Хоть те, конечно, не рассусоливали бы…— Имя! Я сказал!..— Дальмин, — ляпнул Гвоздь невесть почему.— Ка-ак?— Дальмин. — «Он что, еще и глуховат в придачу?!»— Кучер ихний, — подал голос один из лучников. — Всё сходится.— Ежли кучер, тады руки за голову и чапай, куда мои молодцы скажут, — велел хрипатый. — Не будешь языком шаларить, живым оставлю.— Только один вопрос, — не сдержался Гвоздь. — Собаки-то вам зачем?— Че-его?«Ну точно глухой! Лают же совсем рядом».— Собаки, говорю, вам…— Кукушонок на охоту выбрался, Топырь! — завопил вдруг кто-то из «молодцев». — С Дровосеком-младшим! Смаргивать надо!— Чтоб те ежей рожать! — ругнулся хрипатый. — Поджигай карету! Я сказал, поджигай, т-твою!.. — Поскольку факельщик уже драпал в кусты, хрипатый сам подхватил горящую ветку и зашвырнул на крышу двуполки. — Двери подпирайте, а этого…«Хрен те с редискою, а не „этого“, — кинжалы-то у Гвоздя оставались с собой, а лучники давно уже не обращали на него внимания: одни вглядывались в чащу, откуда доносились песий лай и — теперь уже вполне отчетливо — топот копыт, другие решили не присматриваться, но поверить кричавшему — и воодушевленно драпали подальше отсюда. Последних Гвоздь трогать не стал, а двум другим послал „в подарок“ по кинжалу — в руки, разумеется. „Убил-то я за свою жизнь только двоих, графиня, но ранил намного больше народу!“Еще одним кинжалом он «угостил» хрипатого, правда уже после того, как тот поджег двуполку. Из экипажа вылетел вооруженный мечом Айю-Шун и добавил беспорядку в и так не слишком стройные ряды «стражей». Даже господин Туллэк сунулся в драку, раскрутив над головой свою трость, — видать, не давало покоя геройское захребетное прошлое, но Гвоздь сгреб старика в охапку и оттащил подальше. Заденет еще кто локтем — выхаживай его потом, врачевателя.После настал черед дам-с, их следовало извлечь из горящей двуполки вместе с наиболее важными сундуками (без них дурищи извлекаться не желали!); здесь Гвоздю очень помог Дальмин.В общем, было чем заняться, и поэтому момент появления благородных господ Кайнор самым натуральным образом проморгал. Равно как и исчезновение загадочной всадницы в охотничьем костюме.Больше всего Гвоздя насторожило совпадение: благородные господа ведь охотились и на тракт выехали случайно, однако в их свите никакой коротко стриженной дамы не наблюдалось. И не похоже, чтобы они кого-то обсчитались по дороге, но об этом надо будет после спросить. А пока — охи-вздохи (раненых разбойников), радостные восклицания (спасенных дам-с), скромно потупленные взоры (спасителей) — и догорающая тем временем двуполка, откуда Дальмин с Гвоздем, как два придурка, выволакивают последний сундучище, в котором, судя по размерам, припрятана запасная лошадь. Остальным же недосуг, ибо, как явствует из щебетанья графиньки, спасители ей хорошо знакомы.Ну вот, а говорила, родичи далеко!..Собственно, как понял из разговоров Гвоздь, не родичи даже, а так, сын приятеля покойного графинькиного отца да воспитанник упомянутого приятеля. Воспитанника, значит, местные обозвали Кукушонком, а сын благородного маркиза К'Рапаса у них зовется Дровосеком-младшим. Юношам годков эдак двадцать три, то бишь чуть больше, чем графиньке, но держатся наследными принцами.