Общежитие для рабочих и служащих уже достраивалось. Тем самым в жилищном вопросе, мучившем всех больше десяти лет, наметился некоторый просвет. Ли Жуйлиню показалось, что три месяца, которые он здесь отсутствовал, могут быть определены древней поговоркой: «За один день, проведенный в волшебной пещере, в мире прошла тысяча лет».
Но У Годун глядел на новое общежитие с грустью. Строить его было нелегко, потому что Стройбанк не желал давать деньги. Тогда часть комнат Чэнь Юнмину пришлось пообещать банковским служащим. Короче говоря, он был и честен, и оборотлив. Стройконтора предложила такие
условия: за год они закладывают фундамент, за второй год ставят коробку, за третий отделочные работы. Чэнь Юнмин подумал, что за это время банк может выдвинуть новые требования, стройконтора тоже потребует себе навар, и тогда заводу вообще почти ничего не достанется. И он решил строить общежитие собственными силами. В каждом цехе двое стали выполнять работу за троих, чтобы платить стройконторе и тем рабочим, которые трудились под ее руководством. Какой цех выделял рабочих на строительство, тот и комнаты получал. И строили гораздо быстрее, чем обычно. Но законно ли они поступили со Стройбанком?
По этому поводу У Годун специально ходил к Чэнь Юнмину и предостерегал его, уговаривал не нарушать финансовой дисциплины. Чэнь ответил: «Мы вынуждены использовать гибкие методы, иначе не проживем, но эти методы все же находятся в пределах законности. И народу хорошо, и государству никакого ущерба. Противозаконного мы ничего не делаем».
Он с утра до вечера ломал голову, чтобы найти всякие ходы и выходы, помочь производству и улучшить условия жизни рабочих. Иногда он казался себе каким-то рыночным торговцем, который поджидает покупателей, чтобы сбыть им кур или уток, а на вырученные деньги откармливать новых цыплят и утят.
Ли Жуйлинь был консерватором только в политических вопросах, но в остальном смотрел на мир шире У Годуна.
— Ничего тут особенного нет,— успокоил он его,— на свете есть вещи и поважнее! Расскажи лучше, как твой гепатит, вылечил?
— Вылечил! — вздохнул У Годун и возбужденно затряс головой. В его вздохе красноречивей всяких слов отразилось, сколько страданий он вынес.
Ли понял его. В конце концов, они были почти ровесниками и на многое смотрели одинаково.
— Гляди,— сказал он,— будь осторожен, чтобы снова не расхвораться!
Пока они говорили, к заводу подъехал Люй Чжиминь. Легко, точно стрекоза, прикасающаяся к воде, он спустил
с педали ногу, сделал вид, что слезает с велосипеда, и, выплюнув изо рта окурок, проехал в ворота.
— Ну-ка, слезай сейчас же! — громко крикнул Ли Жуйлинь, а про себя подумал, что сейчас он откроет счет — оштрафует этого нахала.
Люй Чжиминь остановился как вкопанный и заморгал:
— Что случилось?
— Что случилось? Выкладывай юань!
— Почему?
— Потому что на стенке правила повешены. За нарушение — штраф.
Парень продолжал моргать, но уже недовольно. Ли Жуйлинь и У Годун взволновались. Их не то беспокоило, отдаст он юань или нет... Если отдаст, то так ему и надо, а если нет — значит, будут посрамлены новые правила. И то и другое их одинаково устраивало, поэтому они и воодушевились. Главное для них было — вдеть Э- кольцо в ноздри непокорной молодежи и повести ее, как быка на веревке.
— Порядок нарушать горазд, а как штраф платить, так будто кусок мяса с него срезают! — продолжал Ли Жуйлинь. В его словах звучало злорадство, потому что на собрании, когда ликвидировали заводской политотдел, Ли выскочил на трибуну и закричал: «О чем вы все думаете? Разве это социалистический путь?», а молодежь в ответ на его выкрик захохотала и засвистела, и первым среди буянов был Люй Чжиминь.
