Вот и все. Потом это дело перешло в другие руки – не из наших рук, а из рук Ивашкевича и его Святой Конгрегации. Вы только выполнили приказ. Только облегчили поставленную задачу. Так что никакой ответственности за случившееся на вас не лежит.– Несмотря на все уважение, которое я испытываю к Вашему Преосвященству, должен возразить: нет, лежит. Корона мертв.– Нам с вами известны и другие люди, которые также мертвы, – финансист Лупара, чтобы далеко не ходить за примерами.– Корона был одним из наших, Монсеньор.– Из наших, не из наших… Мы не «наши» и ничьи. Мы сами по себе. Мы отвечаем перед Богом и Папой. – Архиепископ сделал явно преднамеренную паузу: Папы ведь умирают, а Бог – нет. – Именно в таком порядке.Куарт взглянул на дверь, словно желая отмежеваться от всего этого. Потом опустил голову.– Ваше Преосвященство правы, – скучным голосом произнес он.Архиепископ медленно сжал огромный кулак, как будто собирался ударить им по столу, но так и не поднял его. Казалось, он был в бешенстве.– Послушайте, временами я просто ненавижу вашу проклятую дисциплинированность.– Что я должен ответить на это, Монсеньор?– Скажите мне то, что думаете.– В подобных ситуациях я предпочитаю не думать.– Не будьте идиотом. Это приказ. Куарт помолчал еще мгновение, потом пожал плечами:– Я по-прежнему думаю, что Корона был одним из наших. А кроме того, человеком справедливым. Архиепископ разжал кулак и приподнял руку:– Со своими слабостями.– Возможно. Его проступки – не более чем проявления слабости, ошибки. А ошибки совершаем мы все.Паоло Спада иронически рассмеялся:– Только не вы, отец Куарт. Только не вы. Я уже десять лет начеку – все жду вашей первой ошибки, и, когда вы ее совершите, я в тот же день доставлю себе удовольствие назначить вам наказание: вам придется надеть власяницу, получить пятьдесят ударов бичом и сто раз прочесть «Аве Мария». – В голосе его вдруг послышались нотки раздражения. – Как это вам удается всегда оставаться таким дисциплинированным и добродетельным?.. – Он помолчал, провел рукой по жесткой щетине волос и, покачав головой, снова заговорил, не дожидаясь ответа: – Но вернемся к тому злосчастному делу в Рио. Вам известно, что временами Всемогущий пишет не слишком-то ровно. Просто этому парню не повезло.– Не знаю, возможно. На самом деле это меня не очень беспокоит, Монсеньор, однако факт остается фактом. Объективно: это дело моих рук. И может быть, когда-нибудь мне придется держать ответ за него.– В тот день Господь будет судить вас точно так же, как и всех нас. А до этого момента, и только в вопросах, связанных с работой, безусловное отпущение всех грехов даю вам я. – Он поднял свою громадную ручищу коротким жестом благословения.Куарт, не таясь, открыто усмехнулся:– Пожалуй, мне понадобится нечто большее, чем это. А кроме того, может Ваше Преосвященство с уверенностью сказать мне, что, случись все сегодня, мы и теперь действовали бы так же?– Вы имеете в виду Церковь?– Я имею в виду Институт внешних дел. Мы с такой же легкостью поднесли бы эти три головы на блюде кардиналу Ивашкевичу?– Не знаю. Честно говоря, не знаю. Стратегия складывается из технических действий. – Прелат внимательно взглянул на собеседника и, нахмурившись, сменил тему: – Надеюсь, все это не имеет никакого отношения к вашей работе в Севилье.– Нет, не имеет. По крайней мере, я так думаю. Но вы просили меня говорить откровенно.– Послушайте, Куарт. Мы с вами – профессиональные священнослужители и родились не вчера. Ивашкевич либо купил» либо запугал всех в Ватикане. – Он огляделся по сторонам, как будто в любой момент поляк мог появиться в кафе. – Ему осталось только наложить свою лапу на ИВД. Из всех, кто наиболее приближен к Его Святейшеству, нас защищает лишь один человек: Азопарди, Государственный секретарь, с которым мы вместе учились.– У Вашего Преосвященства много друзей. Вы многим оказывали услуги.Паоло Спада саркастически хмыкнул:– В курии никто не помнит услуг, зато все отлично помнят обиды. Мы живем при дворе, полном евнухов и сплетников, где никто не поднимается вверх без помощи другого. Если ты упал, все наперебой стараются добить тебя, но, когда нет ясности, никто и шагу не сделает из страха перед возможными последствиями. Вспомни, как умер Папа Лучани: нужно было измерить температуру тела через задний проход, чтобы установить время кончины, но никто не осмелился сунуть термометр ему в задницу.– Однако же Государственный секретарь… Мастиф тряхнул своей черной щетиной:– Азопарди – мой друг, но лишь в том смысле, какой это слово имеет у нас. Ему приходится думать и о самом себе, а власть Ивашкевича велика.