— Современные технологии позволяют умещать их в пуговицах для пиджака или рубашки.
— Боже мой! — вскричал потрясенный Партридж. — Это же мой дом в Арлингтоне! А это...
— Дом конгрессмена Букбиндера в Силвер-Спринг, а остальные — дома трех других членов вашего комитета. Вам слишком часто приходится бывать по делам в Вашингтоне.
— Кто сделал эти снимки? — едва слышно произнес Партридж.
— Я не буду отвечать на этот вопрос, могу лишь дать слово, что этот человек находится за тысячи километров отсюда, У него нет негативов и он никогда не вернется в эту страну. Скажем, это студент, приезжавший по обмену между университетами для изучения политологии.
— Нам удалось многого достичь, а теперь все летит в трубу... Что же делать?
— Ну отчего же, конгрессмен? — сказал Варак. — Ведь эти молодые люди являются членами вашего комитета. Они не юристы, не бухгалтеры и даже не ваши старшие помощники. Они просто не хлебнувшие лиха юнцы, ошибающиеся в этом головокружительном потоке жизни самой могущественной столицы мира. Объясните им, что их жизнь и карьера сведутся к нулю, если они не одумаются и не будут вести себя должным образом. Но зачем же прекращать работу вашего комитета?
— Кто же нам теперь поверит? — произнес Партридж, уставясь взглядом в стену. — Мы такая же дрянь, как те, кого хотим вывести на чистую воду. Мы лицемеры.
— Но об этом никто не узнает.
— Ерунда! — взорвался конгрессмен из Алабамы, схвати в телефонную трубку и беспрерывно нажимая кнопку вызова. — Немедленно явись сюда! — закричал он. Когда молодой человек появился в дверях, Партридж вскочил из-за стола: — Ты, развратный ублюдок, я просил тебя сказать правду, а ты что мне наплел?
— Я не врал! — воскликнул молодой человек, и его глаза наполнились слезами. — Вы спросили меня, что происходит, и я ответил, что теперь ничего не происходит, что все в порядке. Три или четыре недели назад мы крупно загуляли, но. когда пришли в себя, поняли, что совершили ошибку. Понимаю, что мы сваляли дурака, и все с этим согласились, но мы навредили только себе. Мы покончили не только с этим, но и со многими другими развлечениями, только вы и ваши яростные борцы за справедливость даже не хотите замечать этого. Ваши озверевшие сотрудники эксплуатируют нас по восемьдесят часов в неделю, называя при этом тупарями, а ведь это мы снабжаем вас материалами, чтобы вы потом рисовались перед камерами. Вы даже не замечаете, что теперь у вас остались одни неопытные юнцы. Все старые уже ушли, а вы даже не обратили на это внимания! Остался только я, потому что не могу уйти.
— Теперь можешь убираться.
— Вы чертовски правильно поступаете, великий воспитатель!
— Как ты меня назвал?
— Думаю, вы поняли намек, — произнес молодой человек, затем распахнул и захлопнул за собой дверь.
— Кто это такой? — спросил Варак.
— Эрвин Партридж-младший, — тихо ответил конгрессмен, потом сел и уставился на дверь, — Он учится на третьем курсе юридического факультета в Вирджинии. Все эти молодые люди — студенты-юристы. Мы круглосуточно использовали их в хвост и в гриву, не платя за это никаких денег и высказывая чаще неудовольствие, чем благодарность. Но мы кое-что и давали им, а они пренебрегли тем доверием, которое мы им оказали, поручив эту работу.
— И что же вы им давали?
— Опыт, который они никогда и нигде не приобретут, ни в судах, ни из книг по юриспруденции, только здесь. Мой сын разбирается в юридических вопросах и отлично понимает это. Он не рассказал мне о том, что может положить конец всей нашей работе. Я больше не могу ему доверять.
— Я очень сожалею.
— Это не ваши проблемы! — резко сказал Партридж, теперь уже твердым голосом. — Ладно, дешевый кляузник! — грубо продолжил он. — Что вы хотите получить взамен сохранения комитета? Вы сказали, что за этим ничего не кроется, хотя мне известны десятки способов намекнуть на это, не сказав ни слова. Выкладывайте, я должен взвесить все «за» и «против».
— Сэр, мы не предлагаем вам ничего ужасного, — сказал Варак, разворачивая несколько сложенных вдвое листов бумаги и кладя их на стол перед конгрессменом. — Это краткие биографические данные с фотографией в правом верхнем углу первой страницы. Мои клиенты хотят, чтобы этот человек вошел в состав вашего комитета.
— У вас что-то есть на него? — поинтересовался Партридж.
— Абсолютно ничего компрометирующего, в этом отношении он безупречен. Хочу еще раз отметить, что мои клиенты ничего не скрывают, не собираются заниматься вымогательством, не будут выставлять комитету счетов или блокировать прохождение счетов комитета. Этому человеку ничего не известно о моих клиентах, а они не знакомы с ним лично. Что касается его самого, то он даже не догадывается о нашей сегодняшней встрече.
— Тогда зачем вы хотите, чтобы он у меня работал?
— Потому что мои клиенты считают, что он будет чрезвычайно полезен для вашего комитета.
— Один человек не может ничего сделать, и вам это прекрасно известно, не так ли?
— Разумеется, вы правы.
— Если вы внедряете его, чтобы получать информацию, то у нас это невозможно. — Партридж взглянул на разбросанные по столу фотографии, собрал их, перевернул и снова бросил на стол. — По крайней мере, до сих пор было невозможно.
Варак протянул руку и забрал фотографии.
— Сделайте это, конгрессмен, введите его в состав комитета. В противном случае, как вы сказали, вся работа пойдет насмарку. Когда он станет членом комитета, я верну вам эти фотографии вместе с негативами.
Глаза Партриджа были устремлены на фотографии в руках молодого человека.
— Между прочим, у нас появилась вакансия. Вчера Букбиндер подал в отставку, по личным соображениям.
— Мне об этом известно, — сказал Милош Варак.
— Да кто вы, черт возьми, такой? — спросил конгрессмен, глядя прямо в глаза своему посетителю.
— Человек, преданный интересам страны, которая его приютила, но я не занимаю высокого положения, в отличие от того, о ком идет речь.
Партридж заглянул в лежащую перед ним объективку.
— Эван Кендрик, девятый округ, штат Колорадо, — прочитал он. — Я почти не слышал о нем, а то, что слышал, не вызывает у меня никакого энтузиазма. Он просто никто, богатое пустое место.
— Все может измениться, сэр, — сказал Варак, поворачиваясь и направляясь к двери.
* * *
— Конгрессмен! — крикнул старший помощник Эвана Кендрика, выбегая из кабинета.
— Что случилось, Фил? — спросил Эван, захлопнув дверцу лифта. — Неужели на девятый округ Колорадо обрушился селевой поток?
— Обрушился. Партридж, тот, что от Алабамы!
— Хоть и грубиян, но неплохой малый. С работой справляется успешно, мне нравится то, что он делает.
— Он хочет, чтобы вы занимались этим вместе с ним.
— Что?
— Он хочет, чтобы вы работали в его комитете.
— Я не ослышался?
— Это огромный шаг вперед, сэр. •
— Скорее шаг назад, — возразил Кендрик. — Члены его комитета каждую неделю появляются в вечерних новостях и заполняют пробелы в утренних новостях, когда телевизионщикам не удается заловить новых героев в конгрессе. Поэтому я не собираюсь там работать.
— Прошу прощения, конгрессмен, но вы обязательно должны это сделать, — понизив голос, сказал помощник, глядя в глаза Эвану.
— Почему вы так считаете?
Молодой человек по имени Фил взял Кендрика под руку и отвел в сторону от собравшейся у лифта толпы.
— Вы заявили, что собираетесь уйти после выборов в отставку, и я согласился с вашим решением. Но вы также сказали лично мне, что хотите сказать свое слово при назначении вашего преемника.
— Я действительно намеревался сделать это, — кивнул Эван. — Я боролся с гнусными махинациями и не хочу, чтобы это совершалось в будущем. Они же готовы выдать любой, самый захудалый участок в южной части Скалистых гор за перспективное месторождение урана, чтобы добиться государственного финансирования разработок, а затем разворовать эти средства.
— Но если вы откажетесь от предложения Партриджа, то у вас не будет никакого влияния, чтобы помешать этому.
— Почему же я должен согласиться?
— Потому что он действительно хочет, чтобы вы стали членом его комитета.
— Но почему именно я?
— Трудно сказать, но я твердо уверен, что он ничего не делает просто так. Возможно, он хочет распространить свое влияние на запад, чтобы создать фундамент для своего личного продвижения — кто его знает? Он ведь держит под контролем почти все государственные начинания, и, если вы обидите его, сказав: «Нет, приятель, спасибо», он сочтет это оскорблением и сделает все, чтобы вы не имели никакого влияния ни здесь, ни у себя в округе. Не надо забывать, что он является самой влиятельной фигурой в конгрессе.
Кендрик вздохнул и нахмурился:
— Думаю, я сумею держать язык за зубами.
* * *
Шла третья неделя после назначения конгрессмена Эвана Кендрика членом комитета Партриджа, назначения совершенно неожиданного, которое, однако, не взволновало никого в Вашингтоне, кроме Энн Малкей О'Рейли и, как следствие, ее мужа Патрика Ксавье — лейтенанта полиции, переведенного из Бостона, чьи способности оказались востребованы и неплохо оплачивались криминализированными властями столицы.
Свое решение о назначении Кендрика Партридж объяснил тем, будто он, старый опытный профессионал, стремится к тому, чтобы все внимание сосредоточилось на нем самом, а не на членах комитета. Если считать это заявление правдивым, то Партридж нашел для своей задумки самую лучшую кандидатуру. Во время проводившихся два раза в неделю и транслируемых по телевидению слушаний представитель от девятого округа штата Колорадо, когда подходила его очередь задавать вопросы свидетелю, обычно произносил одну и ту же Фразу: «У меня нет вопросов, господин председатель». Самым продолжительным его выступлением за короткое время пребывания в комитете «ястребов» был двадцатитрехсекундный ответ на произнесенное в его адрес приветствие председателя. Он скромно выказал удивление по поводу оказанной ему этим избранием чести и выразил надежду на то, что ему удастся оправдать доверие председателя. На середине этой речи, а точнее, через двенадцать секунд телевизионные камеры переключились на вошедшего в зал заседаний уборщика в униформе и стали показывать, как тот очищает пепельницы от окурков.
— Дамы и господа, — сказал приглушенным голосом телеведущий, — даже во время таких серьезных слушаний правительство не забывает заботиться... Простите, что? Ах да, итак, конгрессмен Оуэн Кенбрик завершил свое выступление.
Однако во вторник на четвертую неделю случилось то, чего никто не ожидал. Это была телевизионная трансляция первых на той неделе утренних слушаний, интерес к которым подогревался тем, что главным свидетелем на них выступал представитель Управления материально-технического снабжения министерства обороны США. Это был моложавый, но абсолютно лысый полковник, быстро сделавший себе имя в области планирования и обеспечения материально-технического снабжения вооруженных сил. Настоящий служака с непоколебимыми убеждениями... Он говорил быстро, ярко, порой бросая безжалостные остроты — тяжелую артиллерию военных против вечно брюзжащих, экономящих каждую копейку гражданских лиц. Все с нетерпением ожидали предстоящего сражения между полковником Робертом Бэрришем и не менее ярким, столь же сообразительным и, уж конечно, не уступающим ему в жесткости председателем комитета Партриджем.
Но самым неожиданным было то, что конгрессмен от штата Алабама Эрвин Партридж на этом заседании не появился. Его не удалось отыскать ни с помощью бесчисленных телефонных звонков, ни огромного количества рыщущих по всей столице помощников. Он просто исчез.
Однако работа комитетов конгресса не замыкается на деятельности их председателей, особенно когда она освещается телевидением, поэтому слушания проходили под весьма неуверенным руководством конгрессмена от штата Северная Дакота, который к тому же страдал самым тяжелым за всю свою жизнь похмельем, что было очень странным, поскольку все знали, что он не употребляет спиртных напитков. Его считали кротким, сдержанным евангелистом, искренне верившим в библейскую заповедь о необходимости перековки мечей на орала. А для кровожадного льва, каковым был полковник Роберт Бэрриш, он, несомненно, представлял собой кусок сырого мяса.
— ...И, заканчивая свое выступление перед сидящими здесь инквизиторами из числа гражданских лиц, я решительно заявляю, что нам необходимо мощное, свободное общество в смертельной схватке с силами зла, которые разорвут нас на части при первом же проявлении слабости с нашей стороны. Неужели мы позволим сковать себе руки какими-то традиционными процедурами опеки, имеющими весьма отдаленное отношение к прежнему статус-кво наших врагов?
— Если я вас правильно понял, — сказал временный председатель, взирая мутными глазами на оратора, — то могу вас заверить, что никто из присутствующих здесь не сомневается в вашей приверженности интересам национальной обороны.
— Хотелось бы надеяться, сэр.
— Я полагаю, что...
— Погоди, солдат! — сказал Эван Кендрик, самый крайний из сидящих за столом членов комитета.
— Простите, что вы сказали?
— Я сказал «минуточку»...
— Я имею чин полковника армии Соединенных Штатов Америки и хотел бы, чтобы ко мне обращались именно таким образом, — с раздражением произнес офицер.
Эван сурово взглянул на свидетеля и на мгновение забыл о микрофоне:
— Я буду обращаться к вам так, как захочу, самодовольный тип!
Телевизионные камеры замигали, повсюду раздавались предупредительные звуковые сигналы, но вырезать эту сцену было уже слишком поздно.
— Если, конечно, вы не внесете поправку в конституцию, хотя вряд ли вы вообще ее читали, — продолжал Кендрик, просматривая лежащие перед ним документы и посмеиваясь при воспоминании о своей встрече с Франком Свонном из Госдепартамента перед отлетом в Маскат. — Расследование оказалось в глубокой заднице.
— Я возмущен вашим поведением и...
— А вот многие налогоплательщики высказывают возмущение по поводу вашего отношения, — оборвал его Эван, пробегая глазами послужной список Бэрриша и припоминая слова Фрэнка Свонна, сказанные в собственный адрес более года назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101