До поздней ночи под окнами звучали гитары, серенады. С кастаньетами плясали жгучие, гибкие девушки. Их сопровождали загорелые, сурового вида мужчины. Наваррцы ходили в традиционных байну – красных беретах, отчего казалось, что тесные знойные улицы расцвечены яркими маками.
В таверне хозяйка сервантесовских времен подавала в глиняных мисках касидо – подобие лапши, сваренной из кур и баранины. К вину ставились на стол маслины, фаршированные острой, соленой рыбой, похожей на анчоусы. Все это было вкусно, но приступы боли в печени мешали лорду оценить труд хозяйки.
В первый день праздника святого Фермина Хор посетил торжественное богослужение, побывал в цирке, смотрел бой быков. Однако все это очень мало интересовало посла с особыми поручениями. Он ждал встречи, ради которой предпринял это туристское путешествие.
В цирке все едва не испортили тореадоры. Дон Фернандес, гордость Памплоны, высокий и статный тореадор в ярком опереточном наряде, явился в ложу Самуэля Хора. Он приветствовал посла от корпорации тореадоров и любезно спросил, не возражает ли господин посол, если он посвятит ему быка, с которым предстоит сразиться тореадору. Таков обычай в Памплоне – посвящать бой знатному гостю. Дон Фернандес почтет для себя большой честью…
Самуэль Хор попробовал отшутиться:
– До сегодняшнего дня я полагал, что такие посвящения делают только очаровательным синьоритам, красивым и юным. Кажется, я не обладаю такими качествами…
Тореадор настаивал. Стоило больших трудов отказаться от предложенной чести. Посол с особыми поручениями больше всего боялся привлечь здесь чье-то внимание. Дон Фернандес, скрыв в театральном поклоне обиду, покинул ложу. «Откуда он знает о моем приезде? – раздумывал Хор, следя за ареной, за быком, оглушенным криками и аплодисментами экспансивных зрителей. – Вероятно, это работа того же проворного Суньеро».
Встреча с Гогенлоэ произошла в тот же вечер. Оказалось, что они поселились в одной гостинице. Макс Гогенлоэ напомнил тореадора, приходившего в ложу, – подчеркнуто вежливый, сдержанный, с театральной улыбкой заправского сутенера. Хору он не понравился. Было в нем что-то не внушающее доверия. Слишком быстро со всем соглашался – как нейтралы, присутствовавшие на приеме в Мадриде. Те вот так же распинались в преданности, соглашались оказать любую услугу и, вероятно, в тот же день продали информацию за недорогую подачку. Хор решил держать себя осторожно.
Но излишней осторожности не понадобилось. Деловая часть разговора была краткой. Выждав, когда хозяйка покинет комнату – она зашла, чтобы сменить свечи, – Гогенлоэ сказал:
– Разрешите передать вам привет от немецких друзей.
– Мне?
– Да, вам и лорду Гамильтону. От господина Хорна.
Как ни напрягал Хор свою память, он никак не мог припомнить, кто такой Хорн.
– Извините, я не знаю такого имени, оно ничего мне не говорит.
– Может быть, вам больше скажет имя Рудольфа Гесса? Это одно и то же лицо…
Гогенлоэ выжидающе посмотрел на британского посла: как-то он будет реагировать?
Хор действительно был поражен: заместитель германского канцлера, правая рука Гитлера передает привет герцогу Гамильтону! Это покрепче открытки со стихами Горация! Черчилль будет доволен. Кажется, немецкий эмиссар с внешностью завсегдатая испанских кабачков не такая уж пешка. У Гогенлоэ, видимо, в самом деле большие связи в Германии.
Князь напрасно старался прочесть на лице Хора его мысли. В затруднительных случаях дипломат ссылался на печень, кривил рот, словно от боли.
– Благодарю вас. Вы уполномочены господином Хорном передать что-то еще?
– Нет, только привет… Впрочем, да… Сердечный привет и еще письмо герцогу, – Гогенлоэ протянул Хору конверт.
С едва заметной поспешностью посол положил его в карман пиджака. Он только скользнул глазом по адресу. Для этого потребовалась доля секунды. На конверте стояла надпись: «Герцогу Гамильтону. Шотландия».
– Господин Хорн просит передать письмо по назначению. Если будет ответ, его можно направить в Женеву, господину Бургхардту. Вы знаете господина Бургхардта? Председатель Международного Красного Креста.
– Да, да, я выполню просьбу господина Хорна.
Гогенлоэ допил вино, тонкими, холеными пальцами взял маслину.
– Какой пикантный вкус! Только в Памплоне умеют так фаршировать маслины… Разрешите откланяться, сэр. Счастлив был познакомиться!
Посол проводил гостя. Легкий, не остывший от дневного зноя ветерок тянул в окно. Под его дуновением колыхалось пламя свечей, и на стенах плясали причудливые тени. С улицы доносился веселый гомон, пение, треск кастаньет. Памплона праздновала день святого Фермина. Хор сел в плетеное кресло и, задумавшись, глядел на неровное пламя, на прозрачные струйки воска, стекающие со свечи. Капли быстро мутнели и застывали янтарными сталактитами, нависая над глиняной розеткой подсвечника.
