– Айда в знаменитую мюнхенскую пивную, где бесноватый фюрер речугу толкал. Еще не был? Туда первым делом везут туристов. Из капстран, понятно. Надо же нам отметить такую неожиданную встречу?
– Лучше зайдем в бар при гостинице? – предложил Казаков.
– Тут везде у них пиво первый сорт, – сказал Найденов. – А виски – дрянь! По сравнению с нашей «столичной», но шотландское виски все же лучше ихнего шнапса.
– Я смотрю, ты специалист по выпивке.
– Норму свою знаю, – рассмеялся Найденов.
В баре они заняли маленький столик в углу. Игорь Иванович потолковал по-немецки с барменом, и скоро им подали бутылку шотландского виски, пяток пузатых коричневых, с красивыми этикетками, бутылок датского пива.
– И что это за тара? – ловко сковыривая блестящей открывашкой пробку, заметил Найденов. – Граммов триста… На один глоток.
Вадим Федорович взглянул на часы: в девять обещал к нему зайти Курт Ваннефельд, с вечерним он возвращается в Западный Берлин; Казаков выедет из Мюнхена через сутки, – у него завтра еще одна встреча с Бруно фон Боховым. Когда гостеприимный хозяин виллы провожал гостей до железных ворот, он вдруг негромко сказал Вадиму Федоровичу:
– Я поддерживаю хорошие отношения с комиссаром полицейского управления, постараюсь что-нибудь через него для вас сделать…
– А что тут можно сделать? – удивился Вадим Федорович.
– Он знает людей, которые тогда служили в гестапо, отсидели свой срок, теперь пишут мемуары… Не исключено, что кто-нибудь из них слышал про подпольную группу полковника Кузнецова.
– Точнее, выслеживал его, – ввернул Курт Ваннефельд.
– Все может быть, – улыбнулся Бруно.
– Я буду вам очень признателен, – бросив на приятеля выразительный взгляд, сказал Казаков. Это была хоть какая-то зацепка. Честно говоря, у него создалось впечатление, что Бохов больше знает, чем говорит. И Курту так показалось.
Договорились на завтра, Бруно обещал позвонить в номер ровно в семнадцать и сообщить, куда приехать. Дал понять, что все это организовать будет не так-то просто: встречаться и разговаривать с советским журналистом мало тут найдется охотников из бывших…

* * *

Игорь Иванович, подливая в хрустальные стаканчики виски, рассказывал, что с год беспризорничал, потом попал в детдом, там взял другую фамилию – Найденов, ну а дальше – ЗИЛ, заочный институт иностранных языков (иначе кто бы его сюда послал?), целинный совхоз, женитьба, в Москве у него растет дочь Жанна…
– А как ты живешь? – спросил Найденов. – Конечно, женат…
– Двое детей, – в тон ему сказал Казаков. – Ну и работа, работа, работа…
Виски постепенно растворило ледок отчуждения, развязало языки, наперебой стали вспоминать свое детство, Андреевку…
– И все-таки странно, что ты ни разу не приехал туда, – укорял Вадим Федорович. – Ладно, мальчишками мы были несправедливы к тебе, но там же твоя мать. Она считает тебя погибшим.
– Надо было рвать с прошлым, – хмуро заметил Найденов. – Вспомни, тогда не принимали в институт, если ты был в оккупации, а у меня ничего себе подарочек: папаша – немецкий шпион! Вся моя жизнь могла пойти наперекосяк, понимать же надо. Это сейчас все по-другому, а тогда, сразу после войны, с такими, как я, особенно не чикались.
– «Чикались»… – повторил Казаков. – На немецкий язык и не переведешь это слово… Ну а потом, когда все забылось? Осталось в прошлом?
– И я все позабыл. Поставил крест на своем прошлом.
– Даже мать забыл?
– Она тоже была не подарок, – выдавил из себя Игорь Иванович и машинально потрогал себя за щеку.
