Один, два, три... всего восемнадцать.
«Мо Чжэн — это кто? Ваш сын?»
Голос Е Чжицю вдруг изменился, как будто охрип: «Нет, у меня нет детей. Это, можно сказать, мой друг, хотя он гораздо моложе меня».
Женщины замолчали, ему показалось, что они куда-то исчезли. Вдруг Е Чжицю сказала: «Он уже должен прийти. Мне почудилось, я слышала какой-то шум.— Она позвала: — Мо Чжэн!»
Юноша пришел в смятение. Он никак не мог догадаться, кто пришел, не знал даже, видел ли он когда-нибудь эту женщину. Как себя вести, что сказать?
Нет, в ней не было той красоты, которая сразу потрясает своей необычностью, уникальностью. Она была похожа скорее на чистую ключевую воду, что медленно, по капле просачивается из источника, скрытого под камнями. Юноша не был поражен, словно ударом молнии, но почувствовал, как в душе его что-то начинает меняться — под действием глубокого, хотя и не яркого, впечатления. Вместе с тем он испытывал безотчетное отчаяние, точно пытался поверить в то, что никогда не может сбыться.
Она протянула руку:
— Меня зовут Юаньюань. Не очень красивое имя, но ничего получше я себе так и не подобрала.
Может, она догадывается, что он слышал их разговор? Мо Чжэн присмотрелся к ней внимательней. Что за черт! В глазах темно. В комнате, что ли, полумрак — ничего толком не разглядишь.
У нее была легкая маленькая рука. Он еле пожал ее, боясь сделать больно, и отпустил.
Юаньюань села на табуретку. Табуретка была сломана и сразу угрожающе накренилась назад. Девушка покачнулась, вскрикнула, и Мо Чжэн, подскочив к ней, поддержал ее одной рукой.
Е Чжицю погрозила ему:
— Просила я тебя выбросить, да разве ты соберешься. Вот, человек чуть не упал!
Юаньюань, опомнившись от испуга, спросила:
— У вас такая реакция, вы, наверное, занимаетесь спортом?
Мо Чжэн стоял, держа в руках сломанную табуретку, и не знал, что сказать. Девушка вдруг кокетливо заглянула ему в глаза:
— А вы не могли бы рассказать мне до конца историю Жана Вальжана?
Он почувствовал, что ей невозможно отказать. Так смотрят только женщины, которые окружены всеобщей любовью. И Мо Чжэн с трудом выдавил из себя:
— Боюсь, я не сумею рассказать так, как надо...
— Я буду приходить к вам каждый вечер в полвосьмого,— промолвила Юаньюань, не отдавая себе отчета, почему она командует этим парнем, которого видит в первый раз. Девушка чувствовала, что поступает своевольно, как бы по капризу. Но почему? Она никогда не позволяла себе подобного со сверстниками, однако сейчас случилось что- то необычное. Юаньюань словно ощутила, что может повелевать Мо Чжэном — только она, и никто другой. Но откуда такая уверенность? Когда он поддержал девушку, она почувствовала силу его руки и словно признала в нем мужчину. О небо, на что похоже ее поведение?! Она подняла голову и, не глядя на Мо Чжэна, сказала:
— Я пойду, тетя Е.
И ушла, словно унеся с собой из дома все тепло. Мо Чжэн поставил сломанную табуретку на пол и сел рядом на другую. Он смотрел на эту поломанную табуретку и вспоминал миниатюрную фигурку Юаньюань. Действительно миниатюрную — девушка едва доходила ему до плеча.
В тот вечер юноша слонялся взад-вперед по своей комнате. Е Чжицю не выдержала и крикнула из-за двери:
— Мо Чжэн, ты будешь спать или нет? Хоть бы сапоги снял. Так топаешь, что кажется, будто на меня едут танки. Голова трещит!
Давно уже он ничем не занимался с таким усердием, тем более языком и грамматикой. Как было бы хорошо, если бы он был литературоведом или переводчиком. Тогда он смог бы смело глядеть в ее веселые глаза.
Почему он в свое время без всякого умысла оставил себе именно эту книгу? Он и сам не понимал. Когда его родителей арестовали, он из разбросанных по полу вещей взял только «Отверженных». Может быть, потому, что мать читала ему роман Гюго еще в детстве и это навсегда осталось у него в памяти. Он очень любил Жана Вальжана за его большое, благородное сердце, потом проникся симпатией и к полицейскому инспектору Жаверу. А может, он узнавал в Вальжане самого себя?
Читая и пересказывая роман, он внимательно следил за реакцией Юаньюань. Так же ли сильно нравится ей Жан Вальжан? Впрочем, какое это имеет отношение к нему, Мо Чжэну? Почему она его так интересует? И знает ли она о его прошлом? Е Чжицю, конечно, не могла рассказать ей всего. А если бы девушка знала, как бы она отнеслась к нему? Ведь Жан Вальжан всего лишь литературный персонаж, а жизнь и литература — вещи разные. Его прошлое может только напугать и оттолкнуть девушку, которая наверняка воспитана традиционно.