Хор думал о поездке в Памплону. Конечно, немцы ищут примирения с Англией. На каких условиях они хотят заключить мир? Гогенлоэ об этом ничего не сказал. Но он что-то говорил о Гауегофере. Значит, открытка дошла по назначению. У немцев другой метод – сразу берут быка за рога. Посол так и понял визит Гогенлоэ – Гитлер предлагает вести переговоры без второстепенных посредников.
То, что немцы ищут контакта с Западом, не было новостью.
Разные предложения приходили и раньше. Взять ту же поездку Вольтата в Лондон перед войной. А предложения «военной оппозиции», переговоры в Ватикане с помощью папы Пия? Все это одна цепь – поиски соглашения. Самуэль Хор находился в курсе дела закулисных взаимных исканий. Для него Черчилль не делал из этого тайны. Больше того – Хор сам причастен к событиям, о которых мир, может быть, никогда и не узнает. Недаром адмирал Канарис прилетал «на минутку» в Мадрид – нащупывал почву для переговоров военной оппозиции с Лондоном. Результатом был меморандум фон Гасселя. Ульрих фон Гассель – германский дипломат. В генеральской оппозиции слывет экспертом по внешнеполитическим вопросам. В случае свержения Гитлера его прочат в министры иностранных дел. В этом-то и дело – в случае свержения Гитлера. Но пока такие предположения не имеют особых оснований. Оппозиционеры – это генералы без власти, без армии. Армия – в руках Гитлера.
Хор отчетливо помнил содержание меморандума, посланного окольными путями – через Женеву, Лиссабон, Мадрид. Гассель писал по поручению оппозиции: «Чрезвычайно важно как можно скорее покончить с этой бессмысленной войной. Такая необходимость диктуется тем, что все время растет опасность, что Европа будет совершенно разрушена и, прежде всего, большевизирована».
Немецкие генералы тоже стремятся на восток. Так же, как и католики. Попы, генералы, разведчики… В Германии существуют разные течения, но их объединяет одно – все хотят поживиться за счет России. Пусть! Надо это умело использовать. Но вот предложение, которое привез князь Гогенлоэ, дело более реальное. Остальных надо держать в запасе. Рудольф Гесс, или Хорн, как его называют, может говорить от имени Гитлера. Пока это единственная реальная сила в Германии. При всех разногласиях, с ним можно иметь дело.
В окно залетел ночной мотылек, покрутился метеором вокруг свечи и, опалив крылья, прилип к расплавленному воску. Хор поднялся с кресла, щелчком сбил мотылька. Капелька воска пристала к ногтю. Додумывая мысль, посол пробормотал про себя:
– Главное – повернуть его на восток. Пусть подпалит себе крылья на русской свече, после легче скинуть его со счетов.
Хор вытер платком запачканный ноготь.
– Будем играть, будем играть, – сам того не замечая, повторил он любимое выражение Черчилля.
Утром Самуэль Хор покинул Памплону, вернулся в Мадрид и немедленно приказал отправить в Лондон пакет, полученный от князя Гогенлоэ. Быстрее всего было бы послать его самолетом, через Францию. Быстрее, но не надежнее. Хор вызвал помощника.
– Вам предстоит небольшое путешествие, мистер Паркинс. Прежде всего отправляйтесь в Гибралтар и передайте письмо адмиралу Соммервиллу. Затем поплывете в Англию и лично вручите премьеру вот этот пакет, – Хор протянул пакет с печатями на четырех углах и пятой посередине. – До Гибралтара вас проводит наша охрана. О дальнейшем позаботится адмирал Соммервилл. Говорить о важности поручения, надеюсь, излишне? Это дороже жизни, дороже жизней, я бы сказал. Вы можете пойти ко дну, взорваться на мине, все что угодно – это ваше частное дело, – но пакет должен быть на Даунинг-стрит. Понятно?
– Да, сэр!
– Тогда отправляйтесь. Желаю успеха. Морские прогулки всегда приятны…
Еще через день, по личному приказанию адмирала Соммервилла, командующего Средиземноморским флотом, из Гибралтара вышел эскадренный миноносец «Роджерс». Корабль снялся с якоря тотчас же, как только на борт приняли единственного пассажира – курьера Самуэля Хора. Вахтенный матрос принял чемодан мистера Паркинса, отнес его в каюту, расположенную рядом с салоном. Вахтенный несколько замешкался и только поэтому услышал фразу, которая так обрадовала матроса королевского флота.
– Когда мы прибудем в Плимут? – спросил пассажир, здороваясь с командиром эсминца.
– Если все будет благополучно, в четверг, на рассвете.
Так Роберт Крошоу узнал приятную новость. Значит, они побывают в Англии. Может, удастся завернуть в Лондон… Как-никак из Плимута ближе, чем из Гибралтара.
