– Почему же до покрова?
– А так, товарищ комиссар, к покрову дню у нас скот во дворы загоняют, пастухи восвояси уходят. Ну, бабам-то балясничать больше и не с кем. Глядишь, про своих мужиков и вспомнят…
– Но покров, кажется, давно уж прошел. А что же жена?
– Да вот я и говорю – поклоны шлет. Дочка пишет, а она кланяется в каждом письме. Может, теперь катали пришли, которые валенки катают… Из нашей округи мужики испокон веков на заработки ходят. У каждой деревни своя профессия – которые печниками, кто по плотницкому делу. Бессоновка, к примеру, официантов в Москву поставляет, а из нашей деревни больше все банщики. Я сам года три в Чернышовских банях служил, – знаете, может быть, у Никитских ворот… Так мы уж опытные: раз катали либо пастухи в деревне, писем не жди, не до того бабам… А потом, конечно, все облагообразится.
В блиндаж зашел политрук Силкин, и разговор прекратился.
– Ну, кажется, все в порядке, – сказал он простуженным голосом. – Теперь надо разведчиков ждать.
Николай посмотрел на часы.
– Да, что-то задерживаются. Может, сходить нам в первую роту?
– Звонил я туда – не возвращались. Впрочем, дойдем, проверим еще раз посты. Я завтра с первой ротой пойду.
Комбат накинул полушубок с зеленым брезентовым верхом, набросил на шею тесемки рукавиц, сунул за пазуху пистолет.
– Ну, мы пошли, Андрей. Укладывайся пока спать.
Воронцов собирался последовать совету Николая, но вдруг передумал – не хотелось оставаться одному со своими мыслями.
– Я тоже с вами.
Вышли втроем. Едва различимые стволы высоких деревьев исчезали где-то во мраке неба, просветленного вспышками ракет. Сюда, в глушь леса, доходил только отраженный и призрачный свет. В этих недалеких всполохах обрисовывались холмики блиндажей, обледенелые, прикрытые снежными шапками валуны, тропка к передовой. На опушке около большого валуна спрыгнули в ход сообщения и гуськом пошли, слегка пригибая головы.
Стрельба стала тише, и лишь на правом фланге вместе с треском пулеметных очередей над застывшей землей перекрещивались огненные пунктирные дуги трассирующих пуль.
С разведчиками встретились в траншеях. Они только что переползли через бруствер и сидели на дне траншеи, затягиваясь жадно цигарками. Добыть «языка» не удалось, но к доту подползали почти вплотную, разведчиков обстреляли только на обратном пути. Старые данные подтверждались – на высоте 65,5 сооружен наиболее мощный узел сопротивления. Завтра его предстояло брать.
III
Обратно возвратились за полночь и сразу же легли спать. Утром, проснувшись, Андрей не нашел ни Николая, ни Силкина. Разбудил его Тихон Васильевич, грохнувший невзначай чайником о железную печку.
– Экий безрукий! – обругал он шепотом самого себя, но, заметив, что Воронцов проснулся, громко сказал: – Николай Гаврилович наказал передать, что они в роту пошли, чтоб не ждали. А я вас сведу на НП, приберусь и тоже к нему пойду. Вставайте завтракать.
Андрей испуганно посмотрел на часы. Было начало девятого.
– Как же это я проспал! Нет уж, пойдем без завтрака, вот только умоюсь.
– Снежку принести аль водички?
– Снегом… Я сам.
Андрей выскочил из блиндажа. Его обожгло холодом. Наступал серый, туманный день. Забравшись по колено в сугроб, Андрей сгреб наст и, набрав полную пригоршню жесткого, рассыпчатого, как пересохшая соло, снега, швырнул его себе в лицо и принялся растирать щеки.
В теплый блиндаж вбежал посвежевший и мокрый. Тихон Васильевич ждал его с полотенцем. Завтракать Андрей отказался, и, собравшись, они пошли на НП полка. Тихон Васильевич повел его другой дорогой – немного дальше, но поспокойнее. Андрей запротестовал было, но ординарец возразил, что так наказал товарищ капитан.
В густом тумане вышли на широкую, накатанную дорогу. В белесом мареве за несколько метров ничего не было видно. Только сзади, нагоняя их, шли двое. Фигуры расплывались в тумане. Было тихо.
Вдруг пасмурную тишину утра прорезал одинокий выстрел тяжелого орудия. Снаряд проскрежетал наверху и разорвался где-то впереди. И потом сразу вслед за первым выстрелом точно ураган налетел на землю. Грохот взрывов, орудийные выстрелы, звенящий свист, вой пролетающих снарядов наполнили воздух. А кругом по-прежнему ничего не было видно. Только справа, где угадывалась батарея, сквозь густоту тумана вспыхивало неясное пламя, и с каждым взрывом Андрей ощущал всем телом легкий толчок.
Было восемь часов сорок минут утра. Начали точно, хоть проверяй часы. Андрей досадовал на себя, что не пришел на НП до начала артподготовки. Прибавил шаг. До НП оставалось несколько сот метров. Но как ни торопился Андрей, идущие сзади все же нагнали их. Сначала донесся испуганный голос:
– А дорогу ты точно знаешь? Заведешь к финнам… Второй ответил:
– Не извольте сомневаться, доставим точно. Мы здесь привышные.
Андрей оглянулся. Почти бегом к нему приближался человек, будто переломленный надвое. Верхняя часть его туловища двигалась параллельно земле. Руками он почти касался накатанной колеи дороги. Следом, тоже очень торопливо и едва поспевая, шел боец с винтовкой, перекинутой за плечо. Воронцов узнал в нем вчерашнего связного. Боец тоже узнал Андрея.
– Доброго здоровьица, товарищ старший политрук! – задушевно и как-то уж очень по-граждански приветствовал он Воронцова. – Тоже на НП следуете?
Солдат изъяснялся так, как многие еще не освоившиеся в армии люди. Он трудно произносил официальные уставные слова, смешивая их с обыденными выражениями, фразами, к которым привык на гражданке и от которых сразу не мог избавиться. В этом он походил на Тихона Васильевича.
Андрей поздоровался.
– А ты куда? – спросил он вместо ответа.
– Их вот приказано довести к товарищу Могутному, – связной кивнул на спутника, как показалось Андрею, неуважительно.
Человек, согнутый надвое, поднял голову. Он тоже оказался знакомым. Розанов. Они вместе находились в резерве. Всех отправили в части, а Розанов примостился в отделе кадров заполнять наградные листы, да так и остался при штабе. Обычно нагловато-самоуверенный, сейчас являл он жалкое зрелище насмерть перепуганного человека.
– Скажите, мы правильно идем? Нам нужно на НП полка… А, кажется, товарищ Воронцов? Здравствуйте! Я уполномочен туда от штаба округа. А вы?
– Тоже туда. Из политотдела корпуса.
– Да, да, вспомнил! Поздравляю вас с выдвижением! Я готовил ваши документы. Положительная характеристика. Рад за вас!
Розанов приобрел обычный высокомерно-снисходительный тон. Он разогнулся, принял почти вертикальное положение, но снова грохнула невидимая батарея. Розанов мгновенно втянул голову в плечи, снова согнулся и шарахнулся в сторону.
«Хоть бы бойцов постыдился! – неприязненно подумал Андрей. – Ну и бахвал! Уполномоченный округа… Уж по дороге десяток раз умирал от страха…»
Вслух он сказал, не скрывая иронии:
– У вас что, ишиас или прострел в спине, товарищ Розанов?
Розанов не понял иронии:
– Нет, знаете, нервы. Мне бы лечиться надо, да где теперь… Вот уж когда отвоюем…
До наблюдательного пункта полка Розанов шел согнувшись. Иногда, при близких выстрелах, вздрагивал, втягивал голову и шарахался в сторону. Будто извиняясь, он говорил:
– Вот нервы! Совсем развинтились… Да вообще, знаете ли, зачем испытывать судьбу… Какая польза, если нас с вами стукнет каким-нибудь шальным осколком? Воевать надо малой кровью…
«Лез бы тогда в кювет и лежал», – подумал Андрей. Но ответил более сдержанно:
– Ну, о войне малой кровью совсем в другом смысле сказано: умело воевать надо.
– Да, и в то же время избегать всяких случайностей. Зачем бессмысленно лезть под огонь? Не понимаю, например, какой смысл был посылать меня?
– В таком случае надо в тылу сидеть, – там уж совсем без крови. Разве кирпич на голову упадет…
Откровенная трусость Розанова вызывала все большее раздражение. Андрей с трудом сдерживал себя, чтобы не сказать ему прямо, что он думает.
Солдаты – Тихон Васильевич и связной – шли сзади, будто ничего не замечая. Андрею было мучительно стыдно перед ними за поведение Розанова. И эти рассуждения о малой крови, об испытании судьбы – философия трусливого пошляка.
Когда шли по траншее, связной сказал, прислушиваясь к артиллерийской канонаде:
– Вот молотят, как на току! Молодцы ребята! – Потом, обратившись почему-то к Андрею, но не к Розанову, спросил: – Позвольте нам быть свободными, товарищ старший политрук?
– Да, да… А ты, Тихон Васильевич, капитану привет передай. До свидания!
– Слушаюсь…
В иное время Розанов непременно сделал бы замечание по поводу панибратского отношения командира к бойцам, но заботило его сейчас другое – скорее добраться до блиндажа.
Подошли к командному пункту полка. При виде хлипкого сооружения, которое мог бы разворотить первый угодивший снаряд, Розанов выразил неудовольствие:
– Эх, не умеем мы воевать! У финнов небось не такие укрытия… Он сокрушенно вздохнул и поспешно юркнул в блиндаж – неподалеку разорвался финский снаряд.
Розанов представился майору Могутному, командиру полка, уселся в уголок на нары и не подымался до самого вечера.
Командный пункт, небольшой блиндажик из тесаных сырых бревен, стоял на переднем крае, в траншее. На бревнах, как пот, выступали капли прозрачной смолы. Было в нем достаточно светло, но холодно – печку убрали, чтобы не привлекать внимание финнов. Когда в блиндажик набивалось больше пяти человек, в нем становилось тесно.
Спереди наблюдательный пункт заслоняла насыпь, и поэтому командир полка часто выходил в траншею, чтобы наблюдать за полем боя. Но пока бой еще не начинался, шла артиллерийская подготовка.
Андрей вышел следом за майором Могутным.
Туман будто начал расходиться. Первые полчаса финны еще отвечали, огрызались на нашу артподготовку, но вскоре интенсивность их огня начала уменьшаться. Вражеские батареи умолкали одна за другой. О подавленных батареях Могутному сообщали с наблюдательных пунктов, и он удовлетворенно делал пометки на своей карте.
А над головой все бушевал ураган. Тучи железа с шелестом, свистом проносились над траншеями и рвались впереди, вздыбливая землю.
По непонятной сперва ассоциации все это напомнило Андрею далекое ощущение детства. Он напряг память. Правильно, Андрей когда-то жил в пристанционном поселке. Рядом, через линию, стоял заброшенный, сгоревший пакгауз. Там всегда гнездились сотни галок. Ребята забирались туда по ночам, подымали суматоху в пернатом царстве. Перепуганные птицы носились в темноте, с таким же свистом рассекая крыльями воздух.
Андрей взял у кого-то бинокль, приподнялся над бруствером и посмотрел вперед. Финские позиции – знаменитая и долго не разгаданная высота 65,5 – были окутаны густыми клубами дыма. Правее тянулось гнилое, так и не промерзшее болото Муна-Суо. Оттуда предстояло вести наступление. Снег в низине стал серым от взрывов. А на подступах к высоте ни кусточка, ни кочки – снежная гладь. Сейчас по линии разрывов легко было определить передний край укрепленного района финнов.
Но вот в гул канонады вплелись новые звуки, они тоже неслись откуда-то сверху. Андрей прислушался и улыбнулся – авиация все-таки поднялась в воздух. Самолеты, сердито гудя, развернулись, пошли вдоль переднего края, и у них из-под брюха посыпались черные точки. От разрывов бомб ходуном заходил блиндажик НП. С бруствера посыпались мерзлые комья глины.
Волнение боя захватило Андрея, это чувство заслонило все остальное. Надолго ли? Все личное, что вчера еще так болезненно ощущалось, теперь отодвинулось в сторону, не исчезло, но притупилось.
Он отыскал начальника штаба, узнал у него обстановку, перенес на свою карту, поинтересовался наличием боеприпасов, санитарным обеспечением, узнал, где развернул палатки медпункт, и решил заглянуть туда, пока шла артподготовка.
Палатки стояли за перелеском. Врачи, санитары, медсестры походили на разведчиков – в таких же белых халатах, натянутых поверх шинелей и ватников. В медпункте как будто бы все было в порядке, все подготовлено, но раненые еще не поступали.
На обратном пути зашел на огневые позиции. Артиллеристы были так заняты, что Андрей не решился их отвлекать и вернулся на командный пункт.
Около блиндажа он услышал обрывок разговора. Говорили в траншее за выступом:
– Оставь докурить…
– Держи… Так и сидит?
– Сидит. Я его и привел сюда. Всю дорогу шел скрюченный, а теперь по малой нужде и то не вылазит. Как терпит только! Бяда!
По голосу Андрей узнал связного. Разговор шел о Розанове. А сам он, Андрей Воронцов, может, тоже напоминает этого сидня? Не прав ли Степан Петрович? Какой смысл торчать на НП? В последние минуты нечего проверять, надо быть рядом с солдатами.
Артиллерийская подготовка длилась два с лишним часа. Батареи дважды делали ложный перенос огня, вводили в заблуждение противника и снова обрушивались на передний край укрепленного района. Ровно в одиннадцать мощная желтая ракета взвилась над полем боя – начало штурма. С этой минуты Могутный почти не отходил от полевых телефонов. Непрестанно звонили то один, то другой, или сам майор приказывал соединить его с батальонами.
События разворачивались быстро. Минут через десять из батальона Занина сообщили:
– Прошли надолбы. Справа мешают снайперы.
Через минуту звонок по другому аппарату – второй батальон подошел к траншеям, задерживают ожившие пулеметные точки. Потом новые и новые донесения:
– Захватили траншеи…
– Подошли к высоте…
– Штурмуют дот два ноля шесть…
В одиннадцать часов двадцать четыре минуты – начальник штаба точно записал это время – из батальона Занина донесли:
– Дот занят. Над высотой шестьдесят пять – пять поднят красный флаг.
Андрей снова вышел в траншею, приставил к глазам бинокль.
Каска мешала, сбросил ее, остался в одном подшлемнике. По направлению к высоте шла редкая цепь бойцов. В маскировочных халатах, едва заметные, они казались крохотными белыми песчинками среди плоской громады болота Муна-Суо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109