— Об этих правилах директор всему заводу объявлял! Ты что, не знаешь? — вставил У Годун.
Люй Чжиминь неохотно полез в карман куртки. Раз об этом говорил сам директор, придется подчиниться. Но У Годуну он сейчас ответит, чтоб не зазнавался, хоть тот и начальник его цеха. И тут Ли Жуйлинь вдруг вспомнил, на каком старом велосипеде и в каком драном пальто уехал недавно отец парня.
— Ладно,— сменил он гнев на милость,— запомни до следующего раза, а сейчас подбери-ка окурок да брось его в урну!
Парень послушался, посмотрел исподлобья на своего благодетеля, сел на велосипед и покатил.
У Годун удивленно повернулся к Ли Жуйлиню:
— Старина Ли, ты что-то...
— Ну а почему обязательно с него начинать? Мы сперва начальников потрясем, это ведь их изобретение, правда?
Несколько молодых рабочих условились сразу после обеда переговорить по одному «важному делу». Поели, вышли, а Ян Сяодуна почему-то нет. Куда же он делся, может, обедает еще? Вернулись к столовой, глядь: Ян Сяодун, подбоченясь, стоит в дверях и разговаривает с Люй Чжиминем. У того на носу модные зеркальные очки, глаза как у стрекозы, но вид понурый и растерянный. А Сяодун брови нахмурил, губы поджал — не поймешь, то ли ругает человека, то ли дурака валяет. У Бинь сразу почувствовал, что это неспроста, однако крикнул беспечным тоном:
— Ну вот, набили брюхо, а теперь застряли!
Ян Сяодун повернулся и, по своему обыкновению,
рубанул с плеча:
— Здесь весь завод на обед собирается, но вы поглядите, много ли тут людей в зеркальных очках? — Он снова зыркнул на Люй Чжиминя.— Кроме тебя всего двое, и ты знаешь, что они за птицы.— Он еще больше посерьезнел.— Добром говорю, в нашей бригаде такого не разводи! Ты что за человек, в конце концов, за кем гонишься, кому подражаешь?
— Ладно, спрячь ты эту игрушку, не томи! Тоже мне, «фальшивый эмигрант»! — прошипел У Бинь и сорвал с Люй Чжиминя очки.
Гэ Синьфа, прищурившись, взглянул на небо. Собственно, прищуриваться было незачем, потому что солнце целый день скрывалось за серыми облаками и клубами дыма.
— При солнце носи на здоровье,— сказал он,— но зимой-то они к чему?
— Когда вы меня выбирали бригадиром,— продолжал Ян Сяодун,— я сказал вам: все вы, тринадцать человек, будете моими заместителями. Если в бригаде что случится, попробуйте представить себе, что бы вы сделали на моем месте, и все пойдет как по маслу. Ты ведь тоже согласился?
Люй Чжиминь кивнул. Ян Сяодуну он никогда не противоречил, потому что для молодых людей самое главное — справедливость. Сейчас Ян его ругает, но однажды | он заступился за Люя перед начальником цеха, когда тот выговаривал парню за узкие брюки: «Да, их любит носить шпана, однако это вовсе не значит, что человек в таких брюках обязательно плох, а в замасленной робе обязательно хорош!»
Что же касается раздоров Люй Чжиминя с отцом, то трудно сказать, кто из них прав. Старик небось мало что соображает, жалуется на сына каждому встречному: дескать, он постоянно дерзит старшим, по утрам встает с трудом, воду из таза после мытья за собой не выливает, а оставляет неизвестно на кого. Человек не заметит, заденет ) таз — и грязная вода на полу. Вечером сын возвращается поздно, врет, будто на заводе дела. А в кровати под матрацем зачем-то прячет большой нож — не иначе как хочет отца прирезать. Недавно притащил домой новый таз и махровое полотенце — может, украл? В общем, старик все время думал о сыне дурно, а тот разобиделся и стал еще своенравнее. Отношения у них вконец испортились.
