— окрысился Сидрок.
— Кальциноз суть отвердение. Это значит, что мой мозг превращается в камень, прям как твой. Вот когда альгарвейцы потребуют от тебя твердых знаний, сразу все прочувствуешь!
— Думаешь, ты такой умный, да? — с кислой улыбочкой выдавил Сидрок. — Что ж, очень даже может быть. Ну и что из этого?! — Он взвизгнул. — Ну что из этого, я хочу знать! Что ты с этого будешь иметь? Что получишь?
И зашвырнув косточку в мусорник и не дожидаясь ответа, он вылетел из кухни.
Лучше бы он не задавал этого вопроса. Это было как удар под дых. Эалстан обернулся к Конберге и, пользуясь отсутствием кузена, спросил уже всерьез:
— Так что действительно даст мне моя ученая голова? А тебе? Нам все равно ничего не светит.
— Тогда, может, тебе так и остаться тупым неучем? В этом случае уж точно ничего светить не будет. — Сестра вздохнула, помолчала и добавила: — Но если у тебя есть голова на плечах, рано или поздно ты станешь таким, как папа. А это уже не так уж плохо.
— Нет, — грустно возразил Эалстан. — Ну даже наш отец, посмотри, — кто он сейчас? Счетовод в оккупированном королевстве, где хозяева больше не разрешают нам учиться на счетоводов.
— Но ведь тебя-то он учит. И меня учит. И как это назвать, как не борьбой с рыжиками?
— Да, ты права, — Эалстан вновь покосился в сторону гостиной: отец с дядей все еще спорили. Он глянул на сестру — с не меньшим изумлением, чем когда узнал, что она учится счетоводству. — Иногда мне кажется, что я тебя совсем не знаю.
— Похоже, мне надо отвыкать разыгрывать из себя дурочку. А то, неровен час, заговорю как Сидрок.
— Нет, он вовсе не дурачок. Особенно когда не хочет таковым казаться. Я это видел не раз.
— Не дурачок, это верно, — кивнула Конберга. — Но ему плевать на все, что творится кругом. Он же, как и его отец, счастлив, что Фортвегом теперь правит Альгарве. Предел их мечтаний — приспособиться и выжить. А я? Я буду сражаться до конца. Если сумею.
— И я тоже, — произнес Эалстан, только сейчас сообразив, что отец учит его гораздо большему, чем науке счетоводства.
Краста никак не могла решить, какую из двух меховых накидок сегодня надеть: рыжую лису или куницу?
— Он ждет вас внизу, сударыня, — напомнила Бауска.
— Подождет, — бросила маркиза, наконец-таки выбрав лису.
— Лучше бы вам не заставлять его ждать, — нудила служанка. — Это ж альгарвеец! Подумайте, что он может с вами сделать!
— Он ничего со мной не сделает! — уверенно заявила Краста, пытаясь закрепить непослушный локон. Хотелось бы ей самой в это верить! — Да стоит мне пошевелить мизинцем, и он будет у моих ног!
Но она лгала самой себе. И понимала это. Будь ее поклонник помоложе или поглупее, тогда — да. Но полковник Лурканио явно не собирался терять из-за нее голову. Как ее это бесило!
Когда маркиза наконец соизволила спуститься к своему поклоннику, он встретил ее мрачным взглядом.
— Вам повезло. Вы успели буквально в последнюю минуту, — скрестив руки на груди, заявил он. — А то я уж собирался отловить первую попавшуюся кухонную девку, чтобы взять ее во дворец вместо вас.
Для большинства мужчин подобное заявление было бы свидетельством того, что они кипят от ярости, но только не для полковника Лурканио. Сообщение, что он собрался поискать себе даму среди кухонной прислуги, означало лишь, что именно это он и намеревался сделать.
— Но я уже здесь. Так что едем, — прощебетала Краста.
Полковник не сдвинулся с места и окинул ее ледяным взглядом с ног до головы. На секунду она растерялась, но тут же сообразила, чего он от нее ждет. Даже то, что он требовал от нее делать в постели, бесило ее меньше.
— Прошу прощения, — пробормотала она.
— Забудем это. — В очередной раз указав маркизе ее место, полковник превратился в любезного кавалера и предложил своей даме руку. Краста оперлась на нее, и они в полном согласии направились к коляске.
Возница что-то сказал по-альгарвейски, но с каким чудовищным акцентом! Будь это ее кучер, она тут же избила бы его или уволила! Но Лурканио только рассмеялся, отчего Краста разозлилась еще больше. Полковник уже разобрался в ее характере и нарочно ее поддразнивал при каждом удобном случае, чтобы она не забывала, что Валмиера больше не королевство, а оккупационная зона, а она, маркиза Краста, не более чем игрушка победителя.
Когда коляска тронулась, Краста спросила:
— Удалось ли вам узнать что-нибудь о судьбе моего брата?
— Боюсь, что нет. — В голосе Лурканио звучало искреннее сожаление. — Ни капитана, ни маркиза Скарню в списках убитых нет. Также нет его и в списках пленных. Но и среди бунтовщиков, которые продолжают мутить воду после капитуляции короля Ганибу, его тоже нет. Скорее всего — ради вас, моя милая, я готов в это поверить — в списки пленных вкралась ошибка. Такое бывает.
— А если нет?
Полковник не ответил. Вглядевшись в его длинное угрюмое лицо, Краста вдруг заметила на нем выражение жалости.
— Вы думаете, что он мертв! — вырвалось у нее.
— Милостивая государыня, когда война подходит к концу, события обычно развиваются стремительно. Отступающих даже не берут в плен. Их уничтожают, чтобы о них не приходилось думать. Оставшиеся у нас в тылу ваши валмиерцы заботят нас гораздо больше.
— Да, могло быть и так, — медленно ответила Краста, хотя в душе ей очень не хотелось в это верить. Но с другой стороны, она уже больше года ничего не слышала о брате, и потому пора бы уже было признать, что и такое могло случиться. Думать об этом было невыносимо, и ее мысли приняли совсем другое направление. — В последнее время мне показалось, что на улицах Приекуле стало меньше альгарвейских солдат.
— А вы внимательны, дорогая. Часть из них направилась на западный фронт, чтобы помочь окончательно сломить конунга Свеммеля.
— Ужасно противный тип, — надула губки Краста. — Он заслужил все, что случилось с ним и с его королевством.
По ее мнению, цивилизация заканчивалась там, где проходила граница Альгарве, хотя еще недавно она говорила то же самое о границах Валмиеры.
И вдруг из темноты вылетело явно предназначенное именно ей:
— Альгарвейская шлюха!
И вслед за этим топот убегающих ног. Тот, кто это крикнул, явно не собирался насладиться произведенным эффектом. В данной ситуации это был самый умный выход. Поймай его Краста, уж кто-кто, а она миндальничать бы не стала!
Полковник Лурканио успокаивающе похлопал ее по бедру:
— Не обращайте внимания. Просто очередной идиот. Разве я вам плачу, дорогая?
— Конечно, нет, — помотала головой Краста. Да только посмей полковник предложить ей деньги, она исцарапала бы его в кровь везде, где смогла бы дотянуться. Он никогда не опускался до подобного. Он просто заставлял умирать ее от страха при одной мысли, что с ней будет, если она однажды скажет «нет». Но думать об этом было слишком страшно. Настолько страшно, что она заставляла себя об этом не думать. И все время твердила себе мысленно, что не боится его ни капельки.
— Ну вот мы и приехали, — раздался вскоре голос Лурканио, и коляска остановилась. — Впечатляющее здание. Королевский дворец в Трапани будет побольше, но, на мой взгляд, выглядит не так величественно. Да, в таком дворце легко себе вообразить, что ты достоин править всем миром. — Его иронический смех сменился откровенно издевательским. — Да, представить себе это легко, да только далеко не всегда все, что навоображают себе всякие там, воплощается в жизнь.
Полковник выпрыгнул из коляски и, подхватив Красту за талию, помог ей выйти.
— Ну как, пойдем поклонимся вашему королю, который так и не сумел осуществить свою мечту: править миром из этого дворца? — снова расхохотался он.
— Я была здесь в ту ночь, когда король Ганибу объявил войну Альгарве, — заметила она.
— Тогда он еще считал, что управляет миром, — продолжал издеваться Лурканио. — Уж лучше бы он сидел да молчал в тряпочку. Тогда хоть частичка мира ему бы досталась. А теперь он обязан отчитываться перед альгарвейцами за каждый бокал вина и отпрашиваться у них в туалет.
— Если бы альгарвейцы не захватили герцогство Бари, ему не пришлось бы объявлять им войну, — возразила Краста. — И тогда все осталось бы, как и было.
Лурканио закрыл ей рот поцелуем.
— Лучше бы ты была немой. Ты слишком красива, чтобы быть такой дурой. Запомни: мы не захватили Бари, — он загнул один палец, — мы лишь вернули то, что нам и так принадлежало. Мужчины приветствовали нас с распростертыми объятиями, а женщины — с раздвинутыми ногами. Я-то знаю. Я был там. Второе, — он загнул еще один палец, — Валмиере не было никакого дела до Бари, отторгнутого у Альгарве после Шестилетней войны. Это было разборкой между колдунами: кто чего сможет, а кто оказался слабаком. И третье, — еще один палец, — все в мире меняется. — На мгновение Красте показалось, что на нее смотрит не полковник Лурканио, а один из его предков-варваров, и по спине у нее побежали мурашки. — Так что если ты не пойдешь с нами, то мы очень скоро придем за тобой.
Краста отвернулась и уставилась на Колонну каунианских побед, колторая все еще стояла в центре старинного парка — высокая, гордая и такая светлая в лучах луны. За всю Шестилетнюю войну ее не задело и осколком. Но даже теперь от нее веяло седой стариной, словно одержанные в незапамятные времена победы для нее лишь вчерашний день.
— Ладно, — прервал мысли маркизы Лурканио, — извольте пройти, воздадим почтение вашему иллюзорному монарху.
На сей раз в его голосе не было иронии; все его мысли в мгновение ока спрятались под дежурным светским тоном опытного придворного.
Во дворце слуги короля Ганибу кланялись полковнику как графу, а то и герцогу чистой валмиерской крови. И Красту тоже чествовали как герцогиню, а не как маркизу. Это продолжалось так долго, что ее настроение волей-неволей стало улучшаться.
Когда они вступили в Гранд-залу (ту самую, где король Ганибу объявил свою безнадежную войну), стоявший у дверей солдат в альгарвейской форме сверился со списком и, лишь найдя там имена прибывших, разрешил им пройти.
— В чем дело? — вспылила Краста.
— Он проверяет всех гостей. А вдруг мы замаскированные убийцы? — фыркнул Лурканио и уже вполне серьезно добавил: — В провинции до сих пор бунтует всякая сволочь. Они уже убили несколько принявших новый режим аристократов и нападают на наших солдат. И если им удастся каким-то образом пройти сюда, то могут быть серьезные неприятности.
Он думал в первую очередь о том, как бы не нанесли вред его королевству. Краста же думала только о себе. И в первый раз в жизни, оглядев залу, она подумала, что альгарвейцы для нее гораздо безопаснее, чем ее земляки. И если кто и станет спасать ее жизнь, то это будут враги. Она ринулась к бару, заказала бокал бренди с полынью и выпила его залпом, словно лимонад. Чем скорее все вокруг нее поплывет и закружится, тем раньше она наконец почувствует себя спокойно.
Лурканио заказал белого вина и тоже выпил свой бокал залпом. Он понимал толк в выпивке. И пил много, но никогда еще Краста не видела его по-настоящему пьяным и сильно сомневалась, что когда-либо увидит. «Недоумок, — подумала она. — У него всегда так: лучшее — враг хорошего».
— Ну что, сходим поприветствуем его величество? — криво ухмыляясь, спросил Лурканио и окинул взглядом длинную очередь к углу залы, где стоял король Ганибу. — Самое время, пока он еще помнит, кто мы, а кто он.
Его величество держал большой кубок, наполненный жидкостью янтарного цвета. Судя по рассеянному выражению его лица, сегодня он опустошил не один такой кубок. Глядя на него, Краста сразу вспомнила ехидные слова Лурканио, но, похоже, королю не приходилось выпрашивать у альгарвейцев каждый бокал. В выпивке его не ограничивали.
Лурканио с Крастой быстро пробрались к началу очереди придворных — она была намного короче, чем некогда, до войны. Многие гости даже не сочли нужным подойти к утратившему величие государю: сегодня он был далеко не самой важной персоной. И не только сегодня. Однополчане Лурканио, и те имели больше власти. И вновь Красте показалось, что земля уходит из-под ног.
Грудь Ганибу сверкала наградами. Лурканио отдал ему честь, как младший офицер старшему, а Краста присела в глубоком реверансе и пролепетала: «Ваше величество!»
— А, маркиза, — благожелательно осклабился Ганибу, и Краста поняла, что ее имени он не помнит. — Как же, вижу, с дружком. С другом сердца?
Король приложился к кубку, и Красте показалось, что хмельная жидкость перетекает изо рта прямо в глаза и заполняет их желтоватой дурью. А ведь до войны его глаза соловели только при виде хорошенькой женщины. А сколько раз он провожал масляным взглядом Красту. А кем она сама стала теперь? Всего-навсего очередной девочкой — утехой воина-победителя. Его величество серьезнее относится к выпивке, чем к ней.
Лурканио подхватил Красту под локоть, и она покорно пошла рядом с ним. За ее спиной король Ганибу светски беседовал с новым визитером.
— Он уже не тот, каким был, — сказал Лурканио, мало заботясь о том, не слышит ли его кто-нибудь кроме Красты. В его голосе не было ни капли сожаления — лишь голое презрение.
И вдруг нежданные слезы навернулись Красте на глаза. Она обернулась к своему королю: такому общительному, такому эффектному и такому… пьяному. Все его королевство теперь стало пленником Альгарве. А он — то ли это ей полынь нашептала, то ли сама поняла — был пленником самого себя.
— Долг мы выполнили, — ухмыльнулся Лурканио, — и теперь можем поразвлечься как следует.
— Замечательно! — подхватила Краста, хотя сегодня развлекаться ей вовсе не хотелось. — Извини, я на минутку, — и она скользнула к бару, где бесстрастный кельнер налил ей еще порцию пахнущего полынью бренди.
— Поосторожнее, детка, — прошептал Лурканио ей в затылок. — Мне что, придется тебя тащить на руках по всем этим лестницам до самой твоей опочивальни?
— Нет, милый. — Краста была не столь умна, сколь изворотлива и изобретательна. Она игриво облизнула губы и томно опустила ресницы. — Но ведь тебе это понравилось бы?
Полковник задумался и, придя к некоему решению, криво ухмыльнулся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98