– На кого ты намекаешь? – подозрительно покосился на двоюродного брата Вадим. – Родители наши прекрасно живут…
– А мы? – перебил Павел.
– Что мы? – нахмурился Вадим. – Я женат…
– Что же один на юг ездишь? – подковырнул Павел. – Хороший муж с женой и детьми ездит к Черному морю. Да и по виду твоему не скажешь, что ты счастливый семьянин!
– Цицерон в своих письмах утверждал, что из ста семей только одна по-настоящему счастлива, – заметил Вадим.
– Врет твой Цицерон! – возразил Павел. – Возьми Дерюгиных, Супроновичей, да твоих же родителей – прекрасно живут.
– Может, не жены, а мы с тобой плохие? – усмехнулся Вадим.
– Ладно жена… тут я сам виноват – влюбился в другую, – продолжал Павел. – Но и другая от меня ушла…
– Эта учительница, кажется математичка?
– Когда я наконец решился быть с ней, она взяла да и вышла замуж за моряка.
– Да-а, братишка, я смотрю, у нас с тобой все одинаково, – не выдержал и рассмеялся Вадим. – У меня лучший приятель отбил женщину в Судаке прямо на глазах!
– Ты ему хоть по морде надавал?
– Думаешь, надо было?
– Не знаю, – понурился Павел. – Я тоже не стал драться… с соперником.
– С моряком?
– С Ванькой Широковым, нашим с тобой приятелем… Лидка-то к нему ушла.
– Любишь учительницу, а жалеешь Лиду, – сказал Вадим. – Надо было тебе на Востоке родиться: там еще кое-кто имеет гаремы.
– Ты знаешь, я решил больше не жениться, – заявил Павел. – Раз семья теперь дело ненадежное, стоит ли еще испытывать судьбу? Вот мой отец второй paз женат, а живет уже который год бобылем на озере Белом. Моих сестричек от второй жены я и видел всего раз-два. Не ездят они в Андреевку, чуждаются нас, что ли? Первое время отец наведывался в Климово к ним, а теперь не ездит. Они к нему – тоже. Какая это, к черту, семья?
– Мы тоже стали с Ириной чужими, – признался Вадим. – Я понимаю, что с годами любовь проходит, но ведь что-то остается? Живут же люди до старости? Наши деды, отцы? Что бы там ни болтали про Андрея Ивановича Абросимова – андреевского кавалера, а всю жизнь прожил с бабушкой!
– Таких, как Ефимья Андреевна, теперь нет, – вздохнул Павел.
Он показал брату свои фотографии, рассказал о книжке, которую готовит для издательства. Вадим про свой роман не обмолвился, хотя с Павлом-то как раз и можно было поделиться. Да и что он мог сказать, когда сам не знал, чем его роман кончится?.. Может, так же, как и роман с Викой? Болью и разочарованием…
Вадим был рад, что заехал к Павлу: все-таки он остался для него самым близким человеком еще с тех далеких партизанских лет… И сейчас, когда ему было тошно, он сразу вспомнил Павла. Действительно, их судьбы с самого детства многим сходны: отцы их развелись с матерями, мальчишками были вместе в партизанах, одновременно влюбились и женились, потом оба полюбили других женщин, обоих постигло горькое разочарование, даже оба книги пишут. Вадим – повести и романы, а Павел воспевает родную природу. Некоторые фотографии животных и птиц просто удивительны. Кто бы мог подумать, что энергичный Павел Абросимов способен часами таиться в засаде у норы или гнезда, дожидаясь момента для одного-единственного снимка, порой еще и неудачного…
Гостя Павел устроил на раскладушке, а сам улегся на надувном матрасе, который Казаков принес из машины. Разговаривали они до двух ночи, Вадим рассказал про встречу в Казахстане с парнем, очень похожим на Игоря Шмелева – брата Павла. Павел сообщил, что с матерью он встречается, но особой теплоты между ними не было и нет. Она считает, что Игорь погиб, иначе, мол, дал бы знать о себе. О Карнакове никогда не вспоминает, ведет хозяйство, ударилась в религию – ходит в церковь, даже помогает попу. Одета, как монашенка, во все черное, лечит травами людей и скотину, бегают к ней, как бывало к бабке Сове, девушки, чтобы погадать на своих суженых, может, ворожит им… Добрее к людям не стала, а вот скотину любит, до сих пор держит корову, поросенка, кур. К старости потянулась и к внукам – Валентин и Лариса частенько наведываются к ней, всегда какое-нибудь угощение для них припасет.
В абросимовском доме зимой никто не живет, лишь ранней весной приезжают открывать летний сезон Григорий Елисеевич Дерюгин и Федор Федорович Казаков. Посадят в конце апреля картошку, а в мае, когда потеплеет, приезжают их жены. А потом в отпуск собираются дети, внуки. Абросимовский дом стал местом летнего сбора всего клана, как и мечтал Дмитрий Андреевич…
Вадим как-то хотел зимой приехать в Андреевку и поработать над романом, но Дерюгин не дал ключей, заявив, что у него душа неспокойна, когда без него в доме кто-то живет… По этой причине он на зиму и не сдавал квартирантам дом. Григорий Елисеевич считал себя единственным хозяином, и даже отец Вадима, Федор Федорович, не смог ничего сделать. Вадим плюнул и уехал в Репино, в Дом творчества композиторов. Как раз подвернулась «горящая» путевка. Отдельный домик, телевизор, пианино… Правда, инструмент был ему ни к чему. Вадим ни на чем не умел играть.