– Ничего не слышал про… – Казаков умолк: может, Игорю не понравится, что он назовет Шмелева его отцом?
– Я же тебе сказал: нет у меня отца, матери и вообще я – Найденов! Понял, Най-де-нов! Меня нашли под вагонной скамьей и сделали в детдоме человеком! Да и разве один я такой на белом свете? Мало в России осталось после оккупации ребятишек с немецкой кровью? Разве они носят отцовскую фамилию? Да и матери-то вряд ли знали фамилии насильников…
– Твоя-то мать вышла замуж за Шмелева…
– За Шмелева, а не за немца…
Вадиму Федоровичу в голосе Найденова почудилась какая-то фальшивинка. Когда люди впадают в патетику, всегда ощущается фальшь. Даже у незнакомых русских людей при встрече на чужбине возникают друг к другу самые теплые чувства, наверное потому, что в каждом согражданине ощущается частичка твоей Родины. А вот, сидя за одним столом с ним, Казаков не ощущал этого тепла, что-то в Найденове настораживало… Может, сказывалось прежнее мальчишеское отношение к нему? Тогда в военной Андреевке они считали его чужим, помнится, раз с Павлом в привокзальном сквере крепко поколотили Игорька Шмелева…
В баре стало шумно, все подсаживались и подсаживались за столики туристы, по соседству расположилась шумная компания французов. Они громко разговаривали, смеялись. В общем, чувствовали себя, как дома. Бросив в их сторону недовольный взгляд, Игорь Иванович предложил:
– Хочешь посмотреть, как я тут живу? Прямо напротив моих окон – знаменитая церковь Фрауэнкирхе.
– Чем же она знаменита?
Этого Найденов не знал. Не моргнув глазом соврал:
– Фридрих Великий здесь короновался.
– Фридрих Второй был прусским королем, – заметил Вадим Федорович. – А Мюнхен – столица Баварии.
– А черт ее знает, чем эта церковь знаменита! – беспечно рассмеялся Найденов. – Тут на каждом шагу какая-нибудь достопримечательность! У меня в холодильнике хранится бутылка «столичной» и есть две воблины. Поехали ко мне? Посмотришь, как живут на чужбине советские служащие.
– У меня тут кое-какие дела… – Казаков с ходу не смог придумать убедительного предлога.
– Послушай, у тебя не осталось черного хлеба? – наступал Найденов. – Вот чего здесь нам не хватает.
Зародившееся недоверие не проходило, но журналистское любопытство пересилило: все-таки было интересно посмотреть на Найденова в другой обстановке.
– Я тебя познакомлю с нашими ребятами, – уговаривал Игорь Иванович. – Обещали вечером подойти… Ваш ленинградец такие анекдоты знает!
– Ненадолго, – согласился Казаков. – Самое большое – на час… И потом, мне надо позвонить в гостиницу…
– От меня и позвонишь, – первым поднялся из-за стола Найденов.
Старинная церковь действительно красиво смотрелась из окна. Уже смеркалось, и снизу готическое здание было подсвечено мягким желтоватым светом. Пока Казаков любовался открывающимся видом, Игорь Иванович кому-то звонил, приглашал в гости, с хвастливыми нотками в голосе сообщал, что у него сидит известный журналист Казаков.
Небольшая квартира была обставлена со вкусом, однако чувствовалось отсутствие женской руки: постель небрежно застлана, занавески на окнах потемнели от уличной копоти, на кухне в углу немытые тарелки и кофейные чашки. Вадим Федорович обратил внимание на дорогую стереоаппаратуру.
– Нам тут прилично платят валютой, – пояснил Найденов. – А стоит эта техника не так уж дорого, это у нас за нее в комиссионках три шкуры дерут!
Потом он стал рассказывать, как хорошо зарабатывают в ФРГ журналисты. Удачные репортажи экранизируются на телевидении, а там марок не жалеют…
– Конкуренция – великое дело! – заявил он.
