Ему хотелось заверить парня, что тот благополучно вернется к своим друзьям, но Грим ничего не обещал на этот счет.
«Мне неизвестна даже собственная участь! Легко было наставнику разглагольствовать, будто Тайный Совет примет меня в свои ряды, но как там обернется – это еще бабушка надвое сказала».
И путники двинулись между длинными рядами стойл. Молодой колдун не мог не бросить прощального взгляда на распростертое тело учителя. Печальное зрелище разрывало сердце, но в то же время наполнило его холодной решимостью.
«Я оправдаю твои надежды, Грим. И не забуду тебя, пока бьется мое сердце».
Аркан не видел смысла в том, чтобы охранять конюшни изнутри. Однако снаружи двор крепости до внешних ворот всегда был забит стражей. Дарк припомнил, как учитель облекся в мираж и невозмутимо миновал часовых у двери вождя. Но это наставник – к тому же от молодого колдуна требовалось совершить подобное чудо для трех лошадей и двух человек, один из которых свирепо сражался против его власти.
«Где бы ты ни был, Грим, надеюсь, ты поможешь мне».
Темный задул фонарь и осторожно выглянул во двор. Ледяной вихрь ударил в лицо, грозя содрать кожу заживо, и едва не вырвал створку двери из рук. Ветер крепчал, мелкая крупа превратилась в град. Ладно, зато в этом шуме никто не услышит топота копыт. Сосредоточенно закусив губу, колдун окутал себя, коней и спутника покровом волшебных чар. Теперь посторонний глаз не заметил бы – по крайней мере не должен был заметить – ничего, кроме ночных теней и ураганных завихрений града. Дарк распахнул дверь и пустил Сколля вперед.
Создание миража требовало страшного напряжения. Голова просто раскалывалась, а крепко стиснутые челюсти вскоре заныли. Магическая пелена словно вытягивала силы из своего творца, питаясь ими. Молодой человек мелко дрожал. Он не знал, как долго еще протянет. Поначалу беглец намеревался робко прокрасться вдоль стены, теперь же передумал и направил коней прямо через двор. Так они и поскакали – Сколль на гнедой по левую руку от колдуна, белый жеребец Грима по правую, стараясь держаться ближе друг к другу.
Расчеты Дарка оправдались: стражники попрятались от непогоды, и проезд оказался совершенно свободен. Но была и неприятная неожиданность. Воины Аркана укрылись не где-нибудь, а под аркой внешних ворот. Вот и выбирайся, как хочешь. Тьфу ты! Что же дальше?
Неожиданно вспомнились слова учителя: «Ты не поверишь, мой мальчик, но мираж нужен лишь в исключительных случаях. Чаще достаточно отвлечь внимание людей – и ты уже невидимка».
Лихорадочно обдумывая положение, колдун посторонился вправо от внешних ворот. Затем сосредоточил волю на телеге, брошенной у входа на конюшни. Мозг молодого человека чуть не вскипел от натуги: ведь Дарк решил поджечь подводу изнутри, а дерево было сырым и промерзшим. При этом приходилось удерживать в подчинении Сколля и сохранять чары невидимости. В душу закралось жестокое сомнение. Не много ли он на себя взял?
И вдруг над телегой взвились яркие языки пламени. Они ярко заполыхали, несмотря на ветер и град. Послышались крики и проклятия; стражники толпой повалили из-под арки тушить ревущий огонь. Дарк мгновенно кинулся к воротам, зная, что в его распоряжении самое большее пара минут. Массивный засов поднимали обычно двое мужчин; но страх, что подстегивал колдуна, пронзая тело холодными молниями, придал ему недюжинную силу. Когда задвижка покинула скобу, облегчение молодого человека граничило с блаженством. И тут он уронил ее. Грохот железа, многократно отраженный сводами арки, ясно прозвучал в ночи, перекрыв завывания ветра. Раздались изумленные вскрики и топот бегущих ног. И только сейчас Дарк осознал, что покров невидимости утрачен.
