быстро протянула Игорю Саввовичу короткий халат, он торопливо накинул его на плечи, перешагивая через две ступеньки, поднялся на третий этаж. Молоденькая медсестра метнулась, чтобы преградить ему дорогу, но тут же отступила, словно он был прокаженным или, наоборот, невообразимо высоким начальством… Синтетическая мягкая дорожка; двери, двери, двери; белые халаты, много белых халатов и – тишина, настоящая больничная тишина, сравнить которую ни с чем невозможно.
Возле дверей с табличкой «Заведующий кафедрой К.Я.Чернышев» Игорь Саввович задержался, поправил халат, задрав подбородок, решительно постучал, и буквально в эту же секунду дверь с бешеной энергией распахнулась, на пороге в угрожающей позе выросла старшая медсестра, знакомая Игорю Саввовичу по утреннему визиту. Разозленная, надменная, она выпятила и без того выпяченную грудь, открыла рот, чтобы отчитать неизвестного за появление в неурочный час, но вдруг попятилась и проговорила:
– Ах, это вы!.. Еще раз здравствуйте, товарищ Гольцов!
Она глядела на Игоря Саввовича так, как глядели, наверное, московские поклонницы на актера Вячеслава Тихонова после двенадцатой серии фильма «Семнадцать мгновений весны». Вот какую «славу» принесла ему победа над троими в Пионерском переулке.
– Сюда, пожалуйста!
Белые стены, стулья, столы, шкафы; белые халаты и шапочки, запах больницы – знакомое, волнующее для Игоря Саввовича, который все-таки был и оставался докторским ребенком. Осматриваясь, он поймал взглядом что-то постороннее, мешающее, не больничное – это сидела, положив одну капроновую ногу на другую, жена Игоря Саввовича. Халат с плечей Светланы сполз, открыв цветной костюм – яркий, слишком яркий на белизне и стерильности профессорского кабинета. Мало того, в левой руке Светлана неосознанно изящно держала длинную сигарету и завороженно глядела на профессора Чернышева, который тоже – неумело и смешно – держал в пальцах правой руки сигарету. Это значило, что Светлана испросила разрешения закурить, получив согласие, угостила сигаретой профессора, а он, как человек галантный, хоть некурящий, от сигареты отказаться не мог. Теперь профессор Чернышов морщился от сигаретного дыма.
– А, Игорь Саввович! Здравствуйте! Садитесь!
Высокий, длинноволосый, аристократически поджарый, с великолепным цветом моложавого лица, профессор Чернышов трудолюбиво сидел на обыкновенной больничной табуретке.
– Садитесь, бога ради, Игорь Саввович! – профессорским басом с профессорским величавым благодушием прогудел он. – Это ведь только у хирургов правда в ногах.
Чертовски раздражал яркий костюм жены, блестящие от волнения глаза, капроновые ноги, сигарета в отставленной руке. Конечно, Светлана примчалась к профессору прямо из института и опять собиралась вернуться в институт, глупо было бы специально заезжать домой переодеваться, и все-таки она мешала, казалась лишней и ненужной в кабинете профессора. Она походила на черную «Волгу», на которой Игорь Саввович не мог подъехать к вестибюлю, где на нижней ступеньке сидел маленький старик, оцепеневший от горя.
– Ну-с, Игорь Саввович, – самодовольно пробасил профессор, – считаю операцию излишней. Сделали все, что могли, и, может быть, чуточку больше. – Он сверкнул глазами, как провинциальный трагик в патетический момент. – Правда, есть тревожные моменты и… моментики! Нехорош низкий гемоглобин, скверный тонус, прошлый травматизм…
Светлана сделала такое движение, словно хотела вскочить, но вовремя удержалась.
– Понимаешь, Игорь! – возбужденно проговорила она. – Выяснилось, что около года назад Иванов перенес сотрясение мозга, и тоже в результате драки… Об этом рассказали Константину Яковлевичу родители Иванова.
Профессор мягко улыбнулся.
– Сотрясение мозга, Светлана Ивановна, мы диагностировали сами, а родители больного только подвердили оче-вид-ное! – Он взял со стола несколько рентгеновских снимков разных форматов, повернувшись к окну, стал разглядывать их на просвет. – Удар в лобную часть, вероятнее всего, был нанесен металлическим предметом, может быть, кастетом… Он фрукт, этот ваш Борис Иванов! – Профессор помолчал. – И все-таки повторяю: положение серьезных последствий вызвать не должно…
Раздражение вызывала у Игоря Саввовича жена, до сих пор не догадавшаяся сменить позу или хотя бы одернуть юбку: наглым выглядело круглое колено. Игорь Саввович поморщился, поерзал на табуретке и начал сосредоточенно смотреть на свои загорелые сильные руки. Собственно говоря, в профессорском кабинете ему делать было нечего, совершенно нечего – и сейчас, и утром, и вечером, и в любое время дня и ночи. Операция не нужна, Борис Иванов лежит в палате, предусмотрительно с ног до головы истыканный иглами, укутанный бинтами, обвешанный трубками и шлангами. Пожилая опытная сестра следит за пульсом, дыханием, давлением крови…
– Все будет хорошо! – сказал профессор Чернышев, поднимаясь. – Думаю, через день-два Иванов, выражаясь по-простонародному, оклемается.
Светлана по больничному коридору шла впереди, и выяснилось, что юбка на ней была обыкновенная, скромная и простая, но раздражение от этого не прошло, а, наоборот, усилилось: «Надо следить за собой!» Игорь Саввович внезапно остановился, круто развернувшись, вернулся к дверям профессорского кабинета, постучал, и как только появилась старшая сестра, улыбнулся ей заманчиво.
– Простите! – сказал он. – Вы Наташа, да? Алла? Вероника, вот кто! А почему вы такая красивая, Вероника?
Улыбка. Короткий нервный смешок; настороженный взгляд в спину уходящей Светланы.
– Вера! – сказала сестра. – Я вас слушаю…
Сестра гортанно смеялась, глядела на Игоря Саввовича открыто призывно, а он, наклонившись к ее уху, чувствуя запах духов, зашептал:
– Даю честное пионерское слово, что даже на дыбе не расскажу… Уверен, что вы записываете звонки к профессору. Дайте мне списочек тех, кто звонил по поводу Иванова. Муж ревнивый?
– Страшно! – ответила сестра, беззвучно смеясь. – Сейчас я дам список…
Она ушла, минут пять отсутствовала, а Игорь Саввович думал, что сестра умна. Она просто-напросто все понимала.
– Вот список. Звоните, Игорь Саввович! – Сестра хорошо улыбнулась. – Перемелется – мука будет… Звоните!
– Спасибо, Вера!
– Не за что, Игорь.
В стеклянный вестибюль Игорь Саввович вышел вместе со Светланой. Пряталась в тени медицинских плакатов крохотная старуха, родившая Бориса последним из пяти детей, сидел на бетонной ступеньке крохотный старик, а на город – вот новость! – наползала веселая и шустрая туча непонятного происхождения. Двусмысленная была туча, из тех, что могла просто поиграть с горожанами в кошки-мышки, но могла разразиться коротким, свирепым ливнем с громами и молниями. Воздух был душен, влажен, и очень хотелось дождя.
– Все хорошо, Семен Леонтьевич! – сказал Игорь Саввович маленькому старику. – Скоро Борис поднимется… Вы бы шли домой, отдохнули…
Старик сидел в прежней позе.
– У них, у врачей, – проговорил он, – всегда ничего не понять…
Отходя от крыльца, Игорь Саввович спиной чувствовал, что старик вот так, сжавшись в комочек, опустив голову, оцепенев, способен просидеть на нижней ступеньке до той минуты, пока не выйдет из стеклянного вестибюля здоровый сын или не вынесут на парусиновых носилках труп.
Светлана по новой, черной еще, асфальтовой дорожке шагала осторожно, чтобы не цокать деревянными подошвами сабо, а правой рукой нервно шарила в лакированной сумочке. Искать неизвестное она начала еще на крыльце больницы, ничего не нашла и вот продолжала шарить на ощупь, не догадавшись остановиться и заглянуть в сумочку. Наконец что-то звякнуло, Игорь Саввович покосился, увидел, что Светлана держит в пальцах ключи от «Жигулей», но вид у нее такой, словно жена об этом и не догадывается.
– Пошли, пошли! – сказал Игорь Саввович.
Шофер дядя Вася держал машину в тени высокого больничного забора, и, направляясь к нему, Игорь Саввович услышал, как опять звякнули ключи от «Жигулей». Он повернулся к жене, удивленно посмотрел на нее и еще больше удивился, когда не увидел машину Светланы.
– Ты без автомобиля? – спросил он. – Почему?
Она исподлобья посмотрела на него, молча помотала головой.
– Почему без машины? – упрямо спросил он. – Она исправна?
– Исправна, – тихо ответила Светлана. – Исправна… Поехали!
Игорь Саввович теперь внимательно прислушивался к уже заведенному мотору машины дяди Васи, чтобы успокоиться, подавить новую вспышку раздражения и неприязни к Светлане. «Что происходит? – думал он нарочито медленно. – Следователь расспрашивал о гараже, жена отказалась от машины…»
– Почему не пользуешься машиной?
Светлана коротко вздохнула, переступила с ноги на ногу. Он задохнулся от злости: «Дура стоеросовая! Кретин поймет, что истерики и слезы меня окончательно добивают! А ей все позволительно, черт подери!»
