– совсем другим тоном спросил секретарь райкома.
– Своей я эту дачу никогда не считал, потому и старался личные деньги в нее не вкладывать, – подумав, ответил Поташов. – Но место больно уж красивое: кругом сосны, рядом озеро… Не знаю, поймете ли вы меня… Детишек я очень люблю. Как говорится, бог не дал своих, так чужим захотелось угодить, сделать подарок. Вы ведь знаете, что я в прошлом году построил два детсада для детишек из пригородного совхоза… Председатель райисполкома возражал, а вы меня, помнится, поддержали.
Действительно, был такой случай. Работники животноводческого совхоза прислали в райком партии благодарственное письмо за детсады.
– Не собирался я жить на этой даче, – продолжал Поташов. – Я ведь тоже с людьми работаю и знаю их… Власти бы и внимания не обратили на дачу, а у других она была бы как бельмо на глазу. Знал, что напишут в райком, газету. Как говорится, курица у соседа всегда выглядит гусыней… Вы видели дачу-то?
– Только снаружи. Она у тебя на замке, – усмехнулся секретарь райкома.
– Кому надо, и внутри побывали… Комнаты и веранда приспособлены для детишек – это и дураку видно. А на участке разбита детская площадка для игр. Я даже завез туда с десяток детских кроватей – за них выложил наличные.
– Что же ты начальнику ОБХСС не рассказал?
– Вы думаете, он бы поверил мне? – усмехнулся Поташов.
– А я поверю?
– Это ваше дело, только попрошу вас жуликом меня больше не обзывать. Я сам их ненавижу не меньше вашего! Кстати, вы не обратили внимания на фундамент дачи и на колодец у забора?
– Что и говорить, дача выглядит солидно, – не догадываясь, куда он клонит, сказал Дмитрий Андреевич.
– Так вот, железобетонные блоки для фундамента я подобрал на станции за пакгаузом, они там бесхозные три года валялись… А кольца для колодца нашел на проселке у озера. Там пьяный шофер врезался в трактор. Машину потом отбуксовали в гараж, а прицеп с раскатившимися по полю кольцами бросили… Для справки: блоки и кольца стоят около пяти тысяч рублей, и сколько еще таких тысяч валяется!
– Благодарность я тебе объявлять не буду, а за подарок детям и, главное, за науку большое тебе спасибо, Антон Антонович, – поднялся с кресла и крепко пожал руку директору Абросимов.
– Вот ключи, – положил тот на стол связку. – Моя там люстра в холле… Так я ее тоже жертвую детишкам.
– Ответь мне еще на один вопрос, Антон Антонович, – попросил секретарь райкома. – Почему при вечной нехватке стройматериалов руководители хранят их на складах? Приходят в райком, плачутся, что нет того-другого, а оказывается, все у них есть.
– Все дело, Дмитрий Андреевич, в человеческой психологии: каждый руководитель что-то откладывает на черный день, приберегает для того случая, когда действительно нужда припрет. Ну а стройматериалы поступают, всеми правдами-неправдами их выколачивают в области, а излишки, как говорится, карман не тянут… Я не думаю, чтобы руководители из корысти придерживали дефицитные материалы. Время идет, излишки списывают… Ну а когда проверка, так готовы их чуть ли не на свалку сбрасывать. Конечно, лучше пожертвовать знакомому руководителю, глядишь, тот тоже когда-нибудь выручит!
– Антон Антонович, ты толковал, что надо бы мне со специалистом проехать по строительным организациям… – сказал Дмитрий Андреевич. – Идея неплохая! А где мне найти толкового специалиста для этого дела?
– Я к вашим услугам, – рассмеялся Поташов. – Стройматериалы почти в каждой организации имеются. Даже у тех, кому они не нужны. Сидят на них, как собака на сене.
– Ты, Антон Антонович, уж извини меня за «мошенника», – сказал секретарь райкома. – Как же от всех этих ворюг нам избавиться? – показал головой Дмитрий Андреевич. – А верю, что это в наших силах!
– Вы оптимист, Дмитрий Андреевич, – невесело усмехнулся Поташов.


Глава девятая

1

Павел Дмитриевич Абросимов поднял ружье и приник к окуляру: красавец краснобровый глухарь, распустив огненный хвост лирой, сидел на сосновом суку и обеспокоено вертел головой с крепким коротким клювом. Над черной птицей ярко голубел кусок неба, перечеркнутый колючей веткой. Может, еще ближе подойти? Почувствует и улетит… Охотник плавно нажимает на спуск, раздается негромкий щелчок, и чуткая птица черным снарядом с оглушительным треском срывается с ветки. Павел Дмитриевич опускает ружье, улыбается: попал! Его ружье не убивает, а фотографирует. Уже несколько лет, как он увлекается этим интересным делом. Иногда день проходишь по лесу, а удачного кадра не сделаешь. Не всякая птица близко подпустит, а о зайце или лисице и говорить не приходится. Год он охотился за мышкующей лисицей и все-таки сделал отличный кадр: хитрюга подняла тонкую лапу, чтобы прихлопнуть полевку на убранном ржаном поле.
