– Ну ничего. Ты ведь будешь проводить здесь только несколько часов в день, – успокоила ее директриса.
И Лара позволила отвести себя в заполненный детьми класс. Ее посадили за одну из задних парт.
Мисс Теркель, учительница, старательно выводила на доске буквы.
– "А". С этой буквы начинается слово «арбуз», – говорила она. – Слово «бочка» начинается с буквы "Б". А кто может придумать слово на букву "В"?
Поднялась чья-то детская ручка.
– Варежка.
– Очень хорошо! А на "Г"?
– Голова.
– А на "Д"?
– Дерево.
– Великолепно! Ну а кто знает слово, которое начинается на букву "Е"?
– Еб…ся, – громко сказала Лара.
***
В классе Лара была самой младшей, но мисс Теркель часто казалось, что она намного старше других ребят. В этой девочке ощущалась какая-то настораживающая недетскость.
– Она настоящая маленькая женщина, – сказала директрисе учительница, – просто ждет, когда станет выше ростом.
В тот первый день во время завтрака дети достали свои разноцветные баночки-скляночки, вытащили яблоки, печенье и завернутые в кальку бутерброды, и только Ларе есть было нечего – никто даже и не подумал дать ей в школу завтрак.
– А где твоя еда, Лара? – спросила мисс Теркель.
– Я не голодная, – насупилась Лара. – Я утром наелась.
Большинство девочек в школе были опрятно одеты в чистенькие юбочки и блузки. Лара же ходила в выцветших клетчатых платьях и поношенных рубашках, из которых она давно уже выросла.
– Мне нужна новая одежда для школы, – сказала она как-то отцу.
– Да? – вскипел тот. – Мне что, денег девать некуда? Пойди попроси что-нибудь в штабе Армии спасения.
– Но, папа, это же для нищих, – возмутилась Лара и тут же получила от отца увесистую пощечину.
***
Одноклассники Лары знали игры, о которых она никогда даже и не слышала. У девочек были игрушки и куклы, и некоторые из них охотно делились ими с Ларой, однако она всегда с горечью осознавала, что все это чужое, а у нее самой ничего нет. И хуже того, за годы учебы в школе Лара увидела совершенно другой мир, мир, где у детей были мамы и папы, которые дарили им подарки и устраивали им вечеринки на дни рождения, и любили их, и заботились о них, и целовали их. Впервые Лара начала понимать, сколь многим она была обделена в своей жизни. И от этого она чувствовала себя еще более одинокой.
***
Общежитие тоже было своеобразной школой. Оно напоминало какой-то многонациональный микрокосмос. По именам постояльцев Лара научилась определять, откуда они приехали: Мак из Шотландии, Холдер и Пайк из Ньюфаундленда, Шиассон и Окдан из Франции, а Дудаш и Козик из Польши. Среди них были и лесорубы, и рыбаки, и шахтеры, и торговцы. По утрам на завтрак и по вечерам на ужин они собирались в просторной столовой, и Лара как зачарованная слушала их разговоры. Казалось, что у каждой группы этих работяг был свой загадочный язык.
В Новой Шотландии трудились в то время тысячи лесорубов, разбросанных по всему полуострову. Когда эти парни собирались в общежитии, от них пахло опилками и дымком от костра, и говорили они все время о таких непонятных вещах, как обрубка, кантовка или подрезка.
– В этом году мы должны выдать почти двести миллионов погонных футов, – объявил однажды за ужином один из них.
– Как это футы могут быть погонными? – удивилась Лара. За столом раздался дружный хохот.
– Детка, – принялся объяснять лесоруб, – погонный фут – это кусок доски площадью в один квадратный фут и толщиной в один дюйм. Вот когда ты вырастешь, выйдешь замуж и захочешь построить деревянный домик комнаток на пять, то тебе понадобится двенадцать тысяч погонных футов леса.
– Я никогда не выйду замуж, – заявила Лара.
***
Совсем другого рода людьми были рыбаки. Они возвращались в общежитие насквозь пропахшие морем, без конца болтали о новом эксперименте, проводимом на озере Бра д'Ор, да напропалую хвастались друг перед другом своими уловами трески, сельди, макрели или пикши.
Но наибольшее восхищение вызывали у Лары шахтеры. В угольных копях Лингана, Принса и Фалена их работало более пяти тысяч. Названия шахт приводили Лару в восторг: «Юбилейная», «Последний шанс», «Черный алмаз» или «Счастливица».
Раскрыв рот, слушала она разговоры шахтеров после трудового дня.
– Неужели то, что говорят про Майка, правда?
– Чистая правда. Бедный малый спускался в забой, и угольная вагонетка сошла с рельсов и раздробила ему ногу. Так эта сука штейгер сказал, что Майк сам виноват, не успел отскочить, и теперь у него погасла лампа.
– Как это? – озадаченно спросила Лара.
– А так, – повернулся к ней один из шахтеров, – Майк спускался к себе в забой…, ну, на тот уровень, где он вкалывает, а вагонетка – такая тележка, на которой возят уголь, – соскочила с рельсов и зашибла его.
– И у него погасла лампа? – недоумевала Лара. Шахтер добродушно рассмеялся:
– Когда говорят, что у тебя погасла лампа, это значит, что ты уволен.
***
В пятнадцать лет Лара поступила в среднюю школу св. Михаила. Она превратилась в долговязого, неуклюжего подростка с длинными ногами, непослушными черными волосами и непропорционально большими умными серыми глазами на бледном, худеньком личике. Едва ли кто-нибудь мог с уверенностью сказать, что из нее вырастет. Лара была в переходном возрасте, и ее внешность претерпевала большие изменения. Из нее с одинаковой вероятностью могла получиться и дурнушка, и красавица.
Однако для Джеймса Камерона его дочь всегда была уродиной.
– Тебе надо выскакивать замуж за первого же дурака, который к тебе посватается, – однажды заявил он. – С такой рожей выбирать не приходится.
Лара молча слушала.
– Только пусть этот бедолага не рассчитывает получить от меня приданое.
В это время в комнату заглянул Мунго Максуин. Он стоял, с трудом сдерживая свое возмущение.
– Ну ладно, девка, – сказал Джеймс, – ступай на кухню.
Лара выбежала.
– Почему ты так обращаешься со своей дочерью? – не выдержал Максуин.
– Тебя это не касается, – огрызнулся Джеймс, глядя на вошедшего помутневшими глазами.
– Ты просто пьян.
– Да, пьян. Ну и что? Чем еще заняться? Баб нет, так хоть напиться можно.
Максуин пошел на кухню, где Лара мыла посуду. Ее глаза покраснели от слез. Мунго обнял девушку за плечи.
– Ничего, малышка, – попытался он успокоить ее, – твой отец не хотел тебя обидеть.
– Он ненавидит меня.
– Да нет же…
– Я в жизни не слышала от него ни одного доброго слова! Ни одного!
Максуин замолчал, не зная, что сказать. Летом в Глейс-Бее было полно туристов. Они приезжали в своих шикарных автомобилях, одевались в дорогие наряды, заходили в магазины на Кастл-стрит, обедали в «Кедровом доме» или у Джаспера и совершали вылазки на Ингониш-Бич, Туманный мыс и Птичьи острова. В них чувствовалось какое-то превосходство – ведь они были из другого мира, – и Лара завидовала им и, когда в конце лета они разъезжались по домам, мечтала вырваться из этого захолустья и уехать вместе с ними. Но как?
Не раз она слыхала рассказы отца про своего деда Максвелла. «Старый ублюдок пытался помешать моей женитьбе на его драгоценной дочке, – жаловался Джеймс Камерон каждому, кто только соглашался слушать его. – Он был чертовски богат. Как думаешь, дал он мне хоть что-нибудь? Не-е. А ведь я так заботился о его Пегги…»
И Лара воображала, что в один прекрасный день ее дед приедет и увезет ее в волшебные города, о которых она только читала: в Лондон, в Рим, в Париж… «И у меня тоже будет красивая одежда. Сотни платьев и новых туфель».
Но проходили месяцы, за ними годы, а он так и не приезжал, и в конце концов Лара поняла, что никогда не увидит своего деда. Она была обречена провести всю свою жизнь в Глейс-Бее.
Глава 4
Живущий в Глейс-Бее подросток мог найти для себя бесчисленное множество занятий. Это и футбол, и хоккей, и катание на коньках, и игра в кегли, а летом – купание и рыбалка. После занятий старшеклассники любили потусоваться возле аптеки. Были в городе и два кинотеатра, а желающие потанцевать могли провести вечер в «Венецианских садах».
Но все эти развлечения были не для Лары. В пять часов утра она должна была уже быть на ногах, чтобы помочь Берте приготовить завтрак для постояльцев общежития да еще успеть до школы убрать их постели. После обеда она уже спешила домой и начинала готовить ужин. Она помогала Берте накрывать на столы, а после ужина убирала грязную посуду, мыла ее и насухо вытирала.
Частенько на ужин подавались шотландские национальные блюда: howtowdie и hairst bree, cabbieclaw и skirlie. Но самым любимым блюдом было black bun – сдобная булка со специями.
Застольные беседы шотландцев будили в воображении Лары суровые картины северной Шотландии – горной страны, откуда вышли ее предки, и рассказы о них заставляли ощущать ее принадлежность к ним. Много раз слышала она и о Великом Глене, где находятся озера Лох-Несс, Лохи и Линнхе и множество неприветливых прибрежных островов.
В гостиной стояло разбитое пианино, и иногда по вечерам, после ужина, там собирались постояльцы и пели песни о доме: «Анни Лори», или «Бегущая во ржи», или «Родные холмы», или «На дивных берегах озера Ломонд».
Раз в год в городе устраивался парад, и все шотландцы Глейс-Бея надевали свои горские клетчатые юбки и гордо шагали по улицам под аккомпанемент пронзительно завывающих волынок.
– А почему мужчины носят юбки? – спросила у Мунго Максуина Лара.
– Это не юбки, малышка, – нахмурился тот. – Это одежда шотландских горцев. Ее придумали наши предки много-много лет назад. В горах она защищала воина от холода, а ноги его оставались свободными, он мог легко бегать по поросшим вереском болотам и спасаться от врагов. А ночью, когда приходилось спать под открытым небом, она благодаря своей длине служила воину одновременно и постелью, и крышей над головой.
Шотландские названия казались Ларе наполненными каким-то поэтическим очарованием: Бредальбан, Гленфиннан и Килбридж, Килнинвер и Килмайкл. Лара узнала, что «кил» означает средневековую монашескую келью, а если слово начинается с «инвер» или «абер», значит, это поселение расположено в устье реки, если же в начале стоит «стрит» – в долине, а «бад» – в роще.
Каждый вечер за ужином разгорались жестокие споры. Казалось, шотландцы готовы затеять склоку буквально по любому поводу. Когда-то их гордые предки принадлежали к различным племенам, и они до сих пор очень пристрастно относились к своей истории.
– Да в доме Брюсов рождались только жалкие трусы, которые как собачонки лебезили перед Англией!
– Ты, Иэн, как всегда, не соображаешь, что несешь. Именно великий Брюс-то и не спасовал перед англичанами. А вот кто готов был им пятки лизать, так это Стюарт.
– Ох, ну и дурак же ты! И все предки твои были дураками.
И начиналась горячая перебранка.
– А знаешь, чего не хватало Шотландии? Настоящих вождей вроде Роберта Второго. Вот это был мужик! Произвел на свет двадцать одного ребенка, так, кажется?
– Точно. И половина из них – ублюдки!
И снова вспыхивал спор.
Лара поверить не могла, что они так кипятятся из-за событий, которые происходили более шестисот лет назад.
– Не переживай, малышка, – говорил ей Мунго Максуин. – Шотландец даже в пустом доме найдет с кем подраться.
Была одна поэма, написанная Вальтером Скоттом, которая брала Лару за душу и от которой разыгрывалось ее воображение:
Вдоль границы скакал Лохипвар молодой.
Всех коней был быстрей его конь боевой.
Рыцарь ехал без лат, рыцарь ехал без слуг,
Был при нем только меч, его преданный друг.
Ты в любви благороден, в сраженье – герой.
Кто сравнится с тобой, Лохинвар молодой?
И далее в этой славной поэме рассказывалось о том, как, рискуя жизнью, Лохинвар выкрал свою возлюбленную; которая против своей воли должна была выйти замуж за другого человека.
Ну и скачка была – только вереск шумел!
Но никто беглецов разыскать не сумел.
Ты отважен в любви, ты в сраженье герой.
Кто сравнится с тобой, Лохинвар молодой?
«Когда– нибудь, -думала Лара, – и я встречу своего красавца Лохинвара, и он увезет меня».
***
Однажды, работая на кухне, Лара случайно увидела в каком-то журнале объявление, от которого у нее перехватило дыхание. На фотографии был изображен высокий, красивый, светловолосый мужчина с галстуком-"бабочкой". "Вот так будет выглядеть мой Лохинвар, – прошептала Лара. – Сейчас он далеко-далеко. Ищет меня. Он придет и заберет меня отсюда. Я буду мыть посуду, а он подойдет сзади, обнимет меня и скажет: «Что для тебя сделать?» И тогда я обернусь, загляну ему в глаза и отвечу: «Вытирай тарелки».
– Чего делать? – раздался у нее над ухом знакомый голос.
Лара стремительно оглянулась. Позади нее стояла Берта. Должно быть, Лара не заметила, что думала вслух.
– Ничего, – покраснев от смущения, пробормотала она.
Для Лары наиболее волнующими были рассказы о печально знаменитом изгнании горцев. Она готова была слушать их снова и снова.
– Расскажи мне еще разок, – просила она Мунго Максуина, а ему только этого и надо было.
– Так вот, – говорил он, – все началось в 1792 году и продолжалось более шестидесяти лет. Сначала они называли SToBliadhna nan Coarach – Годом Овцы. Землевладельцы решили, что им выгоднее на своих землях разводить овец, чем сдавать их в аренду крестьянам, пригнали на горные пастбища несколько отар и вскоре убедились, что эти самые овцы прекрасно переносят суровые зимы. Вот тогда-то и началось изгнание горцев.
По всей округе разнесся клич: «Мо thruaighe ort a thir, tha'n caoraich mhor a'teachd!s» – «Прочь с земли – овцы идут!» Сначала была сотня овец, потом тысяча, потом десять тысяч. Это было страшное завоевание.
Лэрды увидели, что в их руки идет богатство, о котором они и не мечтали, но сначала нужно было избавиться от крестьян, которые работали на своих крохотных клочках земли. Видит Бог, они еле-еле сводили концы с концами и жили в убогих домишках, в которых не было ни труб, ни окон. Но лэрды все равно выгнали их.
– Как? – спрашивала Лара, глядя на Мунго своими огромными глазами.
– Войскам приказали напасть на деревни и вышвырнуть крестьян. И вот солдаты приходят в какую-нибудь деревню и дают ее жителям шесть часов, чтобы те собрали скот, пожитки и проваливали куда подальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42