А потом был полумрак, мягкое мерцание слоновой кости и теплая плоть, чей аромат все еще хранили его руки, его кожа, его губы, которые она искусала в кровь. Смуглое тело, словно материализовавшееся из его грез, полосы света и темноты на необъятной белизне простыней, принявших их, как снежная или соляная пустыня. Она, бьющаяся на этой белизне, стремящаяся ускользнуть вопреки собственному желанию, убежать, чтобы остаться, разметанные черные волосы, отсутствующее выражение лица – иного, почти незнакомого, но все же такого прекрасного, эгоистичного, как маска. Стон, срывающийся с губ, сдавленный, потому что объятие сильных рук не дает вздохнуть, тело, притиснутое к телу, бедра, обхватившие его бедра. С трудом переводимое дыхание, жар, пот, влажная кожа, влажный рот, влажная ложбинка между ее грудью и плечом, горячая шея, подбородок – и снова губы, снова стон, и снова твердые от напряжения бедра, распахнутые навстречу, как вызов или прибежище. Долгие часы покоя и борьбы, пронесшиеся за единый миг, ибо каждую секунду он знал, что всему, что происходит, есть предел и есть конец. И конец этот наступил с зарей, с последним долгим, оглушительным взрывом этого боя, в сером враждебном свете, уже начинавшем сочиться в окна «Каса дель Постиго», И вдруг Куарт снова оказался один на безлюдных улицах Санта-Круса, – не зная – если, конечно, что-то еще оставалось в нем, кроме изнуренной плоти, – что это он сделал со своей душой: погубил или спас.Он тряхнул головой, прогоняя воспоминание. Отчаяние – вот самое точное слово. И, чтобы не поддаться ему, стал смотреть вокруг – церковь, леса, освещенная сейчас статуя Пресвятой Девы, полицейские, оживленно беседующие возле трупа Онорато Бонафе, – чтобы близость трагедии помогла ему взять себя в руки. Потом, делая усилие, мысленно сказал он себе. Может быть, потом. А сейчас необходимо занять голову всем этим: от чего становится легче и даже начинает казаться, что удалось забыть.– Сегодня мы еще не говорили.Грис Марсала пристально смотрела на него, и Куарт не сразу вспомнил, что это она ответила на его вопрос. Он подумал: интересно, что еще она знает о том, что произошло за последние часы – и в церкви, и между ним и Макареной.– Но полиция пошла к ней, – добавила монахиня. – По-моему, в «Каса дель Постиго» сейчас как раз несколько агентов.Священник нахмурился; Симеон Навахо был не из тех, кто теряет время даром. Да и ему не приходилось отставать. Полчаса назад, в Архиепископском дворце, Монсеньор Корво сформулировал все предельно ясно, чтобы избежать даже малейшего недопонимания: связано это дело как-то с «Вечерней» или нет, оно находится в исключительной компетенции Рима – или, что то же самое, Лоренсо Куарта, – а Его Преосвященство умывает руки. Эта музыка для тех, кто ее заказывал, а заказывал ее не он. Разумеется, Куарт и Институт внешних дел могут рассчитывать на его полную поддержку, молитвы и так далее. Так что удачи вам, и прощайте.– Где отец Ферро?Не ожидая ответа Грис Марсала, Куарт начал мысленно анализировать сложившуюся ситуацию. У Симеона Навахо была фора, но добежать до финиша они должны были одновременно; Рим очень плохо воспримет задержание священнослужителя, если только Куарт раньше не сообщит обо всем сам, чтобы смягчить удар. Хотя идеальным было то, чтобы инициативу перехватила сама Церковь. Что означало: найти отцу Ферро хорошего адвоката и защищать его невиновность, пока не будет неопровержимо доказано обратное, а уж если его вина окажется явной, максимально способствовать деятельности светского правосудия. Как всегда, важно было соблюсти декор. Оставалось только решить, в какой точке всего этого находится совесть самого Куарта, однако это могло подождать до лучших времен.– О доне Приамо мне известно столько же, сколько и вам. – Грис Марсала посмотрела на него долгим взглядом, удивленная тем, как мало интереса он проявляет к ее ответам. – Я видела его вчера, во второй половине дня, всего минуту. Тогда все было нормально.Сам Куарт видел его около полуночи, и тогда все тоже было нормально, а тем временем Онорато Бонафе нашел свою смерть. Куарт, обеспокоенный, посмотрел на часы. Проблема его гонки с Симеоном Навахо заключалась в том, что полицейский располагал лучшими средствами; к тому же еще не было проведено вскрытие, которое помогло бы определить виновного или, по крайней мере, направить следствие в ту или иную сторону. Что бы ни предпринял Куарт в ближайшие часы, ему придется делать это вслепую, руководствуясь одной лишь интуицией.– Кто запирал церковь? Грис Марсала поколебалась:– Какую дверь – на улицу или выход из ризницы?– На улицу.