Сначала Павел Дмитриевич вместе с другими охотниками ходил на тетеревов и зайцев, но постепенно остыл: неприятно было вместо красивой птицы поднимать с земли пронизанную дробью окровавленную тушку.
Два пухлых альбома наснимал Павел Дмитриевич, с гордостью показывал их ребятам на уроках, своим, знакомым. Несколько его снимков с небольшими статейками опубликовали в журнале «Наука и жизнь» и альманахе «Родные просторы». Не было свободного дня, чтобы он не отправился в бор или на озеро. Разве только проливной дождь или метель могли его остановить.
Снимок отдыхающего на сухой сетке глухаря он сделал неподалеку от Утиного озера. А сколько он его выслеживал! Сначала шел по бору шумно, постукивал по розоватым, с лепешками серой коры стволам палкой, а после того, как глухарь взлетел и снова нырнул в бор, чуть ли не ползком стал к нему подкрадываться. Если бы не артиллерийский бинокль, ни за что бы его не увидел среди колючих ветвей, а обнаружив, стал выбирать выгодную точку, с которой можно было бы снять птицу.
Закинув фоторужье за спину, Павел Дмитриевич зашагал к озеру, которое синело сквозь кусты ивы и орешника. На берегу стащил кирзовые сапоги, размотал портянки и развесил на кусты. Приятно было сидеть на зеленой траве, смотреть на спокойную воду. Рядом ползали рыжие муравьи, летали небольшие бабочки, попискивали на ветвях синицы. Далеко-далеко будто гром прогрохотал – это за бором прошел поезд. Павел Дмитриевич снимал и насекомых, у него были специальные теле– и широкоугольный объективы. Насекомых и бабочек куда легче фотографировать, чем животных и птиц: человека почти не боятся, знай делают свои дела.
На небе много облаков, но они почти не загораживают солнце, медленно проплывают над озером, пирамидальными вершинами сосен и елей. Июль, самый разгар лета, запах смолы и хвои тревожит, вызывает далекие воспоминания раннего детства… Собственно, настоящего детства не было. Была война, смерть кругом, партизанский отряд. Счастливое поколение, которое он теперь учит, – они почти не знают войны, и дай бог, чтобы никогда и не узнали… Чуть подальше от того места, где торчал в прозрачной воде черный пень, бултыхнуло. Павел Дмитриевич пружинисто поднялся, схватил фоторужье. Утка или щука?
Крадущейся походкой охотника подобрался к иве, ухватившись за гладкий ствол, стал пристально вглядываться в темную у берега воду. Илистое дно, шевелящиеся водоросли, на поверхности юркие серебристые букашки, водомерки, бегающие по воде, яко посуху, проплыла стайка мутно-серых мальков, торпедой за ними устремился юркий полосатый окунь, а щуки не видно. Даже если она здесь, сразу не заметишь. Умеет маскироваться! Вспомнил, как мальчишкой подолгу на Лысухе, возле железнодорожного висячего моста, караулил с вилкой щурят, Только редко удавалось проткнуть полосатую палочку. Щуренок стремительно, не шевеля плавниками, уходил в сторону и снова надолго замирал в тени лопушин, незаметный на речном дне. Чуть слышно шумели сосны, хотя ветра не было. Прямо перед ним небольшой, заросший камышом остров, у самой воды еще желтел прошлогодний камыш, поникший. Рыбаки говорили, что возле острова невозможно было воткнуть шест для жерлицы, – суешь, суешь, но твердое дно не нащупать. Щука, схватив блесну, зарывалась в ил, и оттуда ее уже не вытащишь.
Павел Дмитриевич хотел уже выпрямиться, как увидел выплывающую из-за острова… русалку! Белые плечи, золотистые волосы, вот только рыбьего хвоста не видать, наверное, прячет под водой. Пока он ошалело хлопал глазами, «русалка» подплывала все ближе и скоро превратилась в математичку Ингу Васильевну Ольмину. Но откуда она здесь взялась? Павел Дмитриевич был уверен, что он здесь один. Совершенно один, и вдруг – математичка! И не страшно ей здесь одной на озере? Ведь ил затягивает не только щук с блеснами. Даже ему, несмотря на жару, не захотелось выкупаться в этом болоте-озере. И одежды ее не видать.
Чем ближе к берегу математичка, тем ниже пригибался к кустарнику Павел Дмитриевич. Почему он так делал, он и сам бы себе не мог объяснить. Может, боялся нарушить эту первозданную тишину или ожидал какого-то чуда?
И чудо свершилось: Инга Васильевна, будто богиня Афродита, рожденная из пены, белая, с рассыпавшимися по плечам мокрыми волосами, обнаженная, вышла на травянистый берег. Чуть изогнувшись, собрала волосы в кулак и отжала. Он видел, как на траву посыпались сверкающие капли.
Ослепительно белая, она стояла на зеленом берегу и смотрела на камышовый остров. Он никогда не видел таких стройных и длинных ног. Маленькие острые груди стояли торчком, длинные светлые волосы струились по плечам.