Мо Чжэн даже начал завидовать Гюго — этому старику, который жил более ста лет назад, но по-прежнему был способен тронуть сердце современной девушки, вызвать слезы. Если б можно было собрать ее слезы, сделать из них ожерелье и носить его... Мысли Мо Чжэна путались. Украшать себя ожерельем — не мужское дело, лишь дикари этим забавляются. Иногда юноша вдруг пугался самого себя: куда его несет, в какую бездонную пропасть он падает? Он так много страдал, что если сейчас снова поскользнется, то это будет стоить ему жизни.
Его терзания не укрылись от взора Е Чжицю. У нее никогда не было детей, но в каждой женщине живет материнский инстинкт. Она не могла не переживать за Мо
Чжэна, не понимать, что все это может плохо кончиться. Ведь Юаньюань из высокопоставленной семьи, и хотя ее мать груба, есть ведь еще и отец — как он на это посмотрит? Чжэн Цзыюнь, конечно, человек достаточно широких взглядов, мыслит по-новому, но всему же есть границы. Трудно сказать, что он подумает по этому поводу. Если Юаньюань не посчитается ни с чем и согласится выйти за Мо Чжэна замуж, сможет ли она противостоять влиянию многочисленных внешних обстоятельств? Ради Мо Чжэна — этого, в сущности, мальчишки, которого можно только пожалеть,— Е Чжицю обязана пресечь развитие событий. Как-то она спросила Юаньюань: «А ты знаешь, на кого похож Мо Чжэн?» — «На кого?»
Е Чжицю долго смотрела на эту чистую, непосредственную девушку и наконец ответила: «На Жана Вальжана. Причем не с лучшей стороны». «Да?» — откликнулась Юаньюань и ничего больше не добавила. На лице ее не было заметно ни испуга, ни сожаления.
«А ты понимаешь, что это значит?» — «Что?» — «То, что этот парень совсем не годится для амурных дел»,— выговорила Е Чжицю, как будто сбрасывая с себя тяжелую ношу.
«Да?» — повторила Юаньюань, сосредоточенно листая иллюстрированный журнал. Она еле сдерживала гнев и стыд — вот-вот расплачется. Можно подумать что она без зазрения совести липнет к Мо Чжэну, но ведь это неправда. Наоборот, это за ней многие увиваются. Только выйдя из дома Е Чжицю, она смогла спокойно поразмыслить. Итак, он — Жан Вальжан, нельзя и мечтать о любви к нему. Но тогда выходит, что с ним вообще нельзя иметь дело. Бедный Мо Чжэн! Сердце ее наполнилось болью, на глаза навернулись слезы, но теперь уже не от гнева и стыда. Почему же она плачет? Потому что на холст, который до этого был серым, талантливый художник положил несколько цветных мазков, и холст вдруг заиграл. Любит ли она Мо Чжэна? Этого она не знала. Она лишь хотела помогать ему и наблюдать его покорность. Это всего лишь жажда обладания, еще не любовь, но она может стать любовью. Хотя за что, собственно, любить Мо Чжэна? Он никогда не сможет посту
пить на французское отделение в университет, у него никогда не будет много денег, его не примут в партию. Он не лидер. Но он первый побежал в больницу, когда нужна была кровь для соседского ребенка,— медсестра даже подумала, что он родственник. А какую красивую птичку он недавно выпустил, когда она влетела к нему в окно... Так, что еще? Больше вроде ничего. Для других это пустяки, особенно птичка, но для нее, Юаньюань, это очень важно. Да и кто может сказать, за что любишь?
Глупая она все-таки девчонка!
У Фанфан муж — аспирант экономического факультета... Юаньюань видела его статьи, в них все время приводятся цитаты из Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Мао Цзэдуна, а что сам автор думает, извините, неясно. Можешь раскрыть любую страницу полного собрания сочинений Маркса и Энгельса, начать читать вслух, и он тут же наизусть продолжит цитату — совсем как раньше зубрилы конфуцианского «Четверокнижия» и «Пятикнижия» \ Но однажды Юаньюань задала ему вопрос: «Известно, что Ленин определил империализм как высшую стадию капитализма, загнивающий, уходящий строй, как канун пролетарской революции. Хорошо. Но если сейчас в какой-нибудь стране капитализм дойдет до своей последней стадии, то когда там начнется пролетарская революция и в каких формах она будет развиваться?» Аспирант в ответ ни с того ни с сего начал повторять слова Ленина о Каутском. Юаньюань становилось смешно, когда она видела, как ее сестра с разинутым ртом внимает своему мужу, а тот, словно магнитофонная лента, воспроизводит целые абзацы из очередной статьи. Все его способности к экономике выражались только в пронырливости и скупости. Он не выбрасывал ни одного синтетического пакета, а деньги считал даже лучше своей бережливой матери — наверное, потому что она не училась на экономическом факультете. Комедия! Чтобы Юаньюань выбрала себе такого же мужа? Подумать тошно!
У папы и у мамы много денег, но счастливы ли они?
