– удивился Лукас.
– Вы знаете о «болезни Персидского залива»? – спросила она.
– Ну, я знаю, что некоторые из солдат, воевавших в Персидском заливе, думают, что подхватили что-то, будучи там. Вы это имеете в виду?
– Да. И у некоторых из них рождаются дети с проблемами со здоровьем.
Лукас казался сбитым с толку.
– Я не уверен, что до конца вас понимаю. Отец Софи был военным? Он участвовал в «Буре в пустыне»?
Она покачала головой:
– Нет, это я воевала.
Он недоверчиво поднял брови.
– Вы шутите. В каком роде войск вы служили?
– В резерве армии, – сказала она. – Я управляла вертолетом в Персидском заливе.
– Ну, – улыбнулся он, – должен сказать, что я впечатлен.
– Ничего впечатляющего в этом нет, – сказала она. – Это было эгоистичным решением с моей стороны. Мне хотелось летать, а резерв казался мне простым путем осуществить это. Но мне приходилось долгое время быть вдалеке от Джо. И в конечном счете, – понизила она голос, – боюсь, это будет стоить моей дочери жизни.
– Вы хотите сказать… вы думаете, вы подхватили там что-то, из-за чего у Софи теперь проблемы с почками?
– Да. У меня самой нет никаких симптомов, но забеременела я Софи сразу же после того, как вернулась из залива. Так что это вполне возможно.
Он покачал головой:
– Нет, этот вариант не подходит. У тех детей уродства, а не почечная болезнь.
– Не только уродства. Я слышала о других болезнях, появляющихся у детей солдат, участвовавших в войне в заливе.
– Но болезни возникают у детей и по другим причинам.
Она вжалась в кресло, почувствовав, как погружается в депрессию.
– Хотелось бы мне вам верить, но я не верю. Я виню себя за то, что происходит с Софи. Мои родители обвиняют меня. А также Джо. Он никогда не говорит об этом, но…
Лукас встал с дивана и подошел к ней. Он сел на кожаную оттоманку перед ее креслом, сложив руки у нее на коленях, и посмотрел ей прямо в глаза.
– Не вас нужно винить, – сказал он.
Его глаза сузились и были очень серьезными, его голос был решительным, он взвешивал каждое слово, как будто было очень важно, чтобы она ему поверила.
– Вы не знаете, – устало произнесла она.
– Я знаю, – сказал он. – Я читал кое-что о «болезни Персидского залива», потому что один из моих друзей был там и заболел вскоре после того, как вернулся. Я думаю, он действительно подхватил там что-то, или же это было последствием прививки от сибирской язвы или же тех таблеток, которые давали им, чтобы защитить от нервно-паралитических веществ…
– Таблетки «пирайдостигмайн бромайд».
Она вспомнила те таблетки и головокружение, которое испытываешь после их приема.
– Не важно, – улыбнулся Лукас. – Но, делая для него исследование, я прочитал про детей, родившихся с различными патологиями. Ни у кого из них не было почечной болезни. А в вашем случае есть немалая вероятность того, что Софи могла унаследовать свою болезнь с отцовской стороны. Пропавшая мать. Не слишком-то много информации о его отце. Так почему же вы изводите этим себя? На ваших плечах и так достаточно тяжелая ноша, помимо этой вины.
Его слова казались вполне логичными, однако он не знал о центральной политике ее родителей и мужа: что бы ни делала Жаннин, все было неправильно.
– А как насчет экспериментальных курсов лечения для Софи? – спросил он. – Вы недалеко ушли от Национального института здоровья или Джона Хопкинса, не правда ли?
– Она сейчас проходит курс лечения в НИЗ, – ответила Жаннин. – Они испытывают новый, ужасно токсичный препарат, чтобы заблокировать накопление калия. Вот чем ее лечат и вот почему ее постоянно рвет. Сегодня я сказала врачу, что хочу прекратить этот курс лечения, и он согласился, что от него ей только хуже. Я не хочу, чтобы она провела последние несколько месяцев своей жизни постоянно болея. Чтобы ее постоянно рвало.
Она опять расплакалась и почему-то не удивилась, когда он прикоснулся к ней – легко, ненадолго.
– Я хочу, чтобы она могла получать хоть какое-то удовольствие в то время, которое ей осталось, – сказала она.
– Вы, безусловно, правы, – согласился он. – Но не отбрасывайте все возможности. Я верю в чудеса.
Она вытерла слезы с щек тыльной стороной руки и улыбнулась ему печально. Каким сюрпризом он оказался! Он был, несомненно, добрее, чем она ожидала, и гораздо умнее, чем она когда-либо могла предположить. И он был на ее стороне.
– Мне нужно вас кое о чем спросить, – сказала она.
Он поднял брови в ожидании.
– Это будет звучать грубо, но не думаю, что у меня есть силы сейчас придумывать, как лучше это сказать.
– Говорите, – подтолкнул он ее.
– Мои родители предупредили меня, чтобы я не разговаривала с вами и не позволяла Софи быть рядом с вами.
– Почему? – Он выглядел искренне удивленным.
– Папа сказал, что, когда вы впервые пришли, вы проявили… ну, вы показались чрезмерно заинтересованным тем фактом, что здесь живет маленькая девочка. И они сказали мне, что, когда вы видите Софи, вы пристально смотрите на нее. Это лишь плод их воображения?
Он улыбнулся и посмотрел на свои руки.
– Нет, это не плод их воображения, но я не думал, что это так заметно. Я понятия не имел, что кто-то думает, что я… – покачал он головой. – Это безумие. Я знал, что не нравлюсь вашим родителям. Они обращаются со мной так, будто я не лучше того удобрения, которое рассыпаю в саду. Я думал, это какой-то… классовый предрассудок. Садовник, занимающий низкое положение. Теперь я, по крайней мере, знаю почему.
– Так почему вы пристально смотрите на нее?
– У меня есть племянница такого же возраста, как Софи, – сказал он. – Маленькая девочка моей сестры. Она живет в Северной Пенсильвании, и я вижу ее только в отпуске. У меня нет своих детей, так что она, в каком-то смысле, заменяет мне моего собственного ребенка. Я обожаю ее. Ужасно балую ее. Когда ваш отец сказал, что в Эйр-Крик живет маленькая девочка, полагаю, мои глаза немного загорелись, – засмеялся он. – Впрочем, я быстро понял, что мы с Софи не будем приятелями, поскольку вы ее ко мне не подпускали. Я думал, что вы красивая ледышка. Теперь я знаю почему. Я также знаю, что вы что угодно, только не ледышка. У меня было совершенно неправильное представление о вас.
– Я полагаю, это касается нас обоих, – сказала она, прикоснувшись кончиками пальцев к его браслету. – Я прошу прощения.
– Извинения приняты.
– Что с вашим запястьем? – спросила она.
– Болевой синдром кисти.
– Вы все время носите этот браслет?
– Ага. Последние исследования показали, что если работаешь, играешь и спишь в браслете, тем лучше для тебя.
– Это из-за без конца повторяющихся движений.
– Ох, – вздохнул он, – я не знаю. Я полагаю, это из-за какого-то садоводческого занятия.
– Вы когда-нибудь были женаты?
Он улыбнулся.
– Двадцать вопросов, да?
Она кивнула. Жажда информации о нем вдруг овладела ею.
– Да, я был женат больше десяти лет, – ответил он. – Мы по-прежнему друзья. Она потрясающая женщина.
– А почему вы разошлись?
– Мы слишком рано поженились, – глубоко вздохнул он. – Нам обоим было по двадцать лет. Нам нужно было еще повзрослеть, и когда мы наконец все-таки выросли, то обнаружили, что у нас очень мало общего. Она была, психологом, а я все время крутился возле растений. Ей хотелось иметь хороший дом, который она могла бы украшать, а я хотел жить на дереве.
Жаннин рассмеялась.
– Где она живет?
– В Пенсильвании. Она звонит время от времени, или я звоню ей. Мы переписываемся по электронной почте. Она опять вышла замуж пару лет тому назад, и, к счастью, ее новый муж понимает нашу дружбу.
– Вам очень повезло, – сказала она.
– Да, так и есть. А как насчет отца Софи? Джо, не так ли? Вы все еще дружите?
– Только когда речь идет о Софи, – сказала она. Трудно было объяснить ее взаимоотношения с Джо. – Он по-прежнему очень близок с моими родителями, поскольку своих родителей у него нет. И они просто в восторге от него. Они все еще называют его моим мужем. Я думаю, они винят меня за наш развод, даже несмотря на то, что у него был роман на стороне. Впрочем, они этого не знают.
– Ой, – вырвалось у Лукаса.
Она никому не говорила, за исключением двух самых близких подружек, о романе Джо. Она позволила родителям думать, что ее решение положить конец их браку было еще одним импульсивным, эгоистичным поступком с ее стороны. Джо умолял ее не отравлять правдой их чувства к нему.
Она посмотрела вверх, на потолок.
– Я поверить не могу, что так много вам рассказываю, – сказала она.
– Вы не обязаны это делать.
– Я хочу.
И она рассказала ему о своей беременности в школе и о вынужденном браке с Джо, о путешествии на байдарках и о мертвом мальчике, который родился у нее.
– Ладно, – сказал он. – Ну, проявили вы некоторую недальновидность, когда вам было восемнадцать. Так большинству детей присуща эта недальновидность! И вы все еще вините себя за это, все эти годы?
– Вы всегда и всех так поддерживаете? – спросила она.
– Только тех, кто этого заслуживает, – возразил он.
Ее взгляд привлекло что-то происходящее на подъездной дороге, возле особняка. Она встала и сквозь голые деревья увидела, как машина ее отца заехала в гараж.
– Мои родители вернулись домой, – сообщила она.
Лукас тоже поднялся.
– Тогда мне лучше вернуться к работе, – сказал он. – Завтра я вставлю стекло в вашу дверь.
Она поняла, что не хочет, чтобы он уходил, но она также не хотела, чтобы родители обнаружили его здесь.
– Спасибо за помощь и за то, что выслушали меня. И за поддержку, – сказала она, провожая его до двери. Она посмотрела в сторону коридора, ведущего в комнату Софи. – Впрочем, я, к сожалению, не верю в чудеса.
Он сделал шаг на крыльцо, затем повернулся, чтобы взглянуть на нее, на его лице была легкая улыбка.
– Я говорю не о религиозных чудесах, – сказал он. – Я не говорю о знаке с небес. Я говорю о чудесах, создаваемых руками человека. Я считаю, люди могут сделать все, к чему прилагают усилия, и где-то прямо сейчас какой-то ученый пытается придумать способ помочь Софи и другим таким же детям, как она. И возможно, у него – или у нее – это получится. Все, о чем я хочу сказать, – это что вам нужно быть открытой для такой возможности. Не переставайте надеяться.
Она кивнула.
– Я постараюсь, – пообещала она. – Спасибо.
Она смотрела, как он взял ведро и пошел к особняку, где включил воду и открыл шланг. Затем она пошла в комнату Софи, проверить, как она там. Софи по-прежнему крепко спала, и Жаннин наблюдала за ней несколько минут, чтобы убедиться, что она дышит. Как часто она делала это в последние дни! Каждую ночь она по нескольку раз вставала, просто чтобы убедиться, что Софи все еще с ней.
Вернувшись в гостиную, она свернулась калачиком в уголке дивана, повернувшись так, чтобы смотреть в окно. Она наблюдала, как Лукас заворачивал один из кустов возле дороги в джутовую мешочную ткань. Он выглядел таким же, как обычно с этого расстояния, однако теперь она смотрела на него другими глазами.
Ее колени были прижаты к груди, и желание, которое это простое ощущение разбудило в ней, застало ее врасплох. Она уже давно отказалась от сексуальной части себя. Так много времени прошло с тех пор, как она чувствовала сексуальное влечение к мужчине, что она убедила себя, что не хочет этого вовсе, не нуждается в этом. Она жила эти последние три года ради Софи. Ее тело было не чем иным, как инструментом, чтобы заботиться о дочке.
И вдруг сейчас, почти виновато, она почувствовала, как жизнь возвращается в это механическое тело. Она представила Лукаса тут, на диване, рядом с собой, с улыбкой в бледных глазах, согревающей ее. Он целовал бы ее, обнимал. Он положил бы ее на диван и сам бы лег рядом с ней, прикасаясь к ней нежно, так, как он прикасался совсем недавно к ее руке. Фантазия была бурной и незванной, а оттого восхитительной, и она поразила ее, когда вдруг дошла до ее сознания. Она ведь больше не была фантазером – мечты лишь мешали справляться с реальностью.
Завтра он придет вставить стекло, и ей нужно быть тут, когда он придет. У нее было ощущение, что Лукас может сделать ее фантазию реальной. Он уже дал ей надежду.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
С того места на кровати Софи, где она лежала, Жаннин могла слышать, как машина едет по дороге, посыпанной гравием. Когда она заехала за поворот возле коттеджа, свет фар прорезался сквозь окно в комнате Софи и упал на лампу в виде Винни-Пуха, стоящую на прикроватной тумбочке. Обычно Лукас припарковывал машину на улице и входил так, чтобы ее родители не знали, что он здесь, но этим вечером все изменилось.
Отложив плюшевого мишку, она попыталась встать, но обнаружила, что не может пошевелиться. Какая-то невидимая сила приковала ее тело к кровати. Она услышала, как Лукас стучит в дверь, и открыла рот, чтобы пригласить его войти, но не смогла вымолвить и слова.
Он постучал опять, и она услышала, как он сам вошел.
– Жаннин?
– Я в комнате Софи, – прошептала она, но он ее не услышал.
Он прошел через маленький домик, и, когда она поняла, что он в коридоре, снова позвала его.
На этот раз он ее услышал. Он вошел в темную комнату и подошел к кровати.
– Подвинься, – произнес он тихо.
Он лег рядом, нежно ее обняв. Она прижалась к нему, и он почувствовал ее дыхание на своей шее, оно было учащенным и поверхностным, но она не плакала. Сейчас, по крайней мере, глаза ее были абсолютно сухими.
На протяжении минут десяти они оба молчали, он держал её в объятиях и поглаживал по спине.
– Ты все еще веришь в чудеса? – наконец спросила она его.
– В те, которые совершает человек, – да.
– Нам бы не помешало сейчас чудо, – сказала она.
– Да, – согласился он. – Не помешало бы.
– Я чувствую, будто меня наказывают.
– За что?
– За то, что отказалась от традиционных методов лечения. За то, что отправила ее на эти выходные в лагерь, игнорируя мнение Джо. Я не обращала внимания на советы врачей, и теперь видишь, что произошло?
– Случилось то, что Софи чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы рискнуть так, как любая другая восьмилетняя девочка постоянно рискует, – сказал он. – Разве ты этого не понимаешь, Жан?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44