Роберт не так давно покинул Англию. Вскоре после той истории с французской подлодкой. Ох и муторное же было у него настроение! Из морской пехоты его перевели на «Роджерс». Служба, конечно, здесь лучше, но, как говорят, хлеб не бывает без корки. Минувшие недели показались Роберту вечностью. Переписка с Кэт оборвалась. Может быть, она не получила еще новый адрес, пишет в Дувр, и письма валяются где-нибудь в казарме. Ребята не догадаются переслать их на «Роджерс». Даже если не удастся съездить в Лондон, он все же получит эти письма, а может быть, поговорит по телефону…
Чтобы не подумали, что вахтенный подслушивает чужие разговоры, Крошоу осторожно вышел из каюты и вернулся на палубу.
Эсминец выходил из гибралтарской бухты. Вскоре, вздымая буруны, «Роджерс» лег курсом на запад.

Глава третья
I
Жюль Бенуа так и не понял, как очутился в Англии. Видит бог, все произошло помимо его воли! Если трезво разобраться, совсем ни к чему было предпринимать глупый и рискованный побег с «Массильи». Понял он это слишком поздно. Просто его втравили, сделали чем-то вроде подопытного кролика, проверяли на нем, удастся ли организовать побег французских министров с борта парохода. Не удалось. Ну и что? На такую роль могли бы взять кого-то другого.
Французских министров, как он слышал, вернули обратно, а Бенуа сделался эмигрантом. Разве так уж плохо было бы ему в оккупированной Франции? Живут же другие! В Виши снова выходят газеты, нашлось бы и для него местечко. Кто-то ведь должен писать обзоры. Природа не терпит пустоты. Теперь на обзорах зарабатывают другие, те, что сумели лучше его приспособиться. Как это он промахнулся? Дурак! В конце-то концов, что могут иметь против него немцы? Ничего. Он мог бы показать свои статьи. Ни одной строкой Жюль не выступал против Германии. Это мог бы подтвердить Боннэ – он входит в правительство – или Лаваль. Наконец, он знаком с герром Абетцом, тот стал теперь гаулейтером в Париже… Глупейшее стечение обстоятельств!
На худой конец, если бы не удалось с газетой, можно было бы уехать в Фалез, к тестю. Жюль уверен, что месье Буассон и сейчас не откажется принять его в дело. Не все ли равно, политика или виноторговля! Немцы пьют не меньше французов. Им тоже можно продавать и шартрез, и бургундское. А теперь вот все рухнуло. Теперь в глазах нового правительства он преступник, политический эмигрант. Во Францию дорога отрезана. Поди-ка вернись туда! Для немцев он тоже враг – посадят в два счета.
Так думал недавний международный обозреватель Жюль Бенуа, выплеснутый волной событий на английский берег. В тесной приемной он ждал встречи с генералом де Голлём.
Штаб «Свободной Франции» разместился в сером, унылом доме торговой фирмы «Сен Стефен Хауз». Бенуа долго искал его. В гостинице портье объяснил, как попасть на шоссе Эмбенклемент, – это недалеко, на Темзе. Но Бенуа сбился с пути близ Вестминстерского моста. Языка он не знал, спрашивал у прохожих, и те непонимающе пожимали плечами. Вскоре начался налет, в воздухе над Темзой разыгрался воздушный бой, где-то в отдалении ухнули взрывы. Набережная опустела. Жюль тоже нырнул в какой-то подъезд. Налет еще больше его расстроил. Противно сосало под ложечкой. Не было печали – уехать от бомбежек во Франции и угодить под них в Лондоне! В Париже теперь все спокойно… Угораздило же сделать такую глупость!
Налет продолжался недолго. Жюль вышел из своего убежища. За рекой горел сбитый самолет, не то немецкий, не то английский. Черные клубы дыма столбом подымались в воздух. Рвались патроны. Приглушенный треск отчетливо доносился с другой стороны Темзы. Бенуа опасливо оглядывался – как бы не зацепило… Улица заполнилась пешеходами, они шли, не обращая внимания на сбитый самолет. Значит, не опасно. Остановился в раздумье: куда же идти?
С ним поравнялся человек в форме французского морского офицера. Левую руку он держал на черной косынке, перекинутой через шею.
– Не скажете ли вы мне, как пройти в штаб генерала де Голля?
– Не слишком ли вы откровенны, месье? Существует военная тайна. Мы находимся с вами в чужой стране.
Жюлю не понравился поучающий тон офицера. Но что делать! Он был рад, что в толпе озабоченных лондонцев встретил француза.
– Извините, но я только вчера приехал в Лондон. Здесь очень трудно без языка.
Офицер ответил более мягко:
– Тогда понятно. Вам нужен штаб «Свободной Франции». Идемте.
По дороге они познакомились. Офицер представился – капитан Лекруа, командир субмарины «Сюркуф».
– Бывший командир, – добавил Лекруа. – Лодка интернирована в Плимуте, стоит под охраной шотландских стрелков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109