Он помолчал несколько секунд, как будто мысленно положив на одну чашу весов власть Ежи Ивашкевича, а на другую – свою собственную и ожидая результата без особого оптимизма.– Вот взять хотя бы этого хакера, – снова заговорил он наконец. – Это ведь, в общем-то, мелочь. В другое время им бы и в голову не пришло сваливать на нас то, чем следовало бы заниматься архиепископу Севильскому, поскольку, собственно говоря, речь идет о его взаимоотношениях с верующими своей епархии. Но при нынешнем положении любая муха превращается в слона. Стоило Его Святейшеству проявить интерес к этому делу – и оно стало очередной ареной для наших внутренних разборок. Потому-то я и выбрал своего лучшего сотрудника. Прежде всего мне нужна информация. То есть надо расстараться и представить отчет вот такой толщины. – Он раздвинул большой и указательный пальцы сантиметров на пять. – Пусть видят, что мы не сидим сложа руки. Его Святейшество будет доволен, а поляк не сможет ни к чему придраться.В кафе вошла группа японских туристов. Они стояли в дверях, разглядывая колоритный интерьер; некоторые, заметив священников, заулыбались и приветствовали их учтивыми поклонами. Монсеньор Спада рассеянно улыбнулся в ответ.– Я ценю вас, отец Куарт, – продолжал он, – поэтому хочу, прежде чем вы отправитесь в Севилью, объяснить вам, какова наша ставка в этой игре… Не знаю, всегда ли вы искренни в этом своем образе хорошего солдата, но мне кажется, что да; во всяком случае, вы никогда не давали мне повода усомниться в этом. Я приметил вас еще в ту пору, когда вы были рядовым слушателем Грегорианской академии, а со временем полюбил вас. Возможно, в один прекрасный день вам придется дорого заплатить за это, потому что, если я когда-нибудь рухну, вы, скорее всего, рухнете вместе со мной. Или даже раньше: вы ведь знаете, когда приходится жертвовать фигурой, первыми кандидатами оказываются пешки.Куарт невозмутимо кивнул.– А если мы выиграем? – поинтересовался он.– Нам никогда не удастся выиграть на все сто. Как говорил ваш земляк святой Игнатий, мы избрали то, что у Господа в излишке, а иным нежеланно: бурю и битву. Все наши победы – не более чем отсрочка до следующей атаки. Потому что Ивашкевич будет кардиналом, пока жив: князь Церкви согласно протоколу, епископ, которого невозможно лишить сана, гражданин самого маленького государства в мире – и благодаря таким людям, как мы с вами, самого неуязвимого. И не исключено, что когда-нибудь, в наказание за наши грехи, он станет Папой. Нам-то с вами не грозит добраться до ранга papabili Papabili (ит.) – высшие иерархи Католической Церкви, из числа которых может быть избран Папа

, а возможно, не быть даже и кардиналами. Мы не аристократы, мы рабочие лошади; но у нас есть власть, и мы умеем бороться. Поэтому мы опасные противники, и поляку, несмотря на весь его фанатизм и надменность, это известно. Им не удастся смести нас с дороги, как иезуитов и либеральные секторы курии, на благо Дела Господня, интегристской мафии и иных прочих. Мы верно служим, но не стоит дергать нас за усы. Бывают мастифы, которые, погибая, успевают прихватить с собой и своего убийцу.Архиепископ взглянул на часы и жестом подозвал официанта. Придержав рукой руку Куарта, чтобы помешать ему расплатиться, другой он вынул из кармана несколько купюр и положил их на стол. Ровно восемнадцать тысяч лир, отметил Куарт. Жизнь никогда не баловала Мастифа: чаевых он не оставлял.– Наш долг состоит в том, чтобы сражаться, отец Куарт, – заговорил он, когда оба встали из-за стола. – Потому что мы правы, а Ивашкевич – нет. Можно быть деятельным и поддерживать свой авторитет на должном уровне, но совершенно не обязательно для этого опять вытаскивать на свет Божий пыточные клещи и испанский сапог Средневековое орудие пытки, столетиями использовавшееся инквизицией

, как норовят сделать этот поляк и его шайка. Я помню, как избирали Папу Лучани; а продержался он всего тридцать три дня. Вы тогда были лет на двадцать моложе, а я уже занимался работой такого рода. – Архиепископ, глядя на Куарта, криво улыбнулся углом рта. – Когда, будучи только что избран, он сказал: «В Господе Всемогущем больше от матери, чем от отца», Ивашкевич и его коллеги по жесткому крылу чуть не взвыли. Я подумал тогда: у этой команды дело не заладится. Лучани был чересчур мягок для нынешних времен, так что, полагаю, Дух Святой поступил мудро, избавив нас от него прежде, чем он успел наломать слишком уж много дров. Газетчики назвали его «улыбающийся Папа»; но в Ватикане всем было известно, что улыбка у него специфическая. – Губы Монсеньора Спады растянулись чуть шире, обнажая клык. – Нервная.