– Может, кто работает на магнатов – и купается в роскоши, – заметил Казаков. – А левые, прогрессивные журналисты преследуются. Против них даже возбуждаются уголовные дела.
– А вообще, немцы относятся к нам, русским, неплохо, – продолжал Найденов. – Ты знаешь…
Он назвал несколько фамилий уехавших из СССР литераторов и музыкантов.
– Живут как боги, все у них есть, книжки переводятся на все европейские языки, и платят валютой, не то что в СССР… Один купил личный вертолет, у другого – обалденная яхта! Собирается совершить кругосветное путешествие с очаровательными девочками…
– Подонки это, – сказал Казаков.
– Теперь ездят по всему миру, покупают дворцы, личные самолеты…
– Зачем ты мне все это говоришь? – в упор посмотрел на него Казаков. – Уж как-нибудь я поездил по миру и знаю, как живут перебежчики и подавшиеся на Запад диссиденты. Чужие они для всех! Никому не нужны, и рано или поздно почти каждый плохо кончает. Ты мне так расписываешь прелести заграничной жизни, что приходит на ум: не собираешься ли и ты здесь остаться?
– Ты что, сдурел! – Найденов сделал вид, что обиделся. – У меня там жена, дочь… выпьем за нашу Родину!
И снова в его голосе Казаков уловил фальшивые нотки. И еще он заметил, что тот хотя и пьет как лошадь, а не заметно, чтобы сильно опьянел: светлые глаза чистые, движения расчетливые, может быть, лишь несколько замедленная реакция. Вадим Федорович решил больше не пить, а когда Игорь Иванович лез чокаться, пригубливал рюмку и снова ставил на стол. Это не понравилось хозяину. Он разлил водку по рюмкам и недовольно заметил:
– Не по-русски, Вадик, пьешь: надо пить до дна. Может, позвонить девочкам? – сменил тему Найденов. – Я тут кое с кем познакомился. Да ты не бойся, у меня тут тихо.
– Я не боюсь, но твои девочки меня совсем не интересуют.
– Тут все делается просто, – рассмеялся Найденов. – Снял трубку, позвонил – и через полчаса красотки здесь!
– Хорошо ты устроился! – сказал Вадим Федорович. – А как же дочь Жанна, жена?
– Они далеко…
В прихожей раздался мелодичный звонок.
– Мои коллеги пожаловали, – поднялся со стула Найденов.
Вернулся он… с Куртом Ваннефельдом, и вид у хозяина был обескураженный. Только сейчас Вадим Федорович вспомнил, что совсем забыл про встречу с журналистом в гостинице, он взглянул на часы: без пятнадцати десять!
– Встретил знакомого, сто лет не виделись, – еще не сообразив, каким образом очутился здесь Курт, стал объяснять Казаков.
– Внизу ждет такси, – сказал Курт. – Ты забыл: мы приглашены к вашему консулу.
– Консулу? – удивился Вадим Федорович.
Он ничего не понимал: какой еще консул? Никто его никуда не приглашал… Он хотел сказать об этом Ваннефельду, но, встретив его красноречивый взгляд, промолчал. Происходило что-то непонятное: Курт в квартире Найденова… С какой стати? Как он сюда попал?..
Он хотел спросить об этом у приятеля, но тот подмигнул ему и кивнул на дверь: мол, надо поскорее отсюда сматываться!
Игорь Иванович подошел с двумя рюмками.
– На посошок, Вадим, – предложил он. Он с трудом выжал из себя кривую улыбку.
Рюмку перехватил Курт и молча выплеснул содержимое на пол.
– За это ведь можно и по морде… – зло округлил глаза Найденов и поставил свою рюмку на тумбочку.
Но Курт уже отворил дверь и почти силком вытолкнул Вадима Федоровича из квартиры.
