Гибель настигала не каждого, но большая часть противников, пытавшихся удержать фронт, сколько мог видеть Сабрино, была уничтожена за мгновения.
— А теперь добиваем оставшихся! — гаркнул полковник в хрустальный шар.
Драконы пикировали на ошеломленных, перепуганных солдат, в то время как пехота и кавалерия альгарвейцев, поддержанные бегемотами, вырвались из полевых укреплений и устремились в атаку. Боевые кличи доносились до небес; катастрофа, выкосившая ункерлантцев, не затронула их врагов. Прорвав ослабленный фронт, альгарвейцы устремились на запад, вновь набирая темп.
Когда усталые, но торжествующие драколетчики возвращались тем вечером на взлетное поле, Сабрино по привычке пролетел над лагерем победы. Внизу он увидел то, что и ожидал увидеть: поле, усеянное мертвыми телами.
Глава 7

Корнелю подтянул гетры, жалея, что не смог позволить себе шерсть потолще и потеплей. Всхолмья над Тырговиште овевал морозный ветер с юго-запада, со стороны Узкого моря и Земли обитателей льдов, принося с собой стужу полярного континента. Скоро пойдет снег.
Бывший подводник глянул вниз с холма на притулившийся к гавани город. Костаке, без сомнения, сйечас сидит в тепле и уюте, и Бринца вместе с ней — еще бы, когда в ее доме («Моем доме, прах побери!» — мелькнуло в голове у Корнелю) расквартированы трое альгарвейских офицеров. Несмотря на очевидную пользу, сибианский моряк все равно пожелал врагам отправиться к силам преисподним, да побыстрее.
— Пошевеливайся, ленивый олух! — рявкнул бригадир лесорубов, к которому Корнелю нанялся пару месяцев назад. — Работай топором, пока я тебе руки-ноги не обтесал!
— Ага! — хмыкнул Корнелю и повторил устало: — Ага…
Усталость поселилась скорее в душе его, нежели в мышцах, хотя после работы моряк сам валился подрубленным деревом и спал как убитый. Но Корнелю всю жизнь провел в приличном обществе и привык к вежливо высказанным приказам. От дровосеков вежливости ждать не приходилось.
Он снова глянул на вековую сосну, с которой сражался. Всякий раз, поднимая топор, он воображал на месте темной слоистой коры шею альгарвейца, на месте тонких струек пахучей живицы — потоки алой крови. Бригадир — широкоплечий здоровяк по имени Джурджу — хмыкнул почти довольно, глядя на нового работника, и отошел, чтобы подбодрить другого лесоруба.
Следовало отдать Джурджу должное — работал он, пожалуй, за двоих. Топор в его руках летал, как учительская линейка, а двуручной пилой великан мог орудовать в одиночку. Мозоли на его ладонях были толщиной в палец, а на ощупь — точно камень.
Корнелю в первые несколько дней на лесоповале стирал руки до крови. Прежде ему не доводилось работать так тяжело. Подводник едва не кричал, смазывая волдыри скипидаром, зато теперь огрубевшие руки сжимали рукоять топора крепче и уверенней. Работа из пытки превратилась в рутину.
Щепки летели во все стороны.
— Давай же, падай, сволочь! — прохрипел подводник.
Оскорбленный, он вымещал злобу на чем-то, что не могло дать сдачи. Корнелю фыркнул. Может, и нет особенной разницы между этой бригадой и сибианским флотом.
Глубоко в стволе послышался угрожающий треск и протяжный стон. Подводник заработал топором с удвоенной силой, поглядывая ежесекундно на верхушку сосны. Еще несколько секунд дерево стояло, потом начало крениться.
— Пошла-а-а! — заорал Корнелю.
Лесорубы бросились врассыпную. Когда Корнелю только нанялся в бригаду, он не догадывался об этом обычае. Второе же поваленное им дерево едва не вогнало Джурджу в землю по маковку, точно гвоздь. Подводник не обиделся на бригадира за то, что тот помянул всех родственников новичка.
С громовым треском сосна подломилась. Корнелю напрягся, готовый отскочить, если дерево поведет в его сторону. Его самого пару раз уже едва не вбило в землю падающим стволом. Однако сейчас дерево накренилось именно в ту сторону, куда собирался уложить его лесоруб, — искусство, которому Корнелю научился незаметно для себя. Сосна рухнула на желтеющую траву у опушки.
Джурджу подошел, придирчиво оглядел работу, покивал.
— Видывал я и похуже, — пророкотал он наконец. В его устах это была высокая похвала. — А теперь изведем ее на дрова. Городские скоро мерзнуть начнут, ну а стряпать и в жару надобно. Покуда в холмах растет лес, голодать нам не придется.
— Ага, — согласился Корнелю.
Ему стало интересно, долго ли еще холмам стоять под пологом леса. В давние времена бор шумел по всему острову. Прежде чем стальные корабли начали скользить по становым жилам моря, строевой лес шел на мачты торговых судов, что приносили богатства Сибиу, и галеонов, что давали державе силу. Леса в ту пору становились коронными заказниками. Сейчас многое изменилось, и Корнелю был уверен, что не к лучшему — как иначе, когда альгарвейцы захватили его родину?