– Пошла-а! – Он звучно шлепнул гнедую Сколля, и та полетела стрелой.
Приземистые кони с большим трудом нагнали быстроногую кобылицу.
«Стражникам придется оседлать лошадей, – прикинул беглец. – На это уйдет время. Им нипочем не найти нас в эту жуткую бурю».
Истощенный, издерганный, не оправившийся от горя – он вдруг расхохотался во все горло.
«Эй, я сделал невозможное! Удрал из крепости! Под самым носом у стражи!»
Но это лишь первый шаг на долгой, утомительной дороге.
Торжествующий смех оборвался так же внезапно, как начался.
Что же теперь? Бешеная ночная скачка сквозь ураган и град. Не теряя власти над рассудком Сколля, обойти все дозоры горцев. И если беглецы доживут до утра – разыскать Завесу, каким-то невообразимым способом проникнуть сквозь нее, а дальше совсем просто: попасть в долину, которой Дарк ни разу не видел, и убедить толпу чужаков принять его в свои ряды! Всего-то!
«Но Грим сказал, что верит в меня всем сердцем. Надеюсь, он не ошибся».

11
ЭСМЕРАЛЬДА И ВОЛШЕБНАЯ ОВЕЧКА

Весь день Тормон сторонился своих товарищей. Не только из-за перебранки с леди Серимой, хотя из-за нее тоже. Нынче, когда все эти погони, сражения и поиски подошли к концу, на торговца впервые с полной ясностью обрушилось сознание страшной потери. Канелла, любимая супруга, мертва – это невыносимо, но остатки дней он проведет безутешным вдовцом. Если Тормон выживет в наступившей передряге – а он обязан уцелеть ради Аннас, – впереди ждут долгие годы унылого, беспросветного одиночества. Где взять сил, чтобы одолеть их, чтобы поставить на ноги крохотную дочурку? Окружающая суматоха ни капли не волновала торговца; он замкнулся в четырех стенах, оставшись наедине с горем.
Наконец в коридоре послышались шаги и детский голосок, похожий на птичий щебет. Тормон вытер ладонью влажные глаза и поднялся от камина. Девочка еще в дверях отпустила руку Рохаллы и кинулась на шею отцу:
– Пап! Куда ты подевался? Я так соскучилась! А мы столько сегодня успели! Знаешь, где мы гуляли? На самой крыше, только там холодно, тогда мы спустились вниз и помогли мальчикам собирать землю для костров. Правда, здорово, что можно топить землей, без дров, без угля? И мы навестили Руску и Аврио, а еще я оставила свое яблоко для Эсмеральды, и мне дали погладить овечку, а потом…
– Стой, стой! Дай перевести дух! – взмолился торговец. Обнимая дитя, он бросил благодарный взгляд на Рохаллу.
Пока Тормон тут страдал и жалел себя, эта молодая женщина занималась его работой: развлекала девочку, не давая ей возможности увязнуть в том же омуте тоски.
Рохалла присела на приземистый стул у огня.
– Если завтра ты не потребуешься Аркану для чего-нибудь срочного, может, пойдешь с нами?
Вопрос прозвучал беззаботно, однако Тормон уловил нотки беспокойства и дружеского участия. Он так и слышал невысказанное: «Не стоит бродить в одиночестве, предаваясь горю слишком долго». Но женщина промолчала, и он отдал должное ее благородству.
Аннас с готовностью поддержала затею:
– Да-да, папочка, пожалуйста! Там такой хороший рассказчик, он бы тебе понравился, завтра он придумает другие истории, и мы поиграем со Сколлем, и я покажу тебе свою овечку, у нее черная мордочка, и еще…
Рохалла рассмеялась.
– Знаешь, Тормон, иногда мне кажется, что твоя дочь дышит ушами.