Собрание книг конфуцианского канона; будущий чиновник старого Китая, сдававший государственные экзамены на получение ученой степени, обязан был в совершенстве знать канонические тексты.
Когда они в последний раз говорили по душам, откровенно? Когда стояли рядом у окна, глядя на дождь, падающие листья, или любовались заснеженными ветками? Когда вместе гуляли, кормили голубей, шутили, смеялись? Дома они разговаривают только о делах, да об интригах у папы на работе. Куда же делась их другая, человеческая жизнь?
Презрения некоторых своих сверстников к партии Юань- юань не разделяла. Иные, узнав, что кто-то стал коммунистом, морщили нос и пренебрежительно говорили: «Зачем он полез в это дело?» Сама она считала, что люди могут и должны вступать в партию, но была убеждена, что партийность не единственный критерий в оценке человека.
Так что же, в конце концов, любит она Мо Чжэна или только жалеет его? Ведь любовь — это не благотворительность, а глубокое чувство, при котором нельзя жить без человека. Она должна понять, нужен ей Мо Чжэн по- настоящему или он просто вызывает у нее жалость. Е Чжицю права: не будет ли бесчестным влюбить молодого человека в себя?
Е Чжицю видела, что ее приемный сын исхудал, стал еще более неразговорчив, совсем забросил чтение, перестал играть на пианино. Но она верила, что Мо Чжэну лучше расстаться с Юаньюань — тем более что та порою куда-то пропадала. Е Чжицю никогда в жизни не любила и думала, что все это очень просто, что время вылечит Мо Чжэна. Иногда она даже испытывала некоторое разочарование в Юаньюань — примерно такое же, как в ее отце. Почему он отступил? Ведь та статья была умной, по-настоящему острой, способной довести до белого каления всех этих фальшивых и пустых экономистов. Чего же он испугался?
...Но Е Чжицю ошибалась. Болезнь-любовь приемного сына была уже неизлечима. Каждый вечер Мо Чжэн прислушивался к звукам шагов в парадном: вот шаги ближе, ближе — нет, кто-то прошел выше. Безнадежность и отчаяние разрастались, заполняли сердце. Время тянулось мучительно долго. Десять часов, значит, она уже не придет, значит, нужно ждать следующего вечера, опять мучиться и ждать. Он хорошо знал, что такое отчаяние, но на этот раз оно было таким сильным, что пугало его самого.
Мо Чжэн не мог пойти и разыскать ее. Ему оставалось только ждать. Слишком разное у них положение, поэтому он должен был лишь сидеть неподвижно и ждать. Если бы он не был похож на Жана Вальжана, он мог бы бороться за нее, спорить, заставить полюбить себя, у него хватило бы сил и решимости. Но сейчас ему остается только терпение и надежда. Может, она решила поиграть с ним из охотничьего азарта? Вряд ли, она совсем не так легкомысленна.
Много раз она признавалась: «Ты знаешь, я опять врала». «Врала?!» — Он не понимал ее. Ничего не поделаешь: мысли у девчонок скачут так, что самому умному парню не понять, не догадаться. «Врала! — чистосердечно подтверждала она.— Мама меня спрашивает: «Куда это ты бегаешь каждый вечер развлекаться?» — От того, как она произносила «развлекаться», Мо Чжэну почему-то становилось не по себе.— А я и говорю: «Я хожу изучать французский». Ты должен обязательно научить меня хотя бы паре предложений. Чтобы я им выдала».
Потом она научилась, смешно выговаривая французское «р», произносить какую-то бессмыслицу. Но это было и не важно, они понимали все без слов. Только любящие могут так понимать друг друга.
Она догадывается, она все чувствует, однако в их отношениях ему отводится пассивная роль. Он имеет право только ждать, ждать ее решения. Но, может, она ничего особенного не испытывает, и это как раз для нее естественно? Из чего же тогда сделано ее сердце? Он помнит, что, когда был маленьким, мама часто молилась деве Марии. Ему некому молиться. Только Юаньюань. А может, он сам не все понимает? Может, он самый настоящий Жан Вальжан?
Отчаяние...
Мо Чжэн не услышал, как открылась дверь. Лицо Юаньюань было каким-то строгим, будто за плечами у девушки осталась дорога тоски и печали. У Е Чжицю дрогнуло сердце, когда она увидела Юаньюань. У девчушки ее возраста не, должно быть такого лица. И тут Е Чжицю подумала, что она, всегда считавшая себя мудрой и проницательной, ничего не знает об этой области чувств,
о том, как должно быть и как не должно. Она поняла только одно: что ей сейчас нужно уйти к себе в комнату и не мешать. И она ушла, печалясь и радуясь одновременно, раздумывая о том, что будет дальше.
Но дальше ничего особенного не случилось, если не считать того, что сказали друг другу их глаза.
Юаньюань на что-то рассердилась и отвернулась от него. Завитки волос у нее на затылке сводили Мо Чжэна с ума. Они так близко, можно дотянуться губами. Нет, сначала он должен сказать ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48