Джурджу приволок двуручную пилу.
— Давай, — буркнул он, — пошевеливайся. Распилим на чурбаки, а там уже сам наколешь. Ну что встал болваном, твою так, нечего рассиживаться!
— Ага.
Ругался Джурджу, точно грузчик, а вот мыслил в точности как морской офицер. Подводник взялся за ручку пилы и приладил инструмент к стволу.
Чурбак за чурбаком отделялись от бревна. Орудовать пилой на пару с Джурджу было все равно что встать на пару с бесом — великан словно не знал усталости. Корнелю с трудом удавалось не перевалить на бригадира всю работу. Джурджу заметил его усилия.
— Ты не самый умелый лесоруб из тех, что я знал, — заметил бригадир, когда даже ему пришлось передохнуть, — но с работой справляешься, когда не халявишь.
Корнелю был до нелепости доволен похвалой.
Мальчишка лет четырнадцати собирал за ними опилки — вместе с сухой травой и парой горстей песка — в кожаный мешок. Потом древесную труху продавали на растопку вместе с просохшими сосновыми иголками.
— Ну вот! — неожиданно скоро заявил Джурджу. — С чурбаками сам справишься, я сказал. Да ветки покороче обрубай, не забудь. А то оставишь длинные куски, как в тот раз.
Ответа Корнелю он дожидаться не стал и быстрым шагом направился посмотреть, чем заняты остальные лесорубы.
«Тот раз» случился пару недель назад, но Джурджу ничего не забывал — и Корнелю не давал забыть. В чем-то великан действительно был похож на опытного унтера.
К тому времени, когда Корнелю закончил раскалывать на клинья последний чурбак, стемнело. В южных краях дни в конце осени становились коротки. Посреди леса Корнелю замечал это ясней, чем прежде в Тырговиште. В городе свет, разгоняющий вечерние сумерки, легко было добыть — город лежал прямо на источнике волшебной силы. Простой костер не мог сравниться с магическими светильниками.
Еда, приготовленная на огне, тоже уступала привычной для горожанина. Мясо на шампуре неизменно подгорало снаружи и не прожаривалось внутри. Каша из ячменя с горохом пополам оставалась пресной, как ее ни готовь. Но голод — лучшая приправа.
А усталость — лучшее снотворное. Это Корнелю усвоил еще на флоте, а теперь лишний раз убедился в этом. Хотя ночь и была длинной, Джурджу пришлось расталкивать работников на рассвете — не одного Корнелю, впрочем, отчего и стыдно не было.
На завтрак была все та же пресная каша. Корнелю сожрал все до крошки.
— В город на подводах сегодня, — объявил Джурджу, — едут Барбу и Левадити.
Он многозначительно глянул на подводника. Тот взвился, будто шершнем ужаленный.
— Что?! — взвыл он. — Ты же сказал, что я поведу подводу!
— А теперь я иначе порешил, — ответил бригадир. — У Барбу сестра в городе больная, а Левадити торгуется лучше всех — если только мне самому не ехать. Не нравится мне, по какой цене ты в прошлый раз товар сдал.
— Но… — беспомощно пробормотал Корнелю.
Он тосковал по жене. Хуже того — он тосковал по ее телу. Корнелю не мог быть уверен, что сможет встретиться с нею, тем более наедине, но готов был рискнуть. Мысль о том, что Костаке окружена тремя похотливыми — других, как известно, не бывает — альгарвейскими офицерами, не давала ему покоя. По сравнению с этим цены на дрова казались незначительной мелочью. Чужие беды — тоже.
Джурджу сложил могучие руки на могучей груди.
— Как я порешил, так оно и будет. — Он смерил Корнелю взглядом. — Если не нравится — можешь убираться, а можешь заставить меня передумать.
Среди лесорубов раздались смешки. Джурджу оставался бригадиром не только потому, что знал свое ремесло лучше любого другого. Он был сильней и жестче любого из своих работников. Судя по тому, что слышал Корнелю, уже давно никто не бросал великану вызов. Но офицер знал, что мастерство значит не меньше, чем сила. Отставив миску, он поднялся на ноги.
— Ладно, — сказал он, — придется заставить.
Джурджу изумленно уставился на него. Остальные лесорубы — тоже. Потом бригадир неторопливо вышел на поляну.
— Тогда пошли, — бросил он через плечо. — Кишка у тебя не тонка, признаюсь, только тебе это не поможет. А как тебя откачают — пойдешь работать, имей в виду.
— Не пойду, — отозвался Корнелю, — а поеду. На подводе заместо Левадити.
Он уже и сам начал подумывать, что свалял дурака. Джурджу двигался с тигриной, а не медвежьей ловкостью да вдобавок был намного тяжелей своего противника. Лесорубы окружили поляну.
— Давай, — подначил его Джурджу. — Хочешь мне навалять — валяй. Или бери топор — и марш работать.