– Ты сына своего, Андрея, назвал в честь нашего деда? – сонным голосом спросил Павел.
– Да. Ему еще нет тринадцати, а ростом с меня, – сказал Вадим.
– Мой Валька тоже вымахал… Чем увлекается Андрюшка-то?
– Хоккеем, – улыбнулся Вадим. – Наверное, все они в этом возрасте хотят стать известными хоккеистами… Над его постелью висит клюшка с автографом знаменитого вратаря.
– Валька, наверное, инженером станет, – зевнул Павел. – Возится с разными железками. Даже сам настенные часы ремонтирует.
Вскоре раздалось негромкое посапывание: Павел уснул. Вадим еще немного поворочался на раскладушке, в окно без занавески заглядывала бледная луна, рядом с ней ярко сверкала большая звезда. Завтра, наверное, ударит мороз, не было бы на дороге гололеда… Он рассчитывал к ночи доехать до Ленинграда. Вот удивится Ирина, что он на неделю раньше вернулся с юга… Удивится ли? Последние годы она совсем перестала интересоваться его делами. В издательствах ее ценят, хорошо зарабатывает, как-то обронила, что и без Вадима сможет содержать семью. Их дочь Оля в сентябре пошла в первый класс, ей еще не исполнилось семи лет, но девочка смышленая, рано научилась читать. Пожалуй, она единственная, кто обрадуется его возвращению.
У Андрея переходный возраст, он свои чувства скупо проявляет, а Оля пока больше тянется к отцу, чем к матери, что для девочки совсем необычно.
По дороге он долго думал о Вике и пришел к выводу, что обижаться на нее нет никакого смысла: Савицкая всегда подчеркивала, что любит свободу и поступает, как ей нравится… Так она и замуж вышла, так и на юге себя вела. Хотя она и Николай отрицали, что у них было что-то, Вадим понял, что они давнишние любовники. И к чему нужно было ему голову морочить? Николай-то – это понятно, он считает себя джентльменом и трепаться о женщине не будет, но Вика охотно рассказывала про своих знакомых.
И дернул же его черт согласиться поехать с ней на юг! Он предлагал жене, но та заявила, что у нее срочная работа, потом, ее в машине укачивает. И в Андреевку Ирина редко ездит. Как-то сами по себе рвутся невидимые нити, связывающие их. И потом, он не слепой, видит, что жена изменилась, стала не такой, как прежде… И кого в этом винить – себя или ее?
Вадим поймал себя на том, что он несправедлив к жене. Ведь даже в том, что он снова сошелся с Викой, он в первую очередь винит Ирину… Многие мужчины считают, что им позволено гораздо больше, чем женщинам. А вот Савицкая так не считает, она утверждает, что современная женщина во всем равна мужчине. Впрочем, у нее как-то вырвалось, что теперешние женщины умнее и сильнее мужчин – не зря же в основном подают на развод женщины, а не мужчины. Да и ее замужество – пример того, что женщина главенствует в семье. Ну ладно, у нее с мужем такие отношения, но зачем же было Вадима-то испытывать? Приехали вместе на юг, и на тебе – повисла на шее Николая Ушкова. Это уже не свобода и не женская независимость, а нечто другое, чему в русском языке существует общеизвестное название…
Виноват, если здесь можно кого-либо считать виноватым, сам Вадим: он знал, что представляет из себя Вика, чего же тогда было удивляться ее вдруг вспыхнувшему влечению к Ушкову? Дело в том, что он просто выдумал себе Вику. Слишком уж тошно было одному, вот и решил, что есть у него умная женщина, которая его понимает, – извечное заблуждение любого мужчины! Она-то его понимает, а он вот не понял ее…
Из раскрытой форточки тянуло прохладой, послышался знакомый шум далеко проходящего поезда, где-то в доме жалобно, с подвывом, тявкала собака, прямо над головой проскрипели паркетины, потом надолго забурчала водопроводная труба. В новых домах редкостная слышимость. Луна отодвинулась, оставив бледно-желтый след. Яркая звезда по-прежнему с любопытством заглядывала в пустую неубранную комнату.

3

В Ленинграде пятый день подряд моросил дождь, колыхался между каменными зданиями туман, тяжело давил на мокрый город сверху. Ангел с крестом на Александровской колонне, казалось, оторвался от гранитного цоколя и парил в воздухе. Невский заполнили зонтики, они покачивались над головами прохожих, сталкивались, задевали друг за дружку. От ударов о растянутый капрон крупных капель стоял непрерывный шум, будто где-то в тумане негромко стрекотали цикады.
Ирина Головина – выйдя замуж за Казакова, она оставила свою девичью фамилию – и главный художник издательства Илья Федичев бродили под дождем по городу. У них тоже были зонтики: у Ирины Тихоновны – японский цветной, а у Федичева – черный, с кривой ручкой.
– Ну что мы бродим с тобой как неприкаянные? – говорила Ирина. – Нам ведь не по шестнадцать лет.
– Любви все возрасты покорны… – продекламировал Илья.
Ирине не очень-то нравилось выслушивать от него избитые сентенции, но тут уж ничего не поделаешь: Федичев не старался казаться умнее, чем на самом деле.
– Я озябла, – сказала Ирина.
– Как же тебя согреть? – улыбнулся Илья. – Мне тепло, раз ты рядом со мной.
Он был выше Ирины на голову, в черной густой бороде блестели капли, вязаная спортивная шапочка с красным помпоном была сбита на затылок, капроновая куртка расстегнута, а вот нос посинел от холода.
– Ладно, – сжалилась над ним и собой Ирина. – Зайдем в папину мастерскую на Литейном.
– Ирочка, ты прелесть! – обрадовался он, нагнулся и поцеловал в щеку.
Его зонт зацепился за чей-то, пока высвобождал его, извинялся, Ирина прошла вперед. С Ильей они знакомы еще с института. Помнится, она даже переживала, когда он женился на се однокурснице Наденьке Фоминой. Много лет спустя, когда Федичев стал главным художником издательства, Ирина снова с ним встретилась. Илья сразу же дал ей на иллюстрирование книгу, потом вторую. Скоро Ирина стала в этом издательстве своим человеком, Федичев через несколько лет ввел ее в художественный совет. Вадим часто уезжал в командировки, потом эта его непонятная тяга к Андреевке… Ирина любила юг, а он всякий раз тащил ее в деревню! Она всего два раз была там и разочаровалась: у Вадима уйма разных родственников, и все они собирались летом в Андреевке. Эта теснота, толкучка на кухне раздражали ее. Одних детей наезжало с десяток. Впрочем, детям-то как раз нравился этот муравейник. Ирина же не любила, когда вместе собирается так много людей. Муж особенно и не уговаривал ее – он стал ездить в Андреевку с сыном, Оля тогда еще не родилась.
Вадим все чаще уезжал из Ленинграда, вбил себе в голову, что в деревне ему лучше работается, а то, что жена одна остается, по-видимому, его мало волновало. Обида Ирины на мужа росла… Однажды Илья пригласил ее в командировку в Прибалтику, где они провели изумительную неделю. Не знай Ирина, что у мужа роман с Викой Савицкой, вряд ли она уступила бы Федичеву. А тут, как говорится, все сложилось одно к одному… Главное, конечно, Вика. Ведь Ирина считала ее лучшей своей подругой, правда, та и не скрывала, что Вадим ей нравится, даже вроде бы в шутку грозилась: мол, гляди, Иришка, отобью у тебя мужа!.. Отбить не отбила – замуж она выскочила за увальня Васю Попкова – но и Вадима не пропустила. Вика не считалась ни с чем и ни с кем, когда дело касалось ее чувств. Такой она и в институте была. Толковала, что все мужики дерьмо и умная женщина может вить из них веревки! Вася-то наверняка ходит у нее на поводу. Помнится, сколько раз он в компаниях приставал к Ирине! Но Попков ей никогда не нравился: у него наглые глаза, женщинам он на ухо говорит разные пошлости, и все это с этакой вежливенькой похотливой улыбочкой… Может, кому это и нравится, но Ирина терпеть не может нахальных, назойливых мужчин.
Илья же привлекал ее тем, что всегда был очень внимателен, никогда не забывал поздравить с днем рождения, при встрече преподносил букет ее любимых хризантем. Сначала Ирине казалось, что она сделала это назло мужу, однако позже даже привязалась к Федичеву. Возможно, он и не такой умный, как Вадим, но с ним легко. Гораздо легче, чем с мужем…
Они попытались на углу Невского и Литейного сесть в троллейбус, но не успели. На Литейном было меньше народу, чем на Невском. Дождь все лил, из-под колес машин веером летели шипящие брызги, каменные здания потемнели от дождя, не видно надоедливых голубей. По радио утром предупреждали, что ветер дует с Финского залива, возможно наводнение. Ирина только один раз видела, как Нева вышла из берегов и разлилась по набережной напротив института имени Репина. Она тогда училась на втором курсе. Волны обдавали грязной пеной задумчивых сфинксов у парапета, к самому порогу подкатывали мелкие волны. Посередине проезжей части заглохла легковая машина, мужчина в капроновой куртке с желтой полоской на рукавах по колено в воде склонился над открытым капотом. В тот осенний день Ирина не пошла домой, лишь вечером спала вода, и отец приехал за ней на машине.
… Они поднялись на пятый этаж. Ирина достала из сумки ключ и открыла дверь. Раскрытые зонты они оставили в прихожей, Ирина сбросила промокшие сапоги и включила обогреватель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92