– Василий Васильевич, меня в трест, Светлану Ивановну – в институт.
– Игорь! Послушай, Игорь… Надо сначала заехать домой.
– Зачем?

Друзья и враги

По лестнице и трестовскому коридору Игорь Саввович тащился черепахой, ощущая себя больным, больным окончательно, то есть так, как это обычно случалось по понедельникам, когда после двух свободных дней приходил к девяти часам на работу. А сегодня старуха вахтерша, сидящая праздно между этажами, посмотрела на него испуганно: «Это чего же ты такой плохонький?» В приемной секретарша Виктория Васильевна поднялась, поджала губы, не зная, что сказать, что сделать.
– Жарко очень! – пробормотала она. – Ждали, ждали дождя…
Его растерянность, боль, усталость, плохо спрятанное отчаяние – все было отражено на полном весноватом лице Виктории Васильевны, и подумалось, какой хороший, сердечный, работящий и беззаветно преданный делу человек Виктория Васильевна… Игорь Саввович грустно улыбнулся, так как не знал фамилию секретарши, с которой работал четвертый год.
– Три раза звонил Сергей Сергеевич, – сказала Виктория Васильевна, – Он, кажется, через час вылетает. – Она вздохнула. – Тревожно мне за Сергея Сергеевича. Два инфаркта, а он… Голос дрожит, заикаться начал…
Игорь Саввович прошел в кабинет, бесшумно сел на рабочее место, побыв две-три минуты в полной неподвижности, с презрительной улыбкой вынул из кармана четвертушку бумаги с именами тех, кто звонил в областную больницу, чтобы справиться о состоянии Бориса Иванова.
Полковник Сиротин,
помощник первого заместителя председателя облисполкома Павел Николаевич Дрынин,
прокурор города,
прокурор Кировского района города Ромска,
секретарь обкома партии по промышленности Цукасов,
помощник первого секретаря обкома партии,
управляющий трестом Николаев,
генерал Попов,
председатель Кировского райисполкома Малярко,
ректор Черногорского медицинского института Гольцов,
заведующая кафедрой хирургии Черногорского медицинского института Гольцова-Веселовская,
главный инженер треста Валентинов,
доцент Ромского пединститута Гольцова,
Гелий Макарович Фалалеев,
актриса областного драматического театра Голубкина,
начальник планово-экономического отдела треста Ромсксплав Маргарита Васильевна Хвощ…
Оказалось, что в кабинете не так тихо, как почудилось после уличных оголтелых шумов; что-го загадочное произошло с комнатой, которую Игорь Саввович ценил за глухую благодатную тишину: катилась за окном волна металлического автомобильного гула, который, казалось, качался, вздувался, опадал и опять набухал, – это работали уличные светофоры.
– Полковника Сиротина! – набрав телефонный номер 02, холодно потребовал Игорь Саввович. – Если нет в кабинете, поищите по городу. Гольцов говорит…
Сиротин оказался в приемной генерала Попова зная, что по этому телефону его могут слушать многие, негромко проговорил:
– Привет, Игорь Саввович! – Тихий и печальный голос, хрипотца в прокуренных легких, вялость и раздражение. – Я тебя слушаю, Игорь Саввович!
– Когда мы сможем повидаться, Дмитрий Никитич? Хорошо бы вечером.
– Решено! – Полковник, кажется, облизал сохнущие губы. – Тебе известно, что вечером прилетает Валентинов?
Ладушки! Но вот уж совсем непонятно, зачем прерывал командировку главный инженер Валентинов? Чем мог помочь своему заместителю теоретик, философ, живущий в небесах и выше, аристократ и чистюля Валентинов? Изрекать сентенции типа: «Пьянство – результат духовной и творческой пустоты!», «Пьянство – проявление мелкобуржуазной стихии!» А кроме всего прочего, есть опасность столкнуться с бывшей женой, матерью единственного ребенка, чего, впрочем, Валентинов знать не может.
– До вечера, Дмитрий Никитич!
– Вечером буду, Игорь Саввович!
Не с кем поговорить, посоветоваться, выплакаться в жилетку. Светлана только вздыхает и проливает слезы, что-то скрывает от мужа, боится чего-то непонятного; полковник Сиротин почему-то так волнуется за него, что занимается гнусными провркациями. Скоро прилетит мать, видеть ее не хочется, почему – непонятно тоже. Черт бы побрал этот гул за окном! Почему раньше казалось, что улица с ее шумами отрезана от мрачного кабинета, похожего на келью влиятельного монаха?
– Виктория Васильевна, когда прибывает самолет из Черногорска?
– В пять сорок две, Игорь Саввович.
– А самолет Сергея Сергеевича?
– В шесть пятнадцать.
– Рейсы не задерживаются?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57