– Я, как всегда. – Она наморщила лоб, припоминая. – Сейчас я работаю до тех пор, пока есть свет, – до семи, до половины восьмого. Так же и вчера… Дверь ризницы обычно запирают дон Приамо или Оскар, в девять.Оскар Лобато находился вне пределов досягаемости, так что Куарту пришлось исключить его кандидатуру исходя из практических соображений. Единственным источником информации, касающейся его, оставался Навахо. Куарт постарался утешиться мыслью, что в остальных отношениях у Церкви имеются преимущества. Однако нужно было срочно связаться с Ритмом, зайти в «Каса дель Постиго», держать под контролем Грис Марсала, а главное – разыскать отца Ферро. Потому что самый тяжелый удар грозил с этой стороны.Он указал пальцем на исповедальню:– Этот человек бродил здесь вчера вечером?– До половины восьмого – нет. Я все это время находилась в церкви. – Монахиня подумала. – Наверное, он вошел позже – через ризницу.– Между половиной восьмого и девятью, – настойчиво подсказал Куарт.– Думаю, да.– Кто запирал ризницу?.. Отец Лобато?– Не думаю. Оскар простился со мной во второй половине дня, ближе к вечеру, а его автобус отходил в девять. Так что он не мог запереть дверь ризницы. Наверняка это сделал отец Ферро. Только не знаю, во сколько.– В любом случае он увидел бы Бонафе в исповедальне.– Очень возможно, что и нет. Сегодня я тоже не сразу его увидела. Может быть, дон Приамо вообще не заходил в церковь, а запер дверь из коридора, который сообщается с его квартирой.Куарт задумался, пытаясь расставить все детали по своим местам. Алиби получалось довольно слабое, но пока что оно было единственным: если вскрытие покажет, что Бонафе умер между половиной восьмого и девятью, возможностей будет немного больше, учитывая, что старый священник мог запереть дверь, не входя в церковь. Но если смерть произошла позже, эта запертая дверь все осложнит. Тем более что отец Ферро исчез: подозрение естественным образом падает на него.– Где он может быть? – пробормотала монахиня.Из-за волнений и тревоги ее акцент стал еще резче. Вместо ответа Куарт развел руками: что сказать, он не знал, да к тому же думал сейчас о другом. Его голова работала как часы: вперед – назад, отмечая время и примеряя к нему алиби. Двенадцать-четырнадцать часов, сказал Навахо. Теоретически в этом деле могли быть замешаны и совершенно посторонние люди, но гадать на сей счет было бесполезно. Что же касается ближайшего окружения, все выглядело гораздо проще, а список возможных кандидатур сводился всего к нескольким именам. Отец Оскар мог сделать это, а потом уехать. И у отца Ферро было более чем достаточно времени, чтобы убить Бонафе, запереть дверь ризницы, а потом отправиться на голубятню, где ровно в одиннадцать он встретился с Куартом, а затем скрыться. И как бы ни произошло все на самом деле, в соответствии с полицейской логикой Симеона Навахо, его исчезновение ставило его во главу списка с большим преимуществом перед всеми остальными. Далее: та же самая Грис Марсала, бесшумно как кошка двигающаяся по церкви в своих спортивных тапочках. Ее кандидатура тоже заслуживала рассмотрения. Главная дверь заперта, ризница открыта до девяти, и никто, кроме нее самой, не может подтвердить ее слов. Что до Макарены Брунер, то Куарт был приглашен в «Каса дель Постиго» на ужин к девяти часам, и она в это время находилась там, вместе с матерью. Это позволяло в принципе исключить ее из списка; однако полтора часа, предшествовавшие девяти, накрывали своей тенью и ее. Кроме того, она опасалась шантажа со стороны Бонафе.О Господи. Злясь на самого себя, Куарт вынужден был сделать новое усилие, чтобы оставаться сосредоточенным. Образ Макарены развеивал его мысли, запутывал логическую нить, соединявшую церковь, труп и известных ему персонажей этой истории. В этот момент он отдал бы что угодно, чтобы иметь спокойную голову и чтобы ему было наплевать на них всех. Прибыл следователь. Полицейские столпились вокруг исповедальни, готовые приступить к операции поднятия трупа, Куарт увидел, что Симеон Навахо вполголоса разговаривает со следователем и что время от времени оба поглядывают на него и на Грис Марсала.– Возможно, вам придется отвечать на новые вопросы, – сказал он монахине, – и я предпочитаю, чтобы начиная с этого момента вы делали это в присутствии адвоката. До тех пор, пока мы не найдем отца Ферро и викария, целесообразно соблюдать осторожность. Согласны?– Согласна.Куарт написал на визитной карточке какое-то имя и вручил ей.– Есть человек, которому можно доверять целиком и полностью. Он специалист по уголовному и каноническому праву и уже не раз сотрудничал с нами. Его зовут Арсе. Я звонил ему из Архиепископского дворца, и он прилетит из Мадрида сегодня в полдень… Расскажите ему все, что знаете, и строго следуйте его указаниям.