Ошеломленный, он вдруг поднял фоторужье, нажал на спуск. Услышав щелчок, она повела себя точь-в-точь как дикий зверек: вся как-то насторожилась, сделала шаг назад. И тут увидела его с фоторужьем в руках. Секунду они смотрели друг на друга, затем молодая женщина, обхватив себя руками, метнулась за ствол огромной березы – он видел, как задрожали у берега кусты.
Вот уж чего-чего, но встретить здесь Ингу Васильевну Ольмину он не ожидал. Она, как и все в школе, знала о его увлечении фотографией, о дальних походах в леса, но никогда не изъявляла желания прогуляться с ним на природу.
Математичке было двадцать три года, она была направлена в Андреевку после окончания Калининского педагогического института. Первый год в школе. Сейчас каникулы, чего в Андреевке торчит? Родом ведь из Осташкова. Все учителя давно разъехались: кто на юг, кто к родственникам, кто в дома отдыха. А эта осталась… Подумать только, одной забраться в такую глушь и купаться в заболоченном озере! Наверное, не знает, что здесь купаться опасно…
– Добрый день, Павел Дмитриевич, – выйдя из кустов, одетая и причесанная, поздоровалась Ольмина. – А чего вы не купаетесь?
Не заметно, что очень уж смущается, что он увидел ее в чем мать родила.
– Я не знал, что вы такая любительница природы, – сказал он.
– Вы много чего не знаете… – туманно ответила она. Высокая, в брюках, с длинными светло-русыми волосами, спускающимися на спину и плечи, зеленоватые глаза смотрели весело.
– Вы разве не знали, что здесь купаться опасно?
– А что, тут живет водяной?
– Это озеро без дна, может засосать, как в трясину.
– А зачем мне дно? Я люблю воду, – беспечно болтала она. – Это не вы кричали? Я уж подумала, не тонет ли кто.
– Я кричал?.. – удивился он. – Вам, верно, почудилось.
– Наверное, это водяной… – глядя на него, улыбалась она.
– Я думал, вы уехали в Осташков, – почувствовав смущение и злясь на себя за это, сказал Павел Дмитриевич.
– Мне здесь нравится, – ответила она. – Правда, этому озерку далеко до нашего батюшки Селигера, но… – Она вдруг умолкла.
– Что «но»?
– Я, наверное, в душе язычница, меня влекут к себе дикие, глухие места, где раньше лешие и ведьмы водились… Разве я думала, что вас встречу здесь?
– Я тоже не думал…
– Зачем вы меня сфотографировали? – помолчав, спросила она.
– В журнал пошлю, – улыбнулся он.
Золотистые волосы ее обсохли, закурчавились на концах, серые с зеленью глаза не мигая смотрели на него.
«До чего же красивая! – подумал он. – Как же я этого раньше не замечал?..»
– Я не нахожу слов, – пробормотал он.
– Ну и молчите, – улыбнулась она.
Он еще какое-то время стоял столбом, чувствуя, как в груди стучит сердце. От ее волос пахло чем-то хмельным, губы будто медом вымазаны.
– Инга Васильевна, не обижайтесь на меня, но вы меня удивили, – каким-то чужим, деревянным голосом произнес Абросимов. – Дико все это и… глупо. Я ведь женат и люблю свою жену. И никогда ей еще не изменял.
Инга Васильевна пристально посмотрела ему в глаза, легонько толкнула кончиками пальцев в грудь, улыбнулась:
– За что вы мне и нравитесь! Большой, наивный, очень правильный.
Он смотрел на озеро, над которым застыло большое белое облако, ветерок чуть заметно шевелил прибрежные камыши. Он знал, что никогда теперь не забудет, как высокая длинноногая девушка с длинными волосами, облитая солнцем, горделиво выходила из воды…
В школе они встречались каждый день, вежливо раскланивались, иногда перебрасывались незначительными репликами. Замечал ли он что-нибудь в ее зеленоватых, иногда почти прозрачных глазах? Пожалуй, скрытую насмешку. Может, поэтому он обрывал разговор и шел по своим делам. Она могла громко рассмеяться, сказать резкость, а он поддерживал свой авторитет директора средней школы, старался со всеми быть ровным, вежливым. Наверное, он чувствовал, что математичка проявляет к нему интерес, но, будучи по натуре несамонадеянным, считал, что ей доставляет удовольствие не только его, а всех мужчин в школе поддразнивать. Она была самой симпатичной из всех женщин в школе.
– Наверное, если бы я сейчас ушла, вы бы и не заметили, правда? – услышал он за спиной насмешливый голос Ольминой.
Он повернулся к ней: Инга Васильевна сидела на большом сером пне и расчесывала свои длинные волосы.
– Я вас напугала? – глядя на него снизу вверх, спросила она. На губах ее играла легкая улыбка.
– Скорее, удивили, – ответил он.
– Я многих удивляю. Наверное, поэтому мне трудно будет выйти замуж.
– Вам? Трудно? – искренне удивился он.
– Вы сняли камень с моего сердца, – засмеялась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92