– Пока он там, алькальд не продаст, архиепископ не секуляризирует, а твоя жена и ее мать будут гнуть свое. Эти мессы по четвергам портят тебе все дело.Он по-прежнему называл Макарену Брунер женой Гавиры, что, формально будучи верным, создавало последнему определенные неудобства. Мачука отказывался признать распад брака, заключенного при его активном участии. А кроме того, в этом заключалось предупреждение: у молодого финансиста не будет твердой почвы под ногами, пока продолжается эта двусмысленная семейная ситуация, которую Макарена прямо-таки афиширует. Высшее общество Севильи, принявшее Гавиру после его свадьбы с молодой герцогиней дель Нуэво Экстреме, определенных вещей не прощало. Что бы ни делала Макарена, с кем бы ни спала – с тореадорами или со священниками, – она принадлежала к этому обществу, а он, Гавира, – нет. Без своей жены он был просто нахальным чужаком с деньгами.– Как только решится дело с церковью, – сказал он, – я займусь ею.Мачука со скептическим видом перелистывал страницы газеты.– Что-то мне не верится. Я ее знаю с детства. – Он наклонился над газетой, чтобы отхлебнуть кофе из своей чашки. – Если даже ты выведешь из игры этого попа и снесешь церковь, ту, другую битву ты вряд ли выиграешь. Для Макарены это дело личное.– А для герцогини?Под крючковатым носом банкира наметилось некое подобие улыбки:– Крус очень уважает решения своей дочери. А насчет церкви она безусловно на ее стороне.– Вы виделись с ней в последнее время? Я имею в виду мать.– Конечно. Каждую среду.Это была правда. Раз в неделю, ближе к вечеру, Октавио Мачука посылал свою машину за Крус Брунер, а сам ждал ее в парке Марии-Луизы, чтобы прогуляться вместе. Их можно было видеть там прохаживающимися под ивами или сидящими на скамейке в беседке Беккера, в лучах клонящегося к закату солнца.– Но ты ведь знаешь свою тещу. – Улыбка Мачуки обозначилась отчетливее. – Мы с ней беседуем только о погоде, о цветах у нее во дворе и в саду, о стихах Кампоамора… И всякий раз, как я читаю ей вот это: «Дочери моих былых возлюбленных меня целуют холодно, как образ», она смеется, как маленькая девочка. Затевать разговор о ее зяте, или о церкви, или о неудавшемся браке ее дочери – это показалось бы ей выходкой весьма дурного тона. – Он кивком указал на здание закрывшегося банка «Леванте» на углу улицы Санта-Мария-де-Грасия. – Готов поспорить с тобой на вот эти хоромы, что она даже не знает о вашем разрыве.– Не преувеличивайте, дон Октавио.– Я ничуть не преувеличиваю.Гавира молча отхлебнул пива. Разумеется, это было преувеличением, но оно давало весьма четкое представление о характере престарелой дамы, обитавшей в «Каса дель Постиго» подобно монахине в монастыре, среди теней и воспоминаний старого дворца, уже слишком просторного для нее и ее дочери, находящегося в самом сердце старинного квартала: мрамор, изразцы, решетчатые калитки, дворики, уставленные цветами в горшках, кресла-качалки, канарейки, послеобеденный отдых и пианино. Она жила, чуждая всему тому, что происходило за дверьми ее дома, который покидала раз в неделю ради прогулки в прошлое в обществе друга своего покойного мужа.– Я не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь, Пенчо. – Глаза старика остро глянули, словно из засады, из-под полуопущенных век. – Но меня частенько спрашивают, что случилось с Макареной.Гавира спокойно покачал головой.– Ничего особенного, уверяю вас. Думаю, просто возникла напряженность из-за моей работы, из-за жизни вообще… – Он затянулся сигаретой и выпустил дым через нос и рот. – Кроме того, вы не знаете; ей хотелось, чтобы у нас был ребенок – сразу же. – Он чуть поколебался. – Я борюсь за место в жизни, дон Октавио, и борьба в самом разгаре. У меня нет времени на соски и пеленки, так что я попросил ее подождать… – Он вдруг ощутил сухость во рту и снова потянулся за пивом. – Немного подождать, вот и все. Мне казалось, что я сумел убедить ее и что все идет хорошо. И вдруг в один прекрасный день – раз! – она ушла, хлопнув дверью, и объявила мне войну. Которая продолжается по сей день. Может, это как раз совпало с нашим взаимонепониманием насчет церкви или еще с чем-то, не знаю… – Он поморщился. – Может, и правда все совпало.Мачука смотрел на него пристально и холодно. Почти с любопытством.– Эта история с тореадором… – проговорил он. – Это был удар ниже пояса.– И еще какой. – То, что он упомянул об этой истории, было точно таким же ударом, но Гавира воздержался от комментариев. – Хотя вы ведь знаете, была еще пара таких ударов – сразу же, как только она ушла. Какие-то старые друзья, которых она знала задолго до свадьбы. Да и этот Курро Маэстраль вроде бы еще тогда ее обхаживал. – Он уронил сигарету на пол и сердито раздавил ее каблуком. – Она как будто ринулась наверстывать упущенное за то время, что прожила со мной.– Или хотела отомстить.– Может, и так.– Что-то ты ей сделал, Пенчо, – убежденно произнес старый банкир, покачивая головой. – Макарена выходила за тебя по любви.Гавира поводил глазами по сторонам, машинально оглядывая прохожих.– Я не понимаю этого, клянусь вам, – ответил он наконец. – Даже в качестве мести. После женитьбы я в первый раз связался с другой женщиной только через месяц с лишним после ухода Макарены, когда она уже перестала встречаться с этим виноделом из Хереса – Вильяльтой, Кстати, с вашего разрешения, дон Октавио, я только что отказал ему в кредите.Мачука одним жестом своей тощей, как лапа хищной птицы, руки отмел все сказанное Гавирой. Он был в курсе недавней мимолетной связи своего преемника с известной фотомоделью и знал, что тот говорит правду. В любом случае Макарена происходила из слишком благородной семьи, чтобы устраивать публичный скандал из-за юбки, с которой связался ее муж. Если бы все принялись это делать, что стало бы с Севильей? Что же касается церкви, банкир не знал, является ли это дело самой проблемой или только поводом для нее.Чувствуя себя неуютно, Гавира поправил узел галстука.– В общем, дон Октавио, мы с вами сейчас в одинаковом положении. Что крестный отец, что муж.– С одной только разницей, – под тонким хищным носом Мачуки снова обрисовалась улыбка, – и церковь, и твой брак – это твои дела… Верно? Я только зритель.Гавира бросил взгляд на Перехиля, несшего караул у «мерседеса». Подбородок его затвердел.– Я еще поднажму.– На свою жену?– На попа.Раздался каркающий смех старого банкира:– На которого? В последнее время они размножаются как кролики.– На священника этой церкви. На отца Ферро.– Угу, – хмыкнул Мачука, также бросив косой взгляд на Перехиля. Потом испустил глубокий вздох. – Надеюсь, ты будешь настолько любезен, что избавишь меня от подробностей.Мимо прошли японские туристы с огромными рюкзаками, казалось, находившиеся на грани обезвоживания. Положив газету на стол, Мачука некоторое время молчал, откинувшись на спинку своего плетеного стула. Наконец он повернулся к Гавире.– Плохо, когда приходится жить как канатоходцу, верно? – В его глазах старого грифа блеснул насмешливый огонек. – Я так жил долгие годы, Пенчо. С тех пор как переправил через Гибралтар первую партию контрабанды – вскоре после войны. Или когда купил банк, спрашивая самого себя, в какую это авантюру я собираюсь влезть. Эти бессонные ночи, эти мысли, эти страхи… – Он коротко мотнул головой. – И вдруг в один прекрасный день ты обнаруживаешь, что пересек черту и что теперь тебе на все наплевать. Что собаки тебя уже не догонят, сколько бы ни лаяли и ни бесились. Только тогда ты начинаешь наслаждаться жизнью – или тем, что тебе от нее осталось. – Он скривил губы – не то иронически, не то устало, и гримаса застыла на них холодной улыбкой. – Надеюсь, и ты пересечешь эту черту, Пенчо, – прибавил он. – А до тех пор плати проценты и не ропщи,Гавира ответил не сразу. Он знаком подозвал официанта, заказал еще пива и кофе с молоком, провел ладонью по аккуратно зачесанному виску и бросил рассеянный взгляд на ноги проходившей мимо женщины.– А я никогда и не роптал, дон Октавио.– Знаю. Поэтому ты и сидишь в роскошном кабинете в Аренале и вот на этом стуле, рядом со мной. В кабинете, который я тебе дал, и на стуле, который я тебе предложил. А я тем временем читаю газету и смотрю на тебя.Официант принес пиво и кофе. Мачука положил в чашку кусок сахара и принялся размешивать ложечкой. Мимо прошли две монахини в коричневых одеяниях и белых покрывалах.– Кстати, – вдруг встрепенулся банкир. – А что там насчет другого попа? – Он проводил взглядом монахинь. – Того, который вчера ужинал с твоей женой.Самообладание Пенчо Гавиры особенно проявлялось именно в такие моменты. Стараясь успокоить стук крови в висках, он заставил себя проследить глазами за проезжавшим мимо автомобилем до самого угла, за которым тот исчез. Это заняло около десяти секунд. После этого Гавира поднял бровь.– Да ничего. По моим данным, он продолжает свое расследование – для этого Рим и прислал его сюда. Это у меня под контролем.Лицо Мачуки выразило одобрение.– Надеюсь, Пенчо. Надеюсь, что он у тебя тоже под контролем. – С негромким довольным урчанием банкир поднес к губам чашку. – Красивое местечко эта «Ла Альбаака». – Он отпил еще глоток. – Давненько я там не был.– Макарена вернется ко мне. Обещаю вам. Банкир снова кивнул.– В общем-то, я назначил тебя вице-президентом потому, что ты женился на ней.– Я знаю, – через силу улыбнулся Гавира. – Я никогда не обольщался на этот счет.– Пойми меня, – повернулся к нему Мачука, – у тебя отличная голова. Для Макарены не было лучшего будущего. Так я думал с самого начала… – Его костлявая, сухая рука невесомо легла на руку Гавиры. – Насколько я понимаю, я ценю тебя, Пенчо. Может быть, ты – лучший вариант для нашего банка. Но дело в том, что на банк сейчас мне наплевать. – Он убрал руку и взглянул на Гавиру глаза в глаза. – Пожалуй, что для меня имеет значение – так это твоя жена. Или ее мать.Гавира перевел взгляд на газетный киоск на углу. Временами он чувствовал себя как рыба в сети, безуспешно бьющаяся в поисках выхода. Крутить педали, повторил он про себя. Раз уж ты оказался на велосипеде, то надо все время крутить педали, чтобы не упасть.– Ну, так позвольте мне сказать, что в этой церкви заключалось будущее их обеих.– Но прежде всего твое, Пенчо… – Мачука метнул в него лукавый взгляд. – Ты пожертвовал бы этим проектом и операцией с «Пуэрто Тарга» ради того, чтобы вернуть жену?Гавира помолчал. Это был вопрос вопросов, и ему это было известно лучше, чем кому бы то ни было.– Если я упущу этот случай, – ответил он уклончиво, – я потеряю все.– Не все. Только свой престиж. И мою поддержку. Держа себя в руках, Гавира позволил себе улыбнуться.– Вы очень строги, дон Октавио.– Возможно. – Глаза старика были устремлены на транспарант, висевший над улицей. – Но я справедлив: идея операции с церковью принадлежит тебе, и идея этого брака тоже. Хотя я немного тебе помог.– Тогда я хотел бы задать вам один вопрос. – Га-вира положил на стол руку, лотом другую. – Почему бы вам не помочь мне сейчас, если уж вы так цените Макарену и ее мать?.. Вам достаточно было бы один раз поговорить с ними, чтобы убедить их трезво взглянуть на вещи.Мачука очень медленно повернулся к нему. Его веки были опущены так, что глаз почти не было видно.– Может, да, а может, и нет, – произнес он, когда Гавира уже не ожидал ответа. – Но в таком случае почему бы мне было не позволить Макарене выйти замуж за любого идиота? Не знаю, понимаешь ли ты, Пенчо. Это как когда у тебя есть лошадь, боксер или хороший петух. Мне нравится видеть тебя в драке.И, не прибавив больше ни слова, подал знак секретарю. Аудиенция была окончена; Гавира поднялся, застегивая пиджак.– Знаете что, дон Октавио? – Он надел итальянские темные очки и теперь стоял перед столом банкира, хладнокровный, безупречно одетый. – Иногда мне кажется, что вы не стремитесь к конкретному результату… Как будто где-то в глубине души вам все безразлично: банк, Макарена, да и я сам.На противоположной стороне улицы появилась длинноногая девушка в коротенькой юбочке, с ведром и мочалкой в руках, и принялась мыть основания витрин магазина готового платья. Старик Мачука задумчиво следил за ее движениями. Наконец, очень спокойный, он повернулся к Гавире.– Пенчо… Ты никогда не задавал себе вопроса, почему я прихожу сюда каждый день?Удивленный Гавира уставился на него, не зная, что сказать. К чему это он клонит? Проклятый старик.– Ну, дон Октавио, – неуверенно пробормотал он. – Я вовсе не имел в виду… Я хочу сказать…Под опущенными веками банкира промелькнул сухой насмешливый блеск.– Однажды, очень много лет назад, я сидел на этом самом месте, а мимо прошла женщина. – Мачука снова взглянул на девушку из магазина, как будто в этом давнем воспоминании жила она. – Очень красивая, такая, что у меня просто дух захватило… Мы встретились глазами. Она шла мимо, а я подумал, что должен встать, остановить ее. Но я этого не сделал. Перевесили социальные условности, мысль о том, что я достаточно известен в Севилье… В общем, я не подошел к ней, и она ушла. Я утешал себя мыслью, что еще увижу ее. Но она больше не проходила здесь. Никогда.Он поведал об этом без малейшего волнения – просто рассказал о факте. Кановас с бумагами под мышкой уже приближался; сухо поклонившись Гавире, он уселся на стул, с которого тот только что встал. Мачука, откинувшись на плетеную спинку своего стула, наградил вице-президента «Картухано» еще одной холодной улыбкой.– Я очень стар, Пенчо. На протяжении жизни мне приходилось одни битвы выигрывать, другие проигрывать; а теперь все битвы, даже те, что должны были бы стать моими, я считаю чужими. – Он держал в своих худых, похожих на костлявые птичьи лапы руках документы, принесенные секретарем. – Любопытство во мне гораздо сильнее, чем желание победить. Знаешь, бывает, что кто-нибудь засунет в одну банку скорпиона и паука и смотрит на них, понимаешь?.. Не испытывая симпатии ни к одному из них.Он сосредоточился на документах, и Гавира, пробормотав что-то на прощание, пошел вниз по улице, к машине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65