И все же это была она, принцесса Бесита, похищенная холодной ночью много месяцев назад.
Перемен хватало. Вместо королевских шелков и горностаев на ней была простая рубаха, как у женщин из кочевых племен, и сейчас, спускаясь к реке за водой, она тащила на плече три больших кожаных бурдюка.
Тяжесть тела, которая так мучила ее раньше в Марнери, исчезла. Вместе со всеми соблазнами чрева, вызывающими ожирение.
Они прибыли сюда предыдущим вечером, наконец-то выбравшись из темной глубины леса на открытую равнину. Пространство было необозримым, этакая плоская бесконечность, изредка прерываемая небольшими холмами, что протянулись дальше к северу.
Долина Ган, так называли ее солдаты. А Гаспер Раканц, кавалерист из подразделения капитана Ушмира, тот буквально целыми днями рассказывал принцессе о Гане, по сути дела, с тех самых пор, как они вошли в лес.
По словам Раканца, долина Ган была диким, жестоким местом, где мужчины, подобные Гасперу, беспрепятственно убивали своих жертв и получали свое от каждой женщины, попадавшейся на пути. Долина Ган была бескрайней травянистой пустыней, в которой правили кочевники, а над самими кочевниками властвовали люди, подобные Гасперу.
В долине, как намекнул Гаспер Раканц, могло произойти все. Даже случайное убийство какого-нибудь зарвавшегося чародея, который плохо на тебя посмотрел.
В общем, в долине Ган она могла бы освободиться от Трембоуда…
Но почему-то эта мысль не волновала ее так, как могла взволновать когда-то.
Берега реки были усеяны белыми камнями. Вода стояла высоко, и достаточно было лишь опустить бурдюки, чтобы сразу же их наполнить.
Вода обжигала холодом, и он был сродни тому холоду, который жил в ее сердце. Она больше не понимала себя. И виной этому был не только чародей Трембоуд.
Поначалу с ней обходились гнусно. Ее связали, заткнули рот и провезли контрабандой в ковре на борту одного купеческого судна; а как-то ночью ее запрятали в гроб в покойницкой в Риотве.
Затем в Кадейне ситуация улучшилась. Там были номера люкс в «Грандотеле» плюс страстная любвеобильность Трембоуда и их обоюдные поиски музы искусства и музыки в этом огромном городе.
Что-то переломилось в ее сердце. Вести подпольную жизнь в роскоши было столь романтично. У Трембоуда везде были друзья, или слуги, без разницы. Агенты ведьм разыскивали его, но он с легкостью ускользал от них, и они так никогда и не проникли в тайну закрытых номеров отеля «Таблор».
Она уже не думала о побеге. Она перестала сопротивляться его атакам и даже вновь стала находить в них удовольствие.
Была ли это любовь? Могла ли она всерьез полюбить этого мужчину, жестокого, грубого, но который бывал порою так нежен, что она охотно ему уступала?
Но, спрашивала она себя, разве можно было ему не уступить? Знание о его силе, его интеллекте и остроумии внушало ей благоговейный страх. Трембоуд настолько превосходил всех мужчин, которых она знала, что казалось, будто он был созданием другой породы. Фактически она была его рабыней. Мало того, она была счастлива ею быть. Вот только порой не могла понять, почему.
Не то чтобы он ее часто бил, по крайней мере с тех пор, как они остановились на роскошной вилле в пригороде Кадейна, такое случалось редко.
Тогда она стала сопротивляться, и он, ослепленный яростью, дал волю своим рукам и оставил ее корчиться на полу.
Потом он сдержался, все еще вне себя от ярости, но памятуя о ценности своей узницы. Жизнь его висела на волоске, и принцесса была ему просто необходима. Повелители из Падмасы и так бы не смирились с провалом, а если еще он потеряет Беситу, тут уж вовсе пиши пропало.
Она это тоже понимала. Он не мог обидеть ее слишком серьезно, что бы она ни сделала. И все же она не отталкивала его слишком далеко и была довольна тем, что ему прислуживала.
Иногда она думала, что случившееся — расплата за ту пустую, беззаботную жизнь, которую она вела раньше. Но странно — теперь, узнав тяжелую ее сторону, она ощущала себя более бодрой, чем когда-либо прежде.
Сгибаясь под тяжестью бурдюков с водой, она возвращалась по склону в лагерь. Беситу не переставало изумлять, что вот она, принцесса королевской крови, тащит воду для своего господина, как какая-нибудь служанка из простонародья. Но почему-то она не ощущала в этом ничего унизительного. Как и не было никакого желания жаловаться.
Они разбили палатки в роще на небольшом пригорке. Долина Ган расстилалась перед ними от края до края, на востоке переходя в лес, покрывавший подножие горы Тамарак.
Дальше к югу, возвышаясь над всем пейзажем, виднелся огромный купол горы Ульмо. Бесита, не отрываясь, смотрела на ее белоснежную вершину. Где-то там, далеко за горой, и за другими горами, был ее дом.
Дом — казалось, при одной мысли о нем сердце должно было разрываться на части, но ничего такого не происходило. Дом значил теперь не то, что прежде.
Она спрашивала себя, почему? Принцесса любила Марнери, и где, как не в Марнери, осталась ее настоящая жизнь?
Затем она подумала о Трембоуде, вспомнила, как он лежал, раскинувшись на постели в Кадейне, и тусклый зимний свет падал на его смуглую кожу. Он, Трембоуд, был ее домом, он был ее богом. Она ощутила, как жар опять вливается в ее бедра. Она отчаянно нуждалась в этом мужчине, и ничего больше не имело значения, кроме ее неистовой страсти к нему.
Ноша была тяжела, но она упорно тащила ее по склону в лагерь. Постепенно она обретала навыки. Не то что в самом начале, когда она мучилась от слабости и беспомощности.
Она принесла и поставила воду. Из палатки раздался голос ее господина:
— Эй, женщина, вымой меня.
Она налила воды в небольшой таз, взяла две чистые тряпки и вошла. Трембоуд сидел на маленьком походном табурете, в сапогах и почти без ничего.
Бесита затрепетала. Он вновь был готов овладеть ею.
Именно для этого она и существовала. Она опустилась на колени и сняла ему сапоги. Затем начала омывать ему ноги. Руки его гладили ее волосы, и Бесита придвинулась ближе. И замерла.
У палатки кто-то стоял и громко кашлял.
— М-м-м, господин Трембоуд.
У Трембоуда полезли глаза из орбит. Если это была очередная дерзкая выходка Гаспера Раканца, то он заставит наглеца пожалеть об этом. У него уже поперек горла стояли все эти кавалеристы. Сборище напыщенных простофиль.
— Ну чего там еще?
Самым большим желанием в эту минуту было обладать этой женщиной, единственным существом, доставляющим какую-то радость в его нынешней жизни.
Трембоуд отнюдь не считал эту бесконечную скачку по лесу и по степи приятным занятием. Он был создан для более утонченных дел, больших городов, высшего света.
— Пришли багуты. Вожди хотят тебя видеть. На мгновение глаза Трембоуда угрожающе вспыхнули. Издав проклятие, он оттолкнул прочь губы женщины. Ей-богу, теперь она сделалась по-настоящему прекрасной. Он как следует ее выдрессировал.
Чертовски неприятно будет ее потерять, но в Туммуз Оргмеине она будет затребована высочайшей властью.
И вся его дрессировка пойдет прахом, поскольку Рок был всего лишь сферическим камнем, черным монстром, похороненным в степном городе. И не было у него никаких плотских желании, кроме жажды мщения всем живым существам.
Только зря потрачено время!
— Скажи им, я буду через минуту. Он повернулся к Бесите.
— Мои извинения, принцесса. И узнай, пожалуйста, пока я там занимаюсь с этими, что у нас сегодня на завтрак.
Трембоуд, какой он нежный, как он к ней добр. Как она любила его за это.
— Да, господин, — ответила Бесита и прижалась щекой к его ноге.
Трембоуд натянул брюки и камзол и вышел поприветствовать багутских вождей.
Женщина выскользнула первой и направилась к палаткам всадников. Багуты пялились на нее, кто-то из них даже присвистнул. Бесита не обернулась.
Глаза Трембоуда превратились в щелки, но он тут же взял себя в руки.
Багуты были низкорослыми кочевниками с классическими кривыми ногами. Говорили, что они рождаются в седле, и, что правда, то правда, многие из них выучивались ездить верхом раньше, чем ходить.
Одетые в пыльные рубахи и кожаные штаны, в железных котелках-шлемах, с жуткими деланными улыбками на круглых обветренных лицах, они стояли, не двигаясь, а глаза их тем временем нервно бегали по сторонам, внимательно изучая место и больше всего человека, с которым они пришли встретиться.
Багуты ощущали силу, исходящую от него. Он и в самом деле был слугой сильных мира сего. Уж это они могли сказать наверняка. Им придется держаться настороже. Его следовало доставить в целости и сохранности, как и восхитительную бабенку, которую он вез с собой. Что было весьма досадно.
Женщины подобного типа в степях были величайшей редкостью. Багутские женщины — все как на подбор низкорослые, кривоногие и сварливые. Почти такие же, как и их мужчины, которых они напоминали и в других отношениях, включая пристрастие к поножовщине и черному зелью.
— Добро пожаловать в Ган, — произнес Паштук, вождь вождей багутов Красного Пояса. Паштук походил на хитрого конокрада, кем он, по сути, и был.
Трембоуд кивнул вождю багутов.
— Приветствую, — пробормотал Догбол, вождь копьеносцев Красного Пояса.
Догбол относился к другим мужчинам с презрением воина. Он носил медный кастет и в руке сжимал увесистый арапник, которым лениво шлепал себя по ногам.
Трембоуд почувствовал вызов в поведении этого человека, но сдержался и не стал насылать заклятья. Он просто уставился на него холодным пристальным взглядом, так и не кивнув головой в знак приветствия. Если было суждено приключиться неприятностям, то с наибольшей вероятностью они исходили бы от этого типа, молодого, мускулистого и переполненного гордостью.
Третьим вождем был Чок, командовавший багутской конницей. Он был старше других, с более мудрым взглядом. Когда подошла его очередь, он молча кивнул Трембоуду головой, и тот ответил ему легким кивком.
— Садитесь, — сказал Трембоуд, показывая на ковры, разложенные перед его палаткой.
Вожди присели на корточки, иначе они сидеть не умели, разве что верхом на конях. Трембоуд уселся на свой табурет, достал из камзола фляжку, открыл и провозгласил тост за багутов.
— За смелых и свободных — долго странствовать нам по степям и называть их своими!
Багуты с трудом переварили часть сказанного, поскольку их познания в языках, кроме своего собственного, были невелики, однако на фляжку они смотрели с достаточным нетерпением.
— Ты принес хороший черный напиток? — спросил Догбол, тут же забыв о приличествующей воину сдержанности.
— Самый лучший, я приготовил его сам. Очень крепкий. Так что будьте умеренны.
— Мне это нравится, хорошо сказано. Догбол сделал изрядный глоток.
«Дурачье, простодушное кочевое дурачье», — подумал Трембоуд.
Фляжка пошла по кругу.
— А теперь расскажите, что за обстановка там впереди? — произнес он самым что ни на есть дипломатическим тоном.
Чок протянул ему фляжку.
— Свежий трава всю дорогу к реке. По другой сторона новая трава, тоже. Мы можем сделать хороший переход.
У Трембоуда возникло внезапное предчувствие.
— Сколько человек в вашем отряде?
— Все племя. Мы пасем здесь коней и собираем рабов для рынка.
Трембоуд вновь почувствовал приступ раздражительности. Ну почему никто ничего не может сделать правильно?
— Предполагалось, что я должен встретиться с небольшим отрядом для очень быстрого переезда в город.
Чок сплюнул на землю. Город считался зловещим местом, уничтожавшим людей, по крайней мере, багутов. