на первом месте — министерское кресло и прочие личные интересы. Зная это, можно водить его за нос.
Один из заместителей директора проектного института однажды высказал мнение, противоположное мнению Тянь Шоучэна, чем обидел его. В результате ему три года не давали работы. Он обратился за поддержкой к Ван Фан- ляну, и тот как-то сказал министру: «Говорят, этот замдиректора критиковал тебя во время „культурной революции"?»
Тянь Шоучэн, не зная, какое снадобье держит Ван в своей тыкве-горлянке осторожно ответил: «А ты не слушай, что говорят!»
Но Ван Фанлян как ни в чем не бывало продолжал: «Ай-яй-яй, тебе просто пытаются испортить репутацию. Многие люди говорят, что его три года не допускают к работе именно потому, что он столкнулся с тобой, а ты ему теперь мстишь».
На следующий же день Тянь Шоучэн восстановил замдиректора.
Был у Ван Фанляна еще один знакомый, которому Тянь не предоставлял работы. Просчитав все возможные варианты, Ван сказал министру: «Ты дал бы этому Чэню работу...»
«А что такое?» — спросил Тянь Шоучэн.
«Раз ты им не занимаешься, ему придется пойти в отдел по трудоустройству, и тогда получится, что его облагодетельствует отдел, а не ты. А Чэнь, между прочим, еще и больных врачует, владеет традиционными методами лечения и берется за самые трудные случаи. Он сейчас очень известен, и среди его пациентов кого только нет». Сказав это, Ван Фанлян понизил голос: «Еще поговаривают, что он очень остер на язык».
Не прошло и недели, как Чэнь стал начальником управления.
Ван Фанлян с искренним участием сказал Сяо И:
— Советую подойти с этой формулировкой к Тянь Шоучэну и спросить: если несогласие с одним из заместителей премьера — это грубая политическая ошибка, то как квалифицировать широко распространенные разногласия с заместителем премьера Дэн Сяопином? И какой смысл в том, чтобы хватать не того, кто украл корову, а того, кто выдернул колышек?
В это время к ним подошел какой-то хозяйственник и обратился к Ван Фанляну:
1 Тыква-горлянка, в которой хранились различные снадобья,— неотъемлемая принадлежность старинных китайских знахарей и кудесников. Со временем это выражение стало крылатым.
— Товарищ Ван, вы вчера после работы не закрыли окно, всю комнату забило пылью, так что доставили хлопот уборщикам!
— Да-да, я забыл, извините, пожалуйста.
Сяо И небрежно бросил на стол только что отпечатанные документы, которые он принес из машинописного бюро. Несколько верхних листов слетели со стола и спланировали на пол. Но секретарь не бросился их поднимать, а подкинул ногой, и они отлетели еще дальше, к стене.
Эти документы были без шапки и без подписи. Каждый иероглиф, казалось, надменно, со скрытым коварством наблюдал за Сяо И:
1. От министерства тяжелой промышленности на XII съезд партии уже выбран один руководитель министерства; двое других кандидатов не должны принадлежать к руководящим работникам того же ранга.
2. Возраст кандидатов не должен превышать 65 лет.
3. Два других представителя должны выбираться из производственных кадров министерства.
В правом углу стояло «Совершенно секретно» и знак распространения по всем подразделениям.
Раз уж министр дошел до такого бесстыдства, почему прямо не написал, что не разрешается выбирать Чжэн Цзыюня? Смел, однако! В центре страны, в Пекине, в министерстве, непосредственно подчиненном Госсовету. Это недостойно коммуниста! Сяо И вспомнил рассказ Марка Твена «Как меня выбирали в губернаторы». Да только сейчас совсем другая эпоха.
Секретарь с удовольствием сжег бы всю эту кипу бумаг. Сложив руки на груди, он нервно ходил по кабинету. Конечно, во всем этом есть свой умысел, своя последовательность, включая и этот самый мобилизующий доклад, который делает министр в актовом зале. Мобилизующий на что? На то, чтобы не избирали его соперника!
Сяо И чувствовал, как сердце его сильно забилось. Он даже сказал себе: «Спокойно, спокойно! Какое тебе дело до всего этого, какая разница, кого выберут?» Но в душе его рос и креп другой голос, и этот голос гневно говорил: «Ты ведь коммунист! Сможешь ли ты смотреть на это дело сквозь пальцы, и что будет означать твое бездействие?»
Тут он вспомнил, как были растоптаны все его искренние помыслы во время «культурной революции», и сдержал себя. Опять жертвовать собой во имя других? Других? Но кого именно? Разве быть делегатом — это частное дело одного человека? Разве избрание пользующегося доверием, отвечающего всем критериям делегата — это не право и долг каждого коммуниста? Ведь не выбрать Чжэн Цзыюня — значит позволить Тянь Шоучэну, который думает только о своих шкурных интересах, представлять коммунистов всего министерства и провинции, а затем даже пролезть в ЦК и пользоваться еще большей властью ради неправого дела. Он снял телефонную трубку...
Нет, подожди, подумай, тот ли это человек? Он снова положил трубку. Наверное, так всегда: в критический момент, когда нужно решить важнейший вопрос, недостает какой-нибудь мелочи. Секретарь задумался, подперев голову кулаком.
Зазвонил телефон. В трубке раздался голос жены Тянь Шоучэна.
— Тянь? Товарища Тяня нет? Передайте ему, чтобы он сегодня пораньше вернулся домой. Министр легкой промышленности ждет нас вечером в гости!
Ни здравствуйте, ни спасибо, как будто секретарь — автоответчик.
Сяо И знал этого министра: на пятой сессии ВСНП 1 именно он предложил отразить в конституции право отдельных руководителей на особые привилегии. Все это одна шайка, все они связаны между собой. Наверное, они и будут формулировать решения XII съезда.
Секретарь взял из пачки документов один листок, сложил и засунул в карман. Остальные спрятал в ящик письменного стола Тянь Шоучэна. Потом запер кабинет и, шагая через ступеньку, вышел из здания. На стоянке нашел свой велосипед и помчался к дому Чжэн Цзыюня. Он был похож на Дон Кихота, оседлавшего Росинанта, хотя сам он ощущал себя летящим на быстром гордом скакуне под цокот копыт и звуки боевых труб.
1 Всекитайское собрание народных представителей.
Чжэн Цзыюнь просто не мог поверить. Он в ярости скомкал бумагу, потом снова расправил ее. Первый, второй, третий пункт — все отпечатаны четко и ясно, и каждый нацелен прямо в него. Он бросил бумагу на чайный столик и сел на диван. В сумерках раздался протяжный звук, как будто играли на кларнете. Чжэн вспомнил звук старинного рожка.
Он слышал, как Ся Чжуюнь привела внука. Наверное, купила ему новый игрушечный пулемет: вся квартира наполнилась тарахтеньем и криками. Чжэн Цзыюнь нетерпеливо встал и закрыл приотворенную дверь. Однако все равно было слышно, как кричит Ся Чжуюнь:
— Нельзя прыгать в туфлях на диван!
— Нельзя дергать кошку за хвост!
— Ах ты, негодный мальчишка, зачем бросил мыло в термос?
— Нельзя трогать этот горшок с цветами!
— Нельзя... Нельзя...
Веселая жизнь! Если б жена узнала, что он недавно подал заявление об уходе на пенсию, то, конечно, подняла бы еще больший шум. Когда мужчина связывается с женщиной, он должен понимать, что это конец. Вечно все шиворот-навыворот, все вверх дном.
— Та-та-та!
Наверняка за дверями этот сорванец с пулеметом. Чжэн открыл дверь, мальчишка стоял прямо перед ним, раздвинув ноги. Фуражка слишком велика, наехала на глаза. Он уставил дуло пулемета в живот деду.
— Руки вверх и сдавайся, а то я тебя убью!
Чжэн Цзыюнь поднял обе руки:
— Хорошо, хорошо, сдаюсь, выхожу из игры.
Мальчишка загоготал, как будто застучал маленький
ткацкий станок, и, горланя победную песню, убежал.
Сдавайся! Чжэн Цзыюнь слабо усмехнулся. В его лексиконе никогда не было этого слова.
Чтобы чувствовать себя свободнее в борьбе с Тянь Шоучэном, он несколько раз подавал заявление об уходе. Администратором можно не быть, но нельзя отказываться от избрания на партийный съезд, потому что это не его личное дело, а козырь в общей борьбе. Чжэн видел, как после 3-го пленума, когда развернулось урегулирование народ
ного хозяйства, выявилась особая группа людей — эти существующие в любом историческом движении «леваки» или консерваторы, остатки приверженцев «банды четырех»,— и все они стараются сплотиться, укрепить свои позиции. Не до конца еще решена задача улучшения жизни в городах, жилищный вопрос, проблема цен, существует множество трудностей, возникших в результате многих лет ошибочной экономической политики. И все это именно потому, что не устранено влияние ультралевой идеологии. Вплоть до 3-го пленума, то есть до 1978 года, в экономике по-прежнему процветали чрезмерное накопление, завышение показателей, раздувание капитального строительства, пренебрежение интересами народа, пустозвонство, что в свою очередь вызывало недовольство масс. И все это теперь пытаются свести к тому, что ошибочна линия 3-го пленума. Открыто говорить об этом не смеют, стараются повыше поднять знамя модернизации, но духу решений пленума противостоят. Ведь на деле модернизация и 3-й пленум связаны неразрывно; не будь в верхах поддержки курсу «четырех модернизаций», и пленума не было бы. Естественно, находятся люди, пытающиеся мутить воду.
Чжэн Цзыюня все больше одолевали тяжелые думы. Нельзя сказать, что в нашей партии нет настоящих кадров или нет людей, понимающих объективные законы экономического развития, умеющих профессионально управлять экономикой, видеть кризисы и противоречия. Беда в том, что дефицит демократии мешает людям говорить правду, заставляет их лгать. Вот так и появляются лица, подобные Тянь Шоучэну, которые сегодня выступают «за», завтра «против», на словах «за», а в душе, скорее всего, «против».
После освобождения все жители страны были охвачены единым порывом, стремились к осуществлению одной великой цели, заложили базу индустриализации, которая и сейчас продолжает играть очень большую роль. А потом все решили, что цель совсем близка, только руку протяни. Ради доморощенных плавок стали рубить деревья, пускать котлы на металлолом, критиковать неугодных специалистов, срывать «буржуазные» знамена — все пришло в беспорядок. Не успели выйти из этого трудного периода, как начались десять лет хаоса, о которых и говорить тяжело.
И только на 3-м пленуме была выработана стратегия, определившая, что при строительстве социалистической экономики надо учитывать особенности страны и национальный дух.
Если рассуждать последовательно, то коммунистическая партия — это прежде всего революционная деятельность, всеобъемлющее преобразование старой системы с целью придания нового импульса развитию производительных сил. Кажется, это уже не должно вызывать споров. Но сила укоренившихся за несколько десятилетий привычек делает процесс преобразований нелегким. Трудности серьезны, препятствия велики, промедлить — упустить возможности, поспешить — шлепнуться в грязь... Сюда же примешиваются и интересы отдельных людей, ломающие первоначально логичный замысел. Прими хоть тысячу постановлений, но у меня свои твердо установленные правила: сначала я хочу присмотреться, попробовать, подумать, а уж потом взяться за дело... Да, осуществление реформы — это борьба, и на нее нужно потратить очень много сил.
Устоявшиеся привычки могут нанести немало вреда. В старину все китайцы отпускали длинные волосы, но когда воцарилась маньчжурская династия Цин \ стало обязательным выбривать часть головы и носить косу. В то время нашлось много достойных людей, которые противились этому порядку. Отговаривались болезнями, уважением к предкам и не хотели брить голову. В конце концов подчинялись, потому что голова все-таки важнее волос. А когда через два с лишним века начали срезать косы 2, многие не хотели этого делать, как будто коса определена человеку с сотворения мира. Они уже забыли, что в старину ни у кого из китайцев кос не было.
А сам Чжэн? Ему скоро семьдесят, а он все еще не сказал ни слова правды в открытую. Чего он ждет? Он ведь не боится, что на него навесят ярлык правого оппортуниста или каппутиста — это было уже много раз. Может быть, он погибнет на поле боя, но рано или поздно его
В ходе революции 1911 —1913 гг., в результате которой была свергнута монархия.
поймут и оценят, потому что жизнь всегда идет вперед, он верит, что истина в этом.
На этой мысли сердце Чжэн Цзыюня успокоилось. В его страстной, горячей мечте нет ничего, за что ему может быть стыдно перед людьми. Он решил прямо поговорить с Тянь Шоучэном об этом позорном листе бумаги.
Тянь Шоучэн никак не думал увидеть Чжэн Цзыюня сидящим у него в кабинете. Да, гость не из приятных! Министр спросил бесцветным голосом:
— Здоровье получше? Почему не побыл еще пару деньков дома, не отдохнул?
Чжэн Цзыюнь держал в руках сигарету и разминал ее, не зажигая. Так опытный солдат перед тем, как начать стрелять, тщательно исследует затвор своей винтовки. Они молчали, словно два противника на поле боя, ожидающие сигнала к атаке.
— Садись! — по-хозяйски сказал Чжэн Цзыюнь, потом брезгливо взял двумя пальцами бумагу, лежавшую на чайном столике, и протянул министру: — Товарищ Шоучэн, ты мне можешь кое-что объяснить? Что это такое?
Тянь Шоучэн, как иностранец, не разбирающий китайских иероглифов, долго смотрел на лист бумаги.
— Откуда это к тебе попало?
— Откуда попало — не имеет значения. Я, как заместитель секретаря партийной организации и твой заместитель, имею право требовать от тебя ответа на свой вопрос.
Чжэн зажег сигарету и медленно затянулся, не поднимая головы, не глядя на Тянь Шоучэна. Торопиться некуда, время есть. Было тихо, все звуки куда-то исчезли, министр слышал, как бьется его сердце. Удар за ударом, будто капли крови падают на стол — медленно, тяжело. Казалось, эти удары слышно далеко-далеко, а вокруг бессчетное количество глаз, разглядывающих его, так что увильнуть, отказаться от поединка невозможно. Он выдавил из себя:
— Это... не что иное, как попытка расширения круга делегатов. Чтобы донести до съезда мнения максимально широких слоев коммунистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48