Эндуан, маркизов отпрыск, с тонюсенькими усиками и бородкой клинышком, спешился и стал вполголоса утешать струхнувшую Флорину. Тем временем воспитанник Шки-Ратль («Ну и имечко! — хмыкнул Гвоздь. — Явно в родне был кто-то из Трюньила») занялся ранеными. Высокий и тощий, с золотистой кожей и коричневыми глазами, воспитанник маркиза больше всего напоминал сейчас палача на отдыхе. Вместе с ним раненых осматривали один из егерей и охотничий жрец, первый, видимо, знал в лицо многих «лесных стражей», а второй отпускал им грехи. Что последует за отпущением грехов, мог догадаться и ребенок.— Их повесят? — спросила Матиль. О ней на время все позабыли, но конопатую это не слишком расстроило. — У нас в Соснах Шишкатый жену свою утопил в колодце, так его на суд отвезли и повесили потом, — сообщила она Гвоздю, гордая своей приобщенностью к взрослой жизни. — Наши ездили в город, рассказывали, что он долго висел, пока веревка не сгнила.Что тут скажешь? Кайнор не придумал ничего лучше, как послать конопатую к Лиссе, мол, помоги разобраться с кладью.Эндуан наконец отвлекся от графиньки и вполуха выслушал егеря со жрецом.— Повесить, — бросил отрывисто, словно пересиливая себя. — Вдоль дороги, пусть всякий прохожий и проезжий видит. И оформите, чтоб ясно было, кто такие и за что казнены.Челядь уже заканчивала с двуполкой: огонь загасили, теперь перекладывали барахло путешественников, дабы самое ценное и важное увезти сейчас, а за остальным вернуться позже.— Не выдумывай, — говорил графиньке Дровосек-младший. — Отец меня из дому выгонит, если узнает, что я повстречал тебя и не привез погостить. Да и всё равно коней ваших увели, дорогу расчищать придется не один час, а двуполка пострадала, на ней далеко не уедешь. Я оставлю здесь людей, чтобы посторожили вещи от разбойников, а по возвращении в замок пошлю за ними. Доставят в целости и сохранности, не беспокойся.— Разбойников? — хмыкнул себе под нос Гвоздь. — Или людей, которые будут сторожить вещи?Эндуан-красавчик, однако, его услышал.— Кто это? — спросил у графиньки.— Шут, — опередил ее Кайнор. — Наемный шут и жонглер! — Он раскланялся, взметнув пыль своей шапочкой, которую отыскал-таки у обочины. — Бывают же наемные солдаты — а я вот жонглер. — И в подтверждение продекламировал: Бросив нищему горсть медяков — уходи.Друга спасши от вражьих оков — уходи.Но красавицу, вырвав от рук негодяев, —погоди, может, чем-нибудь да наградит… Подмигнул заговорщицки.— Мило, — дважды хлопнул в ладоши юнец. — Но почему здесь так воняет?— Это повешенные, — не преминул просветить его Гвоздь. — Они от подкатывающего к горлу блаженства, — жест рукой, — обычно спешат опростаться и оставить позади весь смрад прошлой жизни. И блаженство повешенного, как вам, должно быть, известно, выражается в довольно явственных признаках: «Гляди, — кричат, — стоит!»Но я — уже вишу.«Он сдох, а глянь, стоит!»Смех, сутолока, шум.Пред ратушей опять вершится правосудье:на виселице смерть имеет мертвый шут. — Флорина, когда он тебе будет не нужен, скажи, я охотно найму этого паяца в наш замок. Полагаю, отцу он понравится.Чернявая растерянно заморгала.— Мы подумаем над вашим предложением, — вместо нее пообещал Кайнор. — Эй, вы, — рявкнул он, повернувшись к людям К'Рапаса, — поосторожнее с тем сундуком — там вещи господина наемного шута! Не смейте трясти и тем более переворачивать на бок!Тут он вспомнил об одной очень важной детали и поспешил к егерям, исполнявшим приговор. Едва успел: они уже волокли к петле последнего из попавших в плен «лесных стражей» — хрипатого главаря. Как нельзя кстати.— Исповедуйся, сын мой, — дребезжал у него над оттопыренным ухом охотничий жрец. Вообще-то ему бы полагалось отпускать грехи за убиение животных, но на сегодняшней охоте с этим у святоши явно не сложилось. — Исповедуйся, дабы облегченным уйти в следующую жизнь.— Облегчусь я тебе за шиворот, — пообещал хрипатый — Катись отседова, поп. Я вон селезню хочу исповедаться.— Кому? — не понял жрец.— Мне, — пояснил Кайнор. И уже главарю: — Валяй, ушастый, я тебя слушаю. Начни с той бабы, которая вас наняла.— Чего? — захохотал разбойник. — Какая баба?— На коне баба. Перед которой вы представление разыграли, вместо чтоб тихо и быстро нас «обслужить». Вспомнил?— Не-а. Веревка, слышь, мешает вспоминать.— Вспомнил, — убежденно сказал Гвоздь. — Насчет веревки не надейся, я здесь — никто, так что тебе ничего не обломится. Всё, что могу обещать, это пощекотать «перышком» ту стерву, которая вас подставила. Думаешь, она не знала про охоту Дровосека-младшего с Кукушонком? Она просто не рассчитала, а выйди всё, как она хотела, вы б кончили нас, а эти, — кивок в сторону увлеченно беседующего с графинькой Эндуана, — вас.— Ладно крякаешь, — скривился хрипатый. — Только я в «стражах» не первый год, у нас свое… Меня в самом начале один монашек высек. Ни в жизнь не докумекаешь, селезень, за что! Что плохо свое дело знал. Мол, мир у нас и так дырявый — так кому, мол, здесь нужны сапожники без сапог. И еще… сказал тогда, зар-раза, что, если я в «стражах» останусь, сдохну тухло, без блеску. И жизнь, сказал мне, такую же проживешь, — тухлую.— Так кто была та баба?— Пустокряк ты, селезень. Еще чуток, и я б допер, что ты и есть тот кривляка, которого они шнырили. Живи пока, раз так фарт лёг. Про них я тебе хрен что скажу, мне тот ремень монахов в науку пошел добре. Одно учти: сковырнут они тебя — рано или поздно, а сковырнут. Очень ты им, поди, поперек горла встал, вот как мне счас кума смоленая встанет.— Хватит, — не выдержал один из егерей. — Думаешь, Висюль, по второму разу удача обломится? Не переживай, мы для тебя нарочно куму покрепче выбрали.— Не переживу, — процедил хрипатый. — Давай, господская сопля, кончай меня — я свое исповедовал. Вон, пусть селезень…Он не договорил, заплясал в воздухе, ударяя пятками о ствол, потом дернулся и обвис. Гвоздь, зажав рукой нос, пошел обратно к двуполке и своим попутчикам.— Мы уже отправляемся, — сообщил господин Туллэк. — Скоро вечер, а до замка маркиза К'Рапаса путь неблизкий.— Коней-то на всех хватит? — полюбопытствовал Гвоздь. Дровосек-младший снисходительно улыбнулся:— Вам — точно хватит. Батюшка непременно захочет познакомиться с вами, и как можно скорее.— Надеюсь, не разочарую. — Кайнор отвесил еще один поклон и вскочил на подведенного к нему скакуна кого-то из свитских.Поклон за возможность заночевать в замке не слишком высокая цена. Кто их знает, тех, кому Гвоздь встал «поперек горла», — вдруг наведаются к обгоревшей двуполке, чтобы довершить начатое.Но кому, Крот Проницающий, он мог насолить в здешних краях?! То есть кому — настолько?! Ломая над этим голову, Кайнор послал коня галопом вслед за благородными господами и их свитой. Позади осталась двуполка, охраняемая отрядом егерей да покачивающимися на ветвях «лесными стражами». «Но кому?!..» ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Гостеприимство Дровосеков. «…белая как снег». Маркизов ужин и «Фазаний обет». Найдёныш: учиться, учиться и еще раз… Прогулки под луной, беседы под балконом. Кислый квас Лньели-Строптивицы. Гвоздь молится
Плащ повешен на крюк.Шепот взглядов и рук.Кто мы, как нас зовут, —вспомним только к утру.А пока нас не стало, мы — сердце Вселенной.…под окном обалдело котяры орут. Кайнор из Мьекра по прозвищу Рыжий Гвоздь
— Значит, именно белая? — переспросил Никкэльр К'Рапас — Белая как снег?Его сын в подтверждение склонил голову:— Белая, батюшка.Маркиз скептически хмыкнул и повернулся к господину Туллэку:— Ну, ты видел? — Тот дипломатически промолчал, поскольку было неясно, то ли Дровосек-старший спрашивает, видел ли господин Туллэк белую кабаргу, то ли… — Разве об этом мы мечтали, когда брали штурмом Груллу-Кор? — (Значит, речь не о кабарге.) — Вот он, отпрыск древнего рода захребетников — воинов и философов, венец, так сказать, столетней нашей истории! — Кривой перст господина Никкэльра тычет в Эндуана. — Тискает горничных на конюшне, охотится с кречетом на воробьев. В свои двадцать три не получил ни единой царапины в бою, всё что есть — от цирюльника-неумехи да коготков не в меру горячих девок. Об этом ли мы мечтали тогда, за Хребтом?— Кто же не мечтает о страстных коготках у себя на спине? — пробормотал Гвоздь. Прибыв в фамильное гнездо Дровосеков и познакомившись с хозяином, он не переставал удивляться причудам судьбы. Ибо вряд ли на свете отыщутся два более не похожих друг на друга человека, чем Диккэльр и его отпрыск. Эндуан телом строен, кожей бел, манерами до отвращения изыскан. Если бы честолюбие и самомнение какой-нибудь кудесник превращал в медные «плавники», Дровосек-младший оказался бы самым богатым человеком в Ллаургине Отсеченном.Не то — господин Никкэльр. Честолюбием, конечно, он тоже не обделен, но ни белизной кожи, ни стройностью он не отличается. Тучный, кряжистый, брутальный, он кажется ожившим Великаном из древних сказок. Когда хозяин замка вышел к гостям, Кайнор сперва решил, что видит одного из Дровосековой челяди: или учителя какого-нибудь, или оружейного мастера. Заляпанные грязью сапоги, потрепанный кафтан, крошки в неухоженной бороде… А что у бедра покачивается в старых ножнах простенький меч, так это еще ничего не значит.Вернувшихся с охоты встречали многие. Во внутреннем дворе, где ранние сумерки были круто замешаны на пятнах факельного света, царило оживление. Конюхи занялись лошадьми, подстреленных рябчиков отдали на кухню, Эндуан громким хозяйским голосом распоряжался насчет комнат для гостей — и тут из толпы раздалось бешеное: «Святой Нектарник!!!» В следующее мгновение гороподобный крикун уже обнимал господина Туллэка, восторженно хлопая его по спине.Оставив наконец врачевателя, верзила повернулся к Эндуану.— Ты хоть знаешь, кого привез?!— Очаровательную Флорину Н'Адер, батюшка, — сдержанно ответил тот.— Пусть меня утопят в песчаных лужах! — хохотнул Дровосек-старший. — Это же сам Нектарник, о котором я тебе рассказывал! Помнишь?— Да, батюшка.Эндуан вряд ли его любит, понял тогда Гвоздь. Даже уважает — вряд ли. Боится — да, отчасти презирает за брудальность. Но сдерживает себя, потому как Никкэльр К'Рапас не тот человек, который потерпит дерзость в собственном доме. Может наследства лишить под горячую руку, потом менять завещание не станет из чистого упрямства. Мальчишка, видно, знает об этом, потому и сносит все солдафонские шуточки да самодурство «любезного батюшки».«Интересно было бы взглянуть на Дровосека-старшего лет через пятнадцать, подумал Кайнор, — когда он одряхлеет, а этот хлющ войдет в силу. Старику придется несладко, если он позволит белокурому взять власть в свои руки».Но понаблюдав за обоими, Гвоздь понял, что старший Дровосек не настолько глуп, как кажется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82