– Вот еще! – Малышка захихикала и зажала ушки ладонями. – Какие глупости!
– Когда же ты набираешь воздуха, если все время тараторишь без умолку? – улыбнулась женщина.
– Может, у нее жабры, как у рыбки? – предположил отец девочки.
– Да нет же, папа, ты что?
– А теперь, дочка, чем бы ты ни дышала, отправляйся-ка спать.
В крепости бегало достаточно ребятишек, и Тормон без усилий нашел одежку и постельные принадлежности для Аннас. Оказавшись в кроватке, девочка задала свое неизбежное:
– Пап, расскажешь сказку?
– Хорошо. Какую тебе?
– Про Эсмеральду и волшебную овечку.
– Что? – растерялся отец.
Глаза малышки заблестели:
– Сегодня я гладила овечку, и она была волшебная. Правда-правда, мне Рохалла объяснила!
Они ушли с Эсмеральдой за спрятанным сокровищем, и когда вернутся, то отдадут его нам с тобой!
Торговец бросил беспомощный взгляд на женщину, и та быстро вмешалась:
– Эту историю я доскажу завтра, хорошо? А сегодня послушай что-нибудь другое.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– А, ну ладно. Тогда про кота и луну, пап!
В сердце Тормона будто вонзили клинок. Кот и луна – любимая история Аннас, придуманная когда-то ее матерью. Перед мысленным взором мужчины ослепительным бриллиантом вспыхнула картина из недавнего прошлого: живописно разрисованный фургон, что еще пару дней назад был домом для счастливой семьи; широко распахнутые глаза дочери, лукаво выглядывающие из-под бело-голубых одеял, и, наконец, лицо Канеллы, освещенное лампой, восторженное и немного задумчивое; она сидит на овечьих шкурах возле Аннас и плетет золотую нить волшебной истории.
Рохалла склонилась поцеловать девочку на ночь, и мирное! видение раскололось вдребезги. Все, что осталось, – это мучительная пустота в душе. Горло Тормона сжалось. Уходя, молоденькая женщина сочувственно положила ему руку на плечо.
– Справишься со сказкой? Тогда я пойду и раздобуду чего-нибудь на ужин. Спорим, ты сегодня еще не ел?
Она пожелала малышке спокойной ночи и прикрыла за собой дверь.
Аннас улыбнулась сквозь сон.
– Рохалла мне нравится. Только… Пап, когда вернется мама?
Отец похолодел. Он и забыл: естественные для взрослого вещи видятся иначе с точки зрения пятилетнего ребенка. Девочка так мало жила на свете. Где же ей понять, что если смерть забирает, то уже не отдает назад?..
Он взял ладонь дочери в свою и негромко заговорил:
– Аннас, тебе надо смириться с этим. Она ушла, и ты долго-долго ее не увидишь. Только когда ты станешь совсем старенькой тетей, сможешь последовать за мамой.
«Так-то лучше. Надеюсь, мои слова смягчили удар. В конце концов, я сам почти верю в то, что сказал. Если физическая смерть не окончательна, значит, мы оба еще встретим Канеллу».
Губы дочери задрожали.
– Но я же скучаю. Я не хочу ждать долго-долго.
– Я тоже, родная. – Тормон заключил ее в объятия, борясь с подступившими слезами. – Но у нас нет другого выбора.
Аннас притихла. Отец принялся рассказывать ее любимую сказку и вздохнул с огромным облегчением, когда малышка закрыла глазки и мирно засопела. Благослови Мириаль Рохаллу! Лишь благодаря ей девочка целый день была занята и ни о чем не…
Нежданно дверь распахнулась, красавица ворвалась в комнату и потащила торговца прочь:
– Идем, быстрее! Ты должен…
Тормон шикнул на нее, указав на спящую дочку, и поскорее вывел из комнаты.
– Выкладывай, в чем дело? – потребовал он, плотно затворив дверь.
Девушка еще не отдышалась – должно быть, бежала всю дорогу не останавливаясь.
– Убит колдун Аркана. Тело нашли в конюшнях. Сколь исчез, его лошадь пропала.
Сердце мужчины сдавила костлявая рука ужаса.
– Присмотри за Аннас. Никуда не уходи!
Он опрометью кинулся вниз по лестнице. Во имя всего святого, что же такое стряслось со Сколлем? Тормон успел привязаться к мальчишке, словно к родному. И теперь душа чуяла: с ним что-то неладно.

Прошло совсем немного времени, и Серима начала злиться на Кетейна. Это ж надо было заявить, будто она рождена для каких-то диких торфяников – и мерзкой бури! Еще чего! Да ни один человек на свете не родится для подобного! С наступлением ночи снег сменился градом, причем безо всякого перехода: только что с неба пригоршнями летели холодные влажные хлопья – и вот уже ледяная дробь со свистом рассекает воздух, жаля ударами открытые участки тела. Леди проворно натянула отсыревший, замерзший на ветру капюшон обратно на мокрую голову и как можно ниже склонила лицо. Первоначальный жар, вызванный безрассудными словами Кетейна, все слабее защищал ее от барабанящих по спине кусков льда.
А ночной ураган завывал уже на какой-то новой, невообразимой ноте, напоминая зловещие крики летающих охотников во время охоты. Всадницу передернуло от внезапного озноба, который не имел ни малейшего отношения к непогоде. Нет, это неправда! Твари не могли разлететься из Тиаронда так быстро! Верно же? А с другой стороны, что могло помешать им? Когда нужно, кровожадные чудища перемещаются со сверхъестественной скоростью.
«Возьми себя в руки, Серима! Не будь ребенком! Это только ветер и твое больное воображение. Разве сейчас других забот нет, кроме как выдумывать всякие ужасы?»
Тучи спустились еще ниже; мрак сгущался, пока вокруг не стало черно, будто в могиле. Раньше леди хотя бы различала собственные бледные, закоченевшие руки с поводьями да расплывчатый силуэт коня своего спутника, мелькающий где-то справа. А сейчас что же – ехать совершенно вслепую? Отбиться от горцев и сгинуть в торфяниках? Серима принялась звать Кетейна. Только бы он услышал в этой буре! Она почти сорвала горло в крике. Уже через мгновение сын вождя очутился рядом.
– Как дела?
– Я ничего не вижу!
Голос леди предательски дрожал. Кетейн крякнул с досады на самого себя.
– Я и забыл, что у тебя глаза неопытной горожанки. Мы-то с юных лет привыкаем к ночным скачкам; горец не заблудится при всем желании.
Он отвязал от луки седла моток бечевки, отмерил почти ярд и закрепил один конец на ее уздечке.
– Ну вот. Теперь не убежишь.
Даже неопытная горожанка разглядела блеснувшую во тьме ухмылку. Это, конечно, задело гордую леди, но, если хорошенько подумать, – Мириаль с ней, с гордостью! Главное – не пропасть ночью посреди торфяников и вереска. Милая, бесценная спасительница-веревка, ты лучшее, что есть на земле!..
Сейчас, когда Сериме не приходилось даже ломать голову над тем, куда ехать, всадница впала в некое полусонное оцепенение. Какая все-таки удача иметь глубокий капюшон: можно закрыть складками лицо и не строить из себя доблестную героиню. Пронзительный, неблагозвучный рев ветра начинал действовать на нервы. Ледяные градины заколотили по плечам с удвоенной силой. Скоро на коже появятся синяки. Серима скрипела зубами от досады.
«Терпи! После всего, что ты вынесла, – и не справиться с непогодой? Это смешно!»
Кто-то постучал по спине – сначала робко, потом посильнее. Серима приподняла каплющие водой края капюшона, чтобы лучше слышать, и обратила взгляд в том направлении, где, по ее расчетам, находился Кетейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62