Неслышно вздохнув про себя, Корнелю выступил в круг. Да, придется нелегко… но отступить сейчас значило лишить себя всякой гордости. Он ринулся на бригадира. Движения его казались неуклюжими — подводник пытался внушить Джурджу ложную уверенность в собственных силах, и это сработало — бригадир широко замахнулся, намереваясь одним ударом вколотить Корнелю в валун за его спиной. Но бывший подводник легко увернулся и, перехватив руку противника, швырнул Джурджу на желтеющую траву. Потом изготовился было завершить прием ударом каблука по почкам, но великан не рухнул, точно подрубленное дерево, как надеялся Корнелю, а ловко откатился в сторону, чтобы тут же вскочить на ноги. Леорубы зашумели в недоумении.
Джурджу заново смерил наглеца взглядом.
— Знаешь, что делаешь, а? Ну ладно. Посмотрим, кто останется на ногах.
Теперь на лице его была лишь мрачная серьезность.
В следующие пять минут Корнелю исхитрился ударить бригадира, и не один раз, поставив здоровенный «фонарь» под глазом и здорово приложив по ребрам, но великан явно остался в выигрыше. Из носу Корнелю обильно текла кровь, хотя переносица вроде бы уцелела. Каждый вздох отдавался болью в ребрах. Моряк выплюнул кусочек зуба — в драке он и не заметил, как тот откололся. Еще повезло, что остальные на месте.
В конце концов Джурджу сумел сбить Корнелю с ног и заломить ему руку за спину.
— Если я тебе что-нибудь сломаю, — пророкотал великан, — работать ты не сможешь. Довольно с тебя или продолжить?
Он надавил посильней, и плечо Корнелю взорвалось болью.
— Довольно, — выдавил моряк опухшими губами, злясь на себя.
Отпустив противника, Джурджу помог ему подняться на ноги, а затем огрел по спине так, что едва не сбил с ног по новой.
— А ты смелый парень, — признал он, и остальные лесорубы закивали вразнобой. — Заставил меня попотеть. — Снова кивки. — А теперь смой кровь, — скомандовал Джурджу, — и за работу. Не бывать тебе сегодня в городе, вот так.
— Ага, — прохрипел Корнелю.
Кто-то принес ему ведро воды. Прежде чем умыться, моряк пристально вгляделся в свое отражение. Зрелище было неприглядное. Может, оно и к лучшему, что Костаке его сегодня не увидит.
— Ваше величество… — Маршал Ратарь облизнул губы и произнес то, что следовало сказать несколько минут назад: — Северный фронт прорван. Южный — тоже, но там противник продвигается не столь быстро: погода мешает.
На бледной, точно у каунианина, всю жизнь просидевшего в темнице, физиономии конунга Свеммеля черные глаза полыхали, словно угли.
— И как, — промолвил монарх тоном, в котором звучала угроза, — могло это случиться?
— То была волшба, ваше величество, — ответил Ратарь. — Большего сказать не могу — я лишь солдат. Ежели вам нужны подробности, их может поведать архимаг Адданц.
Пылающий взор конунга обратился на главного чародея ункерлантской короны.
— Да, Адданц, поведай нам подробности, — проскрежетал Свеммель еще строже. — Поведай, как подвел ты родину в трудный час!
Адданц склонил голову. Как и Ратарь, он был видным мужчиной в расцвете лет. Старое поколение придворных лежало в могилах. Иные — те, кому повезло больше, — умерли от естественных причин. Остальные выбрали сторону проигравшего в войне конунгов-близнецов или навлекли на себя гнев Свеммеля. Их судьба была куда страшней.
— Ваше величество, — не поднимая головы, проговорил Адданц, — я не ожидал, что альгарвейцы пойдут на подобное кощунство. Никто не ожидал, что проклятые альгарвейцы способны на такое! — Слово «проклятые» в его устах приобретало зловещее ударение на первый слог. — Для тех, кому природная склонность и опыт позволяют чуять волшбу, мир содрогнулся в тот час, когда они вершили свое злодейство. Силы горние — ваше величество, когда они свершили это преступление в первый раз, я едва не умер!
— Лучше б ты сдох! — прорычал конунг. — Тогда мы поставили бы на твое место кого-нибудь посмышленей. — Он повернулся к Ратарю: — И на твое!
— Мое?! — выпалил — точней было бы сказать, пискнул — Ратарь. Маршал надеялся, что гнев самодержца выплеснется без остатка на голову архимага, но… не повезло.
— В чем моя вина? — осмелился он запротестовать робко, опасаясь еще больше взбесить конунга.
— Ни в чем — оттого и виноват ты! — отозвался Свеммель. — Следовало тебе догадаться, что злосчастные альгарвейцы снизойдут до всяческой подлости, не сумев одолеть нас в честном бою!
— Ваше величество, никто из нас не мог подумать, что они опустятся до… до такого, — вмешался Адданц.
Ратарь кивнул ему благодарно и удивленно. Чтобы вступиться за близкого к опале маршала, архимагу требовалось больше отваги, чем, по мнению военачальника, таилось в чародее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98