Показавшееся наконец солнце мало-помалу высушивало камни на площади Испании. Уличные торговцы натягивали навесы над своими цветами; несколько туристов уже успели усесться на еще влажных ступенях лестницы, ведущей к церкви Тринита-деи-Монти. Куарт поднимался на полшага позади архиепископа, ослепленный сиянием света над площадью – как всегда в Риме, яркого и оптимистического, словно доброе предзнаменование. На середине лестницы девушка-иностранка с рюкзаком за спиной, в джинсах и голубой полосатой майке, сидевшая на ступеньке, сфотографировала обоих священников, когда они приблизились к ней: вспышка и дружелюбная улыбка. Монсеньор Спада обернулся к Куарту.– Знаете что, отец Куарт? – Тон был полураздраженный-полуиронический. – Для священника вы слишком хороши собой. Надо было совсем лишиться ума, чтобы назначить вас отправлять службу в женском монастыре.– Я сожалею, Монсеньор.– Не сожалейте: это не ваша вина. Однако должен сознаться, что это меня немного раздражает. Как вы справляетесь?.. Я имею в виду: как вам удается не поддаваться соблазну. Ну, вы понимаете. Женщина как порождение лукавого и все такое прочее.Куарт расхохотался:– Молитва и холодный душ, Ваше Преосвященство.– Я мог бы и сам догадаться. Как всегда, верны уставу, да?.. А кстати, вам не надоедает всегда быть таким правильным, такой паинькой?– Это коварный вопрос, Монсеньор. Ответ в любом случае был бы чреват далеко идущими последствиями.Несколько мгновений Паоло Спада искоса смотрел на него, затем одобрительно мотнул головой.– Согласен. Вы выиграли. Ваша добродетель снова выдержала экзамен, но все же я не теряю надежды. Когда-нибудь я таки поймаю вас.– Конечно, Монсеньор. Ибо грехи мои неисчислимы.– Заткнитесь, – потребовал Спада. – Это приказ.– Как будет угодно Вашему Преосвященству.Добравшись до обелиска Пия VI, архиепископ обернулся, чтобы окинуть взглядом убегающую вниз лестницу и девушку в полосатой майке.– А что касается вечного спасения, – сказал он, – помните старую пословицу: если священнослужителю удастся до пятидесяти лет держать свои руки подальше от денег, а ноги – от женской постели, то у него неплохие шансы спасти свою душу.– Этим я и занимаюсь, Монсеньор. Но мне осталось еще двенадцать лет до финишной черты.– Не беспокойтесь. Я подозреваю, что вас мучают иные соблазны. – Он пристально посмотрел на Куарта, затем преодолел через одну последние ступени и закончил: – Но все-таки не забывайте и о холодном душе, сын мой.Они миновали импозантный фасад отеля «Хасслер Вилла Медичи» и вышли на Виа-Систина. Ателье не бросалось в глаза; лишь небольшая скромная табличка на дверях, раскрывавшихся только перед элитой курии – за исключением Пап. Лишь они пользовались привилегией быть обслуженными на дому: Кавалледжери и сыновья, получившие еще из рук Льва XIII титул, равнозначный довольно высокому священническому сану, сами ездили в Ватикан на примерки.Архиепископ с отсутствующим видом скользнул взглядом по табличке: очевидно, мысли его были заняты другим. Потом он поднял лицо к небу, а затем глаза его в коричневых прожилках, обратившись на стоящего перед ним священника, в упор оглядели его костюм безупречного покроя и простые серебряные запонки на манжетах рукавов черной шелковой рубашки.– Послушайте, Куарт. – Это обращение напрямую, по фамилии, придало его словам такую же суровость. – Речь идет не только о грехе гордыни и желания власти – грехе, которому не чужд никто из нас. Превыше наших личных слабостей и наших методов мы с вами, и даже Ивашкевич с его зловещим окружением… и даже Его Святейшество с его раздражающим фундаментализмом… все мы ответственны за веру миллионов человеческих существ в непогрешимую и вечную Церковь. – Глаза архиепископа продолжали буравить Куарта. – И одна лишь эта вера, искренняя, несмотря на наш цинизм, свойственный всем, кто имеет отношение к курии, оправдывает нас. Одна лишь, эта вера. Без нее и вы, и я, и Ивашкевич были бы просто лицемерными мерзавцами… Вы понимаете, что я пытаюсь довести до вас?Куарт выдержал взгляд и слова Мастифа, не моргнув глазом.– Абсолютно, Монсеньор, – спокойно ответил он.Под прицелом глаз архиепископа он почти инстинктивно принял позу швейцарского гвардейца, вытянувшегося перед офицером: локти прижаты к бокам, большие пальцы опущены точно вдоль боковых швов брюк. Монсеньор Спада еще несколько секунд прищурившись смотрел на него, потом, казалось, немного расслабился и даже изобразил на лице нечто вроде улыбки.– Надеюсь, так оно и есть. – Теперь прелат уже улыбался по-настоящему. – Я правда надеюсь. Ибо что касается меня, то, когда я предстану перед небесными вратами и этот ворчливый старикан-рыбак выйдет мне навстречу, я скажу ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65