Ян Сяодун хоть и не верил болтовне старика, но и Люй Чжиминя осуждал за то, что тот цепляется к отцу. Он терпеть не мог всякие дрязги, из-за которых люди друг друга растерзать готовы. Лучше уж спокойно возрази, а еще лучше — объясни. В общем, Люй чувствовал, что бригадир к нему неплохо относится. Таких начальников поискать!
— Ладно, если еще раз надену эти очки, можешь их вовсе отобрать! — сдался Люй Чжиминь. Зачем из-за всякого барахла ссориться с бригадиром?
— Отбирать не стану, а растоптать растопчу! — недвусмысленно пообещал Ян.
У Бинь сунул очки в руки Люй Чжиминя и обратился к бригадиру:
— Ты зачем нас созвал?
Ян Сяодун вытащил из кармана горсть бумажек, которыми они кидали жребий: где отметить только что полученную премию в пятьдесят юаней за образцовое содержание станков. Бумажек было четырнадцать, и на тринадцати из них написано: «Ресторан «Свежий ветер».
— Ишь ты, даже в таких мелочах у нас почти полное единство!- — удивился У Бинь.
— Завтра ведь начинается новый, восьмидесятый год,— сказал бригадир,— после обеда не работаем, будем проводить уборку, а тебя и Гэ я отпущу, чтоб заняли для всех места и заказали еду. Вы ведь народ опытный, так что сами сообразите. Пятьдесят юаней и на еду, и на вино хватит. А мы часа в три закончим, цех запрем — и к вам.
— Ты еще не забыл тот случай? — смущенно спросил Гэ Синьфа.
— Любой опыт рано или поздно бывает полезен, все зависит от времени и места. Теперь вот пригодился и ваш.
Все засмеялись.
Дело в том, что в прошлый раз, когда давали квартальную премию, бригадир специально предупредил У Биня и Гэ Синьфа:
— Смотрите, чтоб в рабочее время не шлялись по харчевням!
Это предупреждение было далеко не лишним, Ян вообще никогда не высказывался зря. Гэ Синьфа и У Бинь были знаменитыми гурманами, все свои премии проедали, и бригадир часто подтрунивал над ними: «Ну что, опять в ресторан? А жениться на какие шиши думаете, чем семью будете кормить?» При этих словах Гэ Синьфа каждый раз с сомнением мотал головой: «А я и не собираюсь жениться, семья слишком сковывает! Ну вот скажи, ты же сам холостяк, разве тебе не вольготно?» Ян Сяодун задумчиво прищуривался: «Вольготно. И все-таки в этой свободе есть горчинка. Холостому жить тоскливо». «Сегодня мы холостые, а завтра женатые! — возражал У Бинь.— К тому же гуляем мы не больше чем раз-два в месяц». «Конечно! — присоединялся к нему Гэ Синьфа.— И что толку н деньгах, когда без жилья все равно не женишься. Вон, погляди на Су на, чуть не на брюхе ползает перед начальством из-за комнаты...» «А я его с невестой скоро на стол к начальнику цеха положу! — подхватывал У Бинь.— Старый прохиндей. Сам небось давно женат, уже двух щенков народил!» — Он всегда ,вспыхивал, когда вспоминал, что у Су на нет своего жилья. «Не надо так говорить,— урезонивал их Ян Сяодун.— Цехом наш начальник управляет не
плохо: не жульничает, властью не злоупотребляет, даже груши и яблоки, которые нам поставляют из деревни, себе почти не берет, боясь нарушить закон. Такого начальника беречь надо! А прав у него совсем немного, он ведь «чиновник с кунжутное семечко» \ Чего с него взять?» «Он должен по крайней мере уважать нас,— продолжал возражать У Бинь.