В парадной они столкнулись с двумя девушками с ярко накрашенными губами и подведенными голубым глазами. Обе белокурые, высокие, у одной роскошный бюст и чувственные губы. В машине Курт сказал:
– Твой знакомый – плохой человек. Я знаю его, он из радиостанции, которая ушатами льет помои на вашу страну. А до этого он был в Штатах, наверняка связан с ЦРУ.
– Как ты нашел меня? – спросил Казаков.
– Я увидел, как ты садился с ним в такси… Ну а адрес узнать, сам понимаешь, это уже дело техники.
– Спасибо, Курт, – помолчав, сказал Вадим Федорович.
Только сейчас он понял, от какой страшной опасности избавил его западногерманский журналист. Как ловко Найденов прикинулся своим, советским, с международной выставки! Прямо-таки соловьем заливался, вспоминал про жену, дочь, Андреевку… Но ведь и тогда, за столом, у Вадима Федоровича мелькнула мысль, что в его поведении было что-то настораживающее…
– Зачем ты водку выплеснул? – поинтересовался он.
– Не исключено, что твой соотечественник что-то подсыпал тебе в рюмку… Иначе зачем ему было выходить на кухню, если бутылка стояла на столе?
– Консул – это тоже липа? – улыбнулся Вадим Федорович, хотя внутри ощущал сосущую пустоту.
– Липа! – рассмеялся Курт. – У вас есть еще хорошее выражение – развесистая клюква!
– Яблоко от яблони далеко не падает… – задумчиво проговорил Казаков.
– Русская поговорка?
– Причем бьет не в бровь, а в глаз!
– У вас на все случаи жизни есть поговорки и пословицы, – сказал Курт.

* * *

Бруно фон Бохов был точен: ровно в семнадцать раздался в номере телефонный звонок. Вадим Федорович схватил трубку. Курт Ваннефельд тоже приблизил ухо к аппарату. В руках блокнот и шариковая ручка.
– Кажется, я нашел нужного вам человека, – поздоровавшись, сообщил Бруно. – Не знаю, видел ли он вашего отца, но его фамилия ему известна.
– Огромное вам спасибо, – обрадованно ответил Казаков.
– Немедленно спускайтесь вниз, я жду вас в сером «фольксвагене».
Курт быстро написал в блокноте: «Спроси, куда надо ехать».
Вадим Федорович спросил, но Бруно коротко повторил:
– Я вас жду.
Курт Ваннефельд не поехал с вечерним в Берлин. Узнав про сегодняшнюю встречу с Бруно, он решил остаться и уехать из Мюнхена вместе с Казаковым.
– Мне все это не нравится, – заявил он, пряча блокнот в карман желтой кожаной куртки. Светлые с рыжинкой волосы на затылке стояли торчком, серые глаза смотрели на Вадима Федоровича с тревогой, – Я знаю этих ребят из бывших нацистов, они способны на все. Думаю, что они не забыли твои статьи о Леониде Супроновиче. Я имею в виду русских эмигрантов.
Курт сам перевел статью Казакова и опубликовал в своей газете, перепечатали материал и другие западногерманские газеты.
Он подошел к окну и, укрывшись за тяжелой портьерой, взглянул на площадь перед гостиницей.
– Он один в машине? – спросил Казаков.
– Черт, отсюда номера не видно! – с досадой заметил Ваннефельд. Он круто повернулся к приятелю: – Вот что, Вадим, постарайся немного задержать его… Споткнись, что ли, или якобы ногу подверни. Я на нашей журналистской машине поеду следом. Не думаю, чтобы они решились на что-то серьезное, но как это у вас? Береженого бог бережет!
Вадим Федорович кивнул и направился к двери.
– Лучше я первый, – сказал Курт. – Если они захотят задержать тебя, скажи, что мне и вашему консулу известно про эту встречу.
– Зачем я им? – пожал плечами Казаков.
– Советский журналист попросил у правительства ФРГ политического убежища… – с пафосом произнес Курт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92