)
В общем я уделял состоянию моих бедных, нежных, розовых, незаслуженно
оскорбленных ступней все больше внимания, страшно жалел себя и все время
удивлялся, как мне пришло в голову расстаться с Божьей страной.
"Я плакал, что бос, пока не встретил безногого". Не помню, кто первый
сказал это, но данная сентенция безусловно является частью нашего
культурного наследия и должна остаться в веках.
Именно это произошло со мной.
Примерно на полпути, там, где avinida Мигеля Алемана пересекается с
calle Акила Сердана, находился фонтан, у которого мы повстречали нищего.
Он поглядел на нас снизу вверх и с улыбкой протянул пригоршню карандашей.
А смотрел он снизу вверх потому, что сидел в низенькой инвалидной коляске
и ног у него не было.
Сержант Роберто окликнул нищего по имени и бросил ему монетку. Тот
ловко поймал ее ртом, а потом опустил в карман. "Gracias", - сказал он
Роберто и переключил внимание на меня.
- Маргрета, - сказал я торопливо, - пожалуйста, скажи ему, что у меня
нет буквально ни одной монетки.
- Хорошо, Алек. - Она присела на корточки, чтобы видеть глаза нищего.
Потом встала: - Пепе просит перевести тебе, что все в порядке. Когда ты
разбогатеешь, он тебя обязательно поймает.
- Будь добра, передай ему, что я непременно вернусь на это место.
Обещаю.
Она так и сделала. Пепе широко улыбнулся, послал Маргрете воздушный
поцелуй и отдал честь нам с сержантом. Мы пошли дальше.
А я перестал столь демонстративно оберегать ступни. Пепе заставил
меня переоценить ситуацию. С тех пор как я узнал, что мексиканское
правительство не рассматривает наше спасение как свою почетную привилегию,
а считает, что я обязан его оплатить, мне все время было ужасно жаль себя,
я чувствовал себя обиженным, лишним. Я бормотал под нос, что мои
соотечественники, называвшие всех мексиканцев пиявками, живущими за счет
туристов-гринго, абсолютно правы! Не Роберто, не лейтенант, а другие.
Ленивые паразиты, они все норовят стащить доллар у янки!
Как Пепе.
Я перебрал в памяти всех повстречавшихся сегодня днем мексиканцев,
каждого, кого только мог припомнить, и у каждого мысленно попросил
прощения за мои низкие мысли. Мексиканцы просто наши попутчики на долгом
пути от сумрака к вечной тьме. Некоторые из них несут свое бремя достойно,
другие - хуже. А некоторые тащат особо тяжкую ношу и делают это
мужественно и с гордостью.
Как Пепе.
Еще вчера я купался в роскоши - сегодня я нищ и весь в долгах. Но у
меня есть здоровье, ум, есть две руки... и есть Маргрета. Моя ноша легка,
и я понесу ее с радостью. Спасибо тебе, Пепе.

Над дверью консульства висел небольшой американский флаг, а на двери
- большой государственный герб. Бронзовый. Я дернул висячий звонок.
После довольно долгого ожидания дверь чуточку приоткрылась и женский
голос потребовал, чтоб мы убирались вон. (Перевод не требовался, тон
говорил сам за себя.) Дверь стала закрываться. Сержант Роберто громко
свистнул и что-то крикнул. Дверь снова приоткрылась, начался диалог.
- Он требует передать дону Амброзио, что тут находятся два
американских гражданина, которым нужно с ним немедленно повидаться, так
как в четыре часа их будут судить, - сказала Маргрета.
Нам опять пришлось ждать. Примерно минут через двадцать горничная
впустила нас и провела в затененный офис. Вошел консул, свирепо поглядел
мне в глаза и потребовал объяснить ему, по какому праву я нарушаю его
сиесту.
Но, увидев Маргрету, он заметно смягчился. И обратился к ней со
словами:
- Чем могу служить? Не окажете ли честь моему скромному дому, выпив
стаканчик вина или чашечку кофе?
Даже босая, даже в своем крикливом наряде, Маргрета оставалась
леди... А я был бродягой. И не спрашивайте меня почему - это факт, и все
тут. Эффект такого рода обычно присущ мужчинам, но встречается и у женщин.
Попробуйте определить его словами и тут же обнаружите, что пользуетесь
такими понятиями, как "королевский", "благородный", "аристократичный",
"врожденные манеры" - то есть словами, которые есть анафема с точки зрения
американского демократического идеала. Говорит ли это в пользу Маргреты
или в пользу американского идеала - пусть разбираются школьники, пишущие
сочинения на заданную тему.
Дон Амброзио оказался надутым нулем, но тем не менее с ним было легче
- он говорил на американском языке - настоящем американском, а не на
английском - поскольку родился в Браунсвилле, штат Техас. Я уверен, что
его родители были "мокрыми спинами" [прозвище мексиканцев, нелегально
перебравшихся в США]. Он явно обменял свой талант к политической болтовне
и влияние среди чиканос на лакомую синекуру, несложные обязанности которой
заключались в разъяснении туристам-гринго, почему они не могут получить в
стране Монтесумы то, что им позарез хочется иметь.
Последнее он нам и разъяснил весьма популярно.
Я дал возможность Маргрете вести большую часть переговоров, ибо у нее
это получалось куда лучше, чем у меня. Она называла нас "мистером и миссис
Грэхем" - так мы договорились еще по пути сюда. Когда нас спасли, она
воспользовалась именем "Грэхем Хергенсхаймер", а потом объяснила мне, что
это оставляет нам выбор. Я могу остаться Хергенсхаймером, просто сказав,
что у тех, кто слышал мое имя, память дала небольшой сбой, - на самом деле
я назвался Хергенсхаймером Грэхемом. Нет? Значит, виноват я - ошибся, о
чем и сожалею.
Я решил все же остаться Грэхемом Хергенсхаймером, а потом
пользоваться преимущественно именем "Грэхем", так как это упрощало дело.
Для Маргреты я всегда был Грэхемом, да и сам эксплуатировал это имя больше
двух недель. Прежде чем уйти из консульства, я успел изложить еще по
меньшей мере дюжину ложных версий, чтобы сделать нашу историю более
заслуживающей доверия. Я не хотел никаких новых осложнений - "мистер и
миссис Грэхем" были самым простым выходом.
(Небольшое теологическое замечание: некоторые люди, по-видимому,
склонны верить, что десять заповедей запрещают ложь. Ничего подобного!
Запрещается лжесвидетельствовать в отношении соседа - это особый, редко
встречающийся и легкоразличимый вид лжи. Но ведь в Библии ничего не
говорится о простой неправде. Многие теологи мечтают, что всякая
социальная человеческая организация обязательно рухнет под тяжестью
абсолютной правдивости. Если вы думаете, что их опасения неоправданны,
попробуйте говорить своим друзьям чистую правду о том, что вы думаете об
их отпрысках - если вы, конечно, решитесь на такой опыт!)

После бесконечных рассуждений, пошедших по кругу (в которых "Конунг
Кнут" стал яхтой и затонул), дон Амброзио сказал:
- Бесполезно, мистер Грэхем. Я не могу дать вам даже временного
документа взамен утерянного паспорта, поскольку вы не представили мне ни
малейшего доказательства, что вы действительно американский гражданин.
- Дон Амброзио, - ответил я, - я знаю, что миссис Грэхем говорит с
небольшим акцентом - мы сказали вам, что она родилась в Дании. Но неужели
вы можете предположить, что кто-либо, родившийся вне пределов Кукурузного
пояса, имеет такой выговор, каким обладаю я?
Он пожал плечами в самой изысканной манере латинян:
- Я не эксперт по произношению в штатах Среднего Запада. Мой слух
говорит, что вы могли появиться на свет на родине одного из наиболее
грубых британских говоров, а потом поступили в театральную школу, ибо
каждый знает, что опытный актер способен освоить любой говор, если в том
нуждается та или иная роль. Народная республика Англия в настоящее время
не жалеет никаких усилий, чтобы внедрить своих шпионов в Штаты. Вы можете
происходить скорее из Линкольна в Англии, нежели из окрестностей Линкольна
в штате Небраска.
- И вы действительно верите в то, что говорите?
- Дело не в том, во что я верю. Важен факт, что я не подпишу даже
клочка бумажки, подтверждающего, что вы - американские граждане, пока мне
не станет известно, кто вы такие. Могу ли я быть вам еще чем-то полезен?
(И как можно говорить "еще", если ты ничего не сделал?)
- Может быть, вы дадите нам совет?
- Может быть, но я не адвокат.
Я дал ему копию счета, которую нам выдали, и объяснил ее
происхождение.
- Все ли тут в порядке и являются ли эти требования законными?
Он внимательно прочел бумагу.
- Безусловно, эти требования законны с точки зрения как местного
законодательства, так и законодательства всей страны. Справедливы ли они?
Разве вы не сказали, что вам спасли жизнь?
- Тут нет сомнения. Конечно, был шанс, что нас подберут какие-нибудь
рыбаки, а не береговая охрана, но она обнаружила нас первой. Береговая
охрана нас действительно нашла и действительно спасла.
- А разве ваша жизнь, разве ваши две жизни не стоят восьми тысяч
песо? Моя, например, определенно стоит больше, уверяю вас.
- Не в этом дело, сэр. У нас нет денег. Ни единого цента. Все утонуло
вместе с яхтой.
- Тогда пошлите за деньгами. Вы можете отправить телеграмму за счет
консульства. Я готов помочь.
- Благодарю вас. Для этого нужно время. А пока не скажете ли вы, как
я могу освободиться от такого долга? Мне говорили, что судья потребует от
нас немедленной уплаты, и при этом наличными.
- Ну, все не так уж плохо. Верно то, что мексиканцы не признают
банкротства в том виде, в котором это практикуется у нас. Они скорее
придерживаются стародавних законов о долговой тюрьме. Правда, на практике
они к такому наказанию прибегают редко, обычно просто грозят. Вместо этого
суд обеспечит вас работой, которая позволит вам выплатить долг. Дон
Клементе очень гуманный судья, он о вас позаботится.
Если оставить в стороне речь, исполненную цветистой чепухи и
обращенную персонально к Маргрете, то на этом все и закончилось. Мы
захватили с собой сержанта Роберто, который наслаждался гостеприимством
горничной и блаженствовал на кухне, и отправились в суд.

Дон Клементе (судья Ибаньес) был очень мил, как и обещал нам дон
Амброзио. Поскольку мы сразу же уведомили секретаря суда, что признаем
долг, но не имеем средств для его оплаты, процесс над нами не состоялся.
Нас просто посадили в полупустом зале и велели ждать, пока судья не
покончит с делами, вынесенными на сегодняшнее слушание. Эти дела были
рассмотрены очень быстро. Некоторые из них касались мелких нарушений
порядка, наказуемых штрафами, другие - долгов, кое-что было перенесено на
следующий день. Я понимал не все из того, что происходило, а на
перешептывание судья смотрел не очень одобрительно, так что Маргрета не
смогла объяснить мне всех подробностей процедуры. Но судья явно не
принадлежал к числу "вешателей".
Наконец с делами покончили, по приказу секретаря суда мы
присоединились к другим "нарушителям" - главным образом крестьянам, -
которых судили за долги или оштрафовали. Все мы оказались стоящими на
низком помосте лицом к лицу с группой мужчин. Маргрета поинтересовалась,
что происходит, ей ответили: "La subasta" [аукцион (исп.)].
- Что это? - спросил я.
- Алек, я не знаю. Это слово мне незнакомо.
Дела остальных были улажены быстро. Я догадался, что все они тут уже
не первый раз. После этого от группы людей, стоявших перед платформой,
остался только один человек. Он расплылся в улыбке и заговорил со мной.
Маргрета ему что-то ответила.
- Что он говорит? - спросил я.
- Он спрашивает, умеешь ли ты мыть посуду. Я ответила, что ты не
знаешь испанского.
- Скажи ему, что я, разумеется, могу мыть посуду. Но мне бы хотелось
работы потяжелее.
Через несколько минут наш долг был уплачен наличными секретарю суда,
а мы поступили в распоряжение патрона, сеньора Хайме Гусмана. Он обязался
платить Маргрете шестьдесят песо в день, а мне - тридцать плюс возможные
чаевые. Судебные издержки составили еще две с половиной тысячи песо плюс
плата за удостоверения, дающие право на работу, плюс марки плюс налог
военного времени. Секретарь подсчитал нашу суммарную задолженность, а
затем разделил ее на заработок. Она оказалась эквивалентной ста двадцати
одному дню, или четырем месяцам, после чего наши обязательства по
отношению к патрону прекращались. Если, конечно, мы ничего не будем
тратить...
Секретарь объяснил нам, как пройти к заведению нашего патрона -
Restaurante "Pancho Villa". Что касается самого патрона, то он уже отбыл в
своей машине. Патроны ездят на машинах, пеоны - ходят пешком.

11
И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались
ему за несколько дней, потому что он любил ее.
Бытие 29, 20
Иногда за мытьем грязных тарелок я забавлялся, высчитывая, какой
высоты стопку тарелок я вымыл с тех пор, как начал работать на нашего
патрона дона Хайме. Стопка из двадцати обычных для "Панчо Вилья" тарелок
составляла около фута. Чашку с блюдцем или дна стакана я решил считать за
одну тарелку, ибо их в стопку никак не уложишь. И так далее...
Высота большого маяка в Масатлане пятьсот пятнадцать футов, то есть
он всего лишь на сорок футов ниже памятника Вашингтону. Я прекрасно помню
тот день, когда закончил мыть первую стопку тарелок высотой с маяк. Я
загодя сказал Маргрете, что скоро достигну своей цели и что это
произойдет, вероятно, либо вечером в четверг, либо утром в пятницу.
Это случилось вечером в четверг. Я выскочил из подсобки, встал в
дверях из кухни в обеденный зал, поймал взгляд Маргреты, поднял обе руки
вверх и пожал их сам себе, как боксер.
Маргрета бросила принимать заказ у какой-то семьи и зааплодировала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56