— А то Сун подходит к нему насчет комнаты, так он даже не глядит на него, газеты или объявления читает. Помаринует Суна как следует и спрашивает: «А тебе сколько лет, что так торопишься жениться?» Сун отвечает: «Двадцать семь. Ведь вы в прошлый раз уже спрашивали». Вот как этот начальничек смотрит на нас, рабочих, а мы, между прочим, его подопечные, он должен о нас заботиться! Недавно я читал роман о военном времени, так там один комиссар, назначенный в полк, за три дня запомнил имена всех солдат — больше тысячи человек,— а через неделю уже знал, что у них за семьи. Нам такое и не снилось, хоть у нас в цеху не больше трехсот рабочих...» «Ну, это в романе!» — вставил Гэ Синьфа. «Не перебивай, а слушай. В общем, У Годун говорит: «Ты еще молод, у нас в цеху есть холостяки и за тридцать, так что подожди несколько лет. Партия и правительство сейчас выступают за поздние браки, и ты как представитель рабочего класса должен прислушаться к требованиям государства!» — «Будь я на месте Суна, я бы спросил этого трепача: «А ты сам во сколько лет женился? Нечего мне тут заливать!» — «Увы, Сун слишком робок, он сказал только: «У меня все по-другому, надо жениться поскорее». И что же, вы думаете, ляпнул У Годун? Всегда в людях одно дурное видит! Сразу стал допытываться: «Ты что, натворил что-нибудь?» — «Черт его побери! Будто не знает, что Сун всегда все делает по-хорошему! И такие, как У Годун, еще других воспитывают, в партбюро заседают! Никогда он о нас по-настоящему не заботился, даже за людей не считал. Ни к кому у него душа не лежит. А еще не мешало бы понимать, что мы имеем право и жениться, и мнения свои высказывать, и жилье получать, и в ресторанах есть... Можно подумать, что мы — просто объекты его диктатуры или он — наш надсмотрщик».— «Нет, Сяодун, ты не прав. Хороший начальник следит не только за производством, но и за тем, чтоб сердца его подчиненных сливались воедино — ну вот как ты. Ты с рабочими всегда вместе, и все готовы слушаться тебя, даже если устают. В конце концов, человек — это человек, а не скот, ему нужны тепло, сочувствие, забота. От них рождаются такие силы, каких ни деньгами, ни приказами не добьешься!»
У Бинь и Гэ Синьфа раза два сбегали с работы в ресторан; Ян Сяодун предупреждал их, что в следующий раз придется рассказать об этом начальнику цеха, а тот уж их не помилует. Но парни все-таки снова сбежали после очередной квартальной премии. Когда они вернулись в цех, бригадир задал им основательную трепку: «Я вижу, вы плюете на мои предостережения, не понимаете, что шататься по ресторанам в рабочее время — это нарушение трудовой дисциплины! Ну что ж, тогда сами идите к У Году ну и признайте свои ошибки, чтобы мне не пришлось это делать за вас...» Обжоры отнекивались. Тогда Ян схватил их за руки словно клещами: «Если сами не пойдете, силой поведу! Вместе будем объясняться. Я тоже признаюсь, что из меня никудышный бригадир, поэтому и не могу с вами справиться!»
В результате у парней сделали вычет из зарплаты, но они не обозлились на Ян Сяодуна, ведь он им все растолковал, а не действовал за спиной. Ясно было, что он поступил так из убежденности, а не потому, что хотел сделать себе карьеру, ступая по их головам.
Где-то после трех часов дня начальник цеха заметил, что члены бригады Ян Сяодуна поспешно снимают свои робы, моют руки у крана и переговариваются, как будто задумали что-то важное. Тут только он обнаружил, что среди них нет У Биня и Гэ Синьфа. Он подошел к станку У Биня, провел по нему рукой — пальцы чистые, если не считать следов машинного масла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48