Грис Марсала посмотрела на имя, написанное на карточке.– Вы не стали бы вызывать сюда такого адвоката ради меня.Она выглядела не испуганной, а бесконечно печальной. Как будто церковь и в самом деле рухнула у нее на глазах.– Конечно нет. – Куарт произнес это с улыбкой, чтобы приободрить ее. – Скорее, это ради всех нас. Это дело крайне деликатное, и в нем принимает участие гражданское правосудие. Лучше, чтобы мы располагали советами специалиста.Аккуратно сложив карточку, она сунула ее в один из задних карманов джинсов.– Где дон Приамо? – снова спросила она. В ее светлых глазах стоял укор; они почти обвиняли Куарта в исчезновении старого священника. Тот слегка покачал головой.– Понятия не имею, – тихо ответил он. – И в этом вся проблема.– Он не из тех, кто убегает.Куарт был согласен с ней, однако не сказал ничего. Он смотрел на исповедальню. Полицейские сняли синий брезент и вытащили тело Бонафе; затем поместили его в мешок из металлизированного пластика и положили на носилки. Симеон Навахо, продолжая разговаривать со следователем, наблюдал за ними.– Я знаю, что он не из тех, кто убегает, – проговорил наконец Куарт. – И именно в этом заключается другая проблема.Ему понадобилось меньше пяти минут, чтобы преодолеть расстояние между церковью Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, и «Каса дель Постиго». Он никогда не потел, но в это утро, когда он позвонил у входа, его черная рубашка под пиджаком прилипла к плечам и спине. Открыла ему служанка, и Куарт, едва успев спросить, дома ли Макарена, тут же сам увидел ее под арками внутреннего двора. Она разговаривала с двумя полицейскими: мужчиной и женщиной. Заметив Куарта, она посмотрела на него очень спокойно, потом, кивнув полицейским, пошла ему навстречу. На ней была рубашка в мелкую голубую клетку, джинсы и те же самые сандалии, что накануне. Она не была накрашена, распущенные волосы еще влажны. От нее пахло гелем для душа.– Он не делал этого, – сказала она.Вначале Куарт не ответил. А когда собрался ответить, то чуть не спросил, кого она имеет в виду. Над двориком стоял аромат базилика и еще какой-то травы; утреннее солнце, отражаясь от стекол верхнего этажа, бросало прямоугольники света на длинные зеленые листья папоротников, на горшки с геранью, стоящие на свежевымытом мозаичном полу. И еще оно наполняло медовыми переливами темные глаза женщины, и все то, на чем держалась уверенность Куарта, уплывало куда-то, таяло без следа.– Где он? – выговорил он наконец.Макарена серьезно взглянула на него исподлобья:– Не знаю. Но он никого не убивал.Они были очень далеко от ночи, от сада под освещенным окном голубятни, от листьев апельсиновых деревьев и бугенвилий, отбрасывавших узорные тени на ее лицо. Далеко от мрака, от лунного света, от лица маски. Слоновая кость уже была другой, мерцала иначе на вымытой с утра коже, и уже не было ни тайны, ни соучастия, ни улыбки. Обессиленный храмовник огляделся по сторонам, недоумевая, чувствуя себя нагим под солнцем, со сломанным мечом, в разорванной кольчуге. Таким же смертным, как все смертные, таким же уязвимым и обыкновенным, как все они. Потерянным, как сказала Макарена – сказала очень точно – перед тем, как совершить с его плотью это темное чудо. Ибо было написано: Она разрушит сердце твое и волю твою. А старые книги мудры. Утонченное, невинное злодейство, связанное с разрушительными способностями всякой женщины, включало в себя и это: оставить своей жертве ясность ума, достаточную, чтобы она, жертва, могла созерцать ущерб, нанесенный ей поражением. А Куарту как раз хватало этой ясности, чтобы понимать, что он оказался в жестком противоречии со своим саном священнослужителя, оказался замешан в том, во что вмешиваться не собирался, и навсегда лишен оправданий, могущих успокоить совесть.Он взглянул на часы, так и не увидев стрелок, потрогал стоячий воротничок рубашки, ощупал пиджак на уровне кармана, в котором он носил карточки для записей. Проделывая все эти привычные, хорошо знакомые движения, он пытался собрать воедино остатки своего былого хладнокровия. Макарена смотрела на него терпеливо, ожидая. Нужно говорить, сказал себе он. Говорить – вдали от сада, от ее кожи, от луны. Есть тайна, которую нужно разгадать, и для этого он пришел сюда.– А твоя мать?Это первое обращение на «ты» при солнечном свете нелегко далось ему; но Куарт, хотя больше и не был хорошим солдатом, ненавидел лицемерие священника, шокированного собственным поведением. Однако Макарена вполне равнодушно слегка махнула рукой в сторону верхней галереи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65