Он мрачно покосился на своего маршала.
— Я так или иначе отвечу головой за неудачу, ваше величество, — ответил тот. — Что бы ни случилось, я не стану эвакуироваться на запад. Если мне придется самому вести бои на улицах города — значит, так тому и быть.
— Если б только у нашей державы была одна глотка! — вскричал вдруг Свеммель страшным голосом. — Тогда мы могли бы перерезать ее, и кровью страны напитать злую волшбу, чтобы обрушить на голову Мезенцио его дворец в Трапани и предать огню его владения!
Ратарь готов был поверить каждому слову. Свеммель с охотой взмахнул бы великанским мечом, будь у него такая возможность.
— Ваше величество, — промолвил маршал. — Мы… подавили могущество вражеских чар.
Он призадумался: сколько же ункерлантских крестьян заплатили жизнями за это «подавление»? Лучше не знать. Намного лучше. Его ремеслом была простая старомодная война, ее маршал и держался.
— Мы вновь сражаемся солдат против солдата и зверь против зверя. Но нам нужны люди и звери. Все до последнего.
Он с ужасом осознал, что умоляет. А конунг Свеммель редко прислушивался к мольбам.
— Ведомо нам стало, — проговорил владыка Ункерланта после долгой паузы, — что вчера жители Эофорвика подняли бунт против альгарвейцев.
— Славная весть! — воскликнул Ратарь. Ему ничего подобного не докладывали. — Все, что помешает рыжикам бросить на нас все силы, пойдет на пользу.
— Да, — согласился конунг почти безразлично. — Доносили нам, что кауниане и фортвежцы вместе вышли на улицы. Быть может, твоя идея заслать освобожденных пленников назад в Фортвег принесла плоды.
— Надеюсь, ваше величество.
Ратарю стало интересно, удалось ли кому-нибудь из ункерлантских крестьян вырваться из-под охраны и принести скорбную весть в родные деревни. Сомнительно. Свеммель чаще требовал эффективности, чем всерьез ее добивался, но убивать он умел весьма эффективно еще в годы Войны близнецов.
Где-то неподалеку от дворца загремели разрывы: альгарвейские драконы вновь проносились над Котбусом. Обернувшись внезапно, Свеммель уставился на восток.
— Будь ты проклят, Мезенцио, — прошептал он. — Я верил тебе, но и ты меня предал…
В чем он верил Мезенцио? Верил, что тот окажется не готов к предстоящему бою? Похоже было на то. И прежде, и сейчас подобный расчет маршал полагал в корне ошибочным.
— Дайте мне силу, ваше величество, — промолвил Ратарь. — Дайте мне солдат, и бегемотов, и драконов. Мы отбросим врага.
Он не был уверен, что справится, но готов был рискнуть.
— Кто защитит нас? — вновь спросил конунг и тут же резко кивнул: — Бери их! Мы дозволяем. Швырни их в костер, и пусть они зальют пламя своей кровью! А теперь можешь идти.
Покидая палату для аудиенций, Ратарь прошел через все церемонии без малейшего неудовольствия. Конунг дал ему шанс. Как лучше им воспользоваться?
Над головой Иштвана и его товарищей по оружию — дьёндьёшских солдат, пытавшихся воевать в забытых звездами горах Ункерланта, завывал буран. Ни шерсть, ни овчина уже не спасали от ледяного ветра. Уши прикрывала овчинная ушанка, но орлиный нос солдата давно онемел. Иштван надеялся только, что до обморожения не дойдет.
— Такой погоды даже в нашей долине не видывали, — заметил он. Признание впечатляющее, если учесть, что дьёндьёшцы с материка доходили порою до драки, выясняя, в чьей долине зимы студеней.
— Что-что, сержант? — крикнул Соньи.
Солдат ковылял по снегу в двух шагах от Иштвана, но ветер со стоном уносил слова прочь.
— Неважно! — Сержант нашел на что пожаловаться: — Ну как в такую погоду воевать прикажешь?
— Мы же прирожденные войны! — гаркнул Соньи.
— Олух ты прирожденный, — пробормотал Иштван, но негромко, чтобы Соньи не услышал. Хотя умом его товарищ не отличался, Соньи здорово иметь за плечом, когда из-за сугробов и валунов вылезает рота ункерлантцев, вереща во всю глотку «Хох-хох-хох!».
Тропа — Иштван надеялся, что с тропы они все же не сошли, хотя кто ее разберет, — вела через очередной перевал на пути наступающей армии. Что ждало их в конце, Иштван не знал, но мог догадаться: очередная долина, которая не стоит того, чтобы за нее воевать. Зато присыпанных снегом валунов, где так любят устраивать засады ункерлантцы, там будет хоть отбавляй. Уже не в первый раз он задумался: на что родному Дьёндьёшу здешние негостеприимные края? Ладно, не его забота. Его дело — отбить горы у противника и остаться при этом в живых.
Где-то далеко за спиной осталась сложно устроенная опора, без которой в нынешнюю эпоху даже прирожденные воины вроде дьёндьёшцев не в силах были вести войну: обозы, склады, дороги, становые караваны, что тянутся из коренных земель. Иштван редко вспоминал о ней — не в последнюю очередь благодаря тому, что опора эта оставалась за спиной. Он и его товарищи находились на самом острие наступления, нацеленного в брюхо могучего Ункерланта.
Вниз. Он прошагал вниз по склону довольно далеко, прежде чем понял это. То ли они перевалили седловину и спускаются теперь в следующую долину, то ли…
— Кун! — гаркнул он, испустив дымное облако, какому позавидовал бы дракон. — Кун, ты там до смерти не замерз?
— Уже замерз, сержант, — ответил чародей, вынырнув из-за плеча, — часа два назад.
— Гы, — буркнул Иштван. — Ну ладно. Я что хочу знать, мы по-прежнему на восход шагаем или сбились с дороги в треклятом буране? Если мы на своих наткнемся, нас же спалят не глядя — за ункерлантцев примут.
— Ветер по-прежнему в спину дует, — заметил бывший ученик чародея.
Об этом Иштван не подумал. Но слова Куна его не слишком успокоили.
— Здесь, в горах, ветер гуляет как вздумает.
— Это точно.
Кун подергал песочного цвета бороденку — обледеневшую, как у Иштвана, но, в отличие от растительности на лицах большинства дьёндьёшцев, жидкую и клочковатую, так что у волшебника, должно быть, мерзли щеки.
— С ветром я ничего поделать не могу…
— Я не хочу, чтобы ты с ветром баловался, — огрызнулся Иштван. — Говорю тебе, я хочу знать, куда мы тащимся — на закат или на восход!
— А, ну да… точно… — Кун еще немного покопался в бороде, будто пытаялся найти в ней ответ, и через несколько шагов добавил задумчиво: — Надо поискать солнце.
— Если бы я мог видеть солнце, разве я стал бы задавать дурацкие вопросы?! — заорал Иштван. В разговоре с Куном он часто готов был взорваться от ярости, словно заряженное магией ядро. Отбушевав, он успокоился немного. — Я солнца не вижу. Если ты найдешь — скажи мне.
Сняв теплые шерстяные митенки, Кун покопался мерзнущими пальцами в поясном кошеле и извлек оттуда кусок, на взгляд Иштвана, молочно-мутного стекла. Чародей приложил стекляшку к правому глазу и принялся взглядываться через нее в небо.
— Ты что делаешь? — полюбопытствовал сержант.
— Солнце ищу, — ответил Кун, словно обращаясь к дурачку, и миг спустя снизошел до объяснения: — Этот так называемый шпат обладает способностью пропускать лишь свет определенного рода.
— Что? — Иштван нахмурился. — Свет — это ведь просто свет.
— Для чародея — не просто, — высокомерно ответил Кун и, пожевав губу, признался с неохотой: — Я вообще-то в теории не силен. Но ведь не обязательно понимать, как именно режет нож, чтобы порезаться. Так и я при помощи кристалла шпата могу определить, что свет сильнее перед нами, а значит, солнце стоит там. А поскольку за полдень давно перевалило, мы движемся на запад.
— Вот это я и хотел выяснить, — заметил Иштван. — Спасибо. — Ветер переменился, и в лицо сержанту хлестнул снег. Он выругался устало и добавил: — Приятно знать, что меня пристрелят не свои, а все же ункерлантцы.
— Всегда рад доставить удовольствие, — елейно отозвался Кун.
Иштван грубо пошутил насчет способов доставить удовольствие мужчине, и все трое — сержант, чародей и оказавшийся поблизости Соньи — рассмеялись.
— Хотел бы я, — добавил Соньи, — чтобы звезды не позволяли стрелять по своим. Если они такие мудрые, могучие и всезнающие, как все говорят, ну почему позволяют случаться такой глупости?
— Это им лучше знать, а не нам, малым, — ответил Иштван то же самое, что отвечали в родной долине близкие и соседи, если мальчику приходили в голову подобные вопросы.
— А почему не нам? — заинтересовался Кун. — Сейчас мы знаем больше, чем наши деды, а те — больше, чем их деды. Почему бы и это не узнать?
— Потому что неисповедимы пути звездные, — откликнулся Иштван.
— Кто вам такое сказал? — не отставал Кун. — А он откуда узнал? И откуда вам знать, что он вообще что-то знал?
Иштван тщательно обдумал непривычные пугающие вопросы и, не найдя внятного ответа, огрызнулся:
— Этак ты до того договоришься, что в звездах и вовсе силы нет!
Кун покачал головой так решительно, что хлопья снега с ушанки разлетелись по сторонам.
— Приходится верить — я же, когда чары накладываю, взываю к звездам, и все получается. — Он проковылял еще немного и добавил задумчиво: — С другой стороны, ункерлантские чары тоже имеют силу, а эти дикари-козоеды почитают какие-то незримые силы горние, каких и нет вовсе.
Теперь настала очередь Иштвана задать нелегкий вопрос:
— Ну и что это значит, по-твоему?
— Да пропади я пропадом, коли знаю! — ответил бывший подмастерье чародея. — Надо будет поразмыслить над этим на досуге.
— Подумай лучше о том, как ункерлантцы по тебе палят, — посоветовал сержант. — Подумай о горных гамадрилах, что норовят подкрасться незаметно и отвернуть тебе голову. Подумай о снежных лавинах. В общем, о чем-нибудь таком, с чем ты можешь что-нибудь поделать.
— И что я могу поделать со снежной лавиной? — поинтересовался Кун.
— Можешь ступать тихонько, чтобы на себя ее не обрушить, — ответил сержант. — Если лавина маленькая и сразу ее заметил, можно попытаться драпануть поперек нее, чтобы не накрыло.
Кун протащился еще пару шагов, после чего кивнул, признавая поражение. Иштван немедля возгордился. Он знал, что Кун умнее его, и знал, что чародей это понимает. Сержанту редко удавалось заставить своего солдата отступиться в споре, как сейчас.
В ясную тихую погоду порой можно было услышать, как ядро падает тебе на голову. В такой буран Иштван сообразил, что ункерлантцы обстреливают его отделение, только когда первый снаряд разорвался на тропе — и то ветер унес грохот, а тяжелый мягкий снег, куда угодило ядро, погасил отчасти волну сырой магии и поглотил слепящую вспышку разрыва.
Прежде чем лопнуло второе ядро, Иштван уже лежал на брюхе, зарывшись в сугроб, и торопливо отползал к ближайшей груде камней.
— Занимаем позицию! — крикнул он своим подчиненным. — Козолюбы ункерлантские на нас попрут, как только врежут ядрометами!
Он не знал, многие ли услышат его — так гремели ядра и завывал буран. Но волновался сержант меньше, чем если бы ему пришлось командовать отделением зеленых новобранцев. Его солдаты все побывали в бою и не нуждались, чтобы командир думал за них. Некоторые — вроде Куна — даже обижались.
— Хох-хох-хох! — сквозь бурю, сквозь гром разрывов доносился ункерлантский боевой клич. Иштван оскалился. Вот теперь он начал тревожиться: судя по всему, противники превосходили дьёндьёшцев числом. Их хриплые злые вопли становились все громче.
— Вон они! — заорал Иштван.
Он выпалил в первую сланцево-серую фигуру, прорвавшую белесое кружево снегопада. Зашипел луч, и солдат выругался про себя: каждая снежинка, что превратится в пар от прикосновения луча, ослабляет его убойную силу, а снежинок в воздухе кружило бесчисленное множество. Ункерлантец упал. Ранен, заключил Иштван, но не убит.
Вражеский луч пропахал борозду в снегу рядом с Иштваном, и тот напомнил себе, что нужно вовремя перекатываться, менять позицию, а не сидеть в снегу здоровенной мишенью. Попутно он проверил, легко ли выходит из ножен кортик: жезлы в снегопад были почти бесполезны, и дело, скорей всего, дойдет до рукопашной.
А еще, перекатываясь в снегу, Иштван покрылся белой коркой по самые уши, и длинный овчинный тулуп его стал почти не виден на снегу. Какой-то ункерлантец пробежал мимо него, даже не заметив. Иштван поднялся из сугроба неслышно и быстро, словно горный гамадрил, о которых сержант только что говорил Куну. Но у него имелось оружие получше, чем мышцы и когти обезьяны, лучше даже, чем дубина той твари, что убили они с товарищами.
Иштван ударил врага ножом в спину. Тот вскрикнул — скорее в изумлении, чем от боли, — и, раскинув руки, упал в снег, марая его алым. Жезл вылетел из мертвой руки. Рухнув сверху, Иштван торопливо перерезал умирающему глотку. Кровь обагрила снег.
— Ар-пад! Ар-пад! Ар-пад! — На помощь товарищам подходили свежие дьёндьёшские части.
Иштван опасался, что ункерлантские ядрометы возьмут с наступающих тяжелую дань, но из-за бурана артиллеристы Свеммеля с трудом видели противника, и вскоре с вражеской пехотой было покончено.
— Вперед! — орал дьёндьёшский офицер.
— Рассыпным строем, — добавил Иштван. — Не сбивайтесь в кучки, чтобы вас нельзя было одним разрывом накрыть!
Совет оказался к месту — ункерлантские артиллеристы сообразили наконец, что их контратака провалилась, и принялись забрасывать перевал снарядами. Но было уже поздно. Соотечественники Иштвана готовились отбить у врага очередную горную долину. Единственное, что могло бы сделать Иштвана счастливей — уверенность в том, что долина хоть кому-нибудь понадобится после победы.
Глава 11

За порогом портновской мастерской Траку шелестел ливень.
— Сегодня к нам немало мокрого народу придет за плащами, — заметил отец Талсу, довольно потирая руки.
— Да, только половина окажется рыжиками, — заметил тот.
Отец скривился кисло.
— У них есть деньги, — ответил он. — Если б не они, нам пришлось бы здорово затянуть пояса. — Он тяжело вздохнул. — Я твержу себе, что оно того стоит… и твержу, и твержу…
— Твердишь себе что? — спросила мать Талсу, спускаясь со второго, жилого этажа над лавкой.
— Что ты не в меру пронырлива, Лайцина, — ответил Траку.
— И с чего б тебе это талдычить? Если никак не можешь запомнить, значит, это неправда, — фыркнула жена и, прежде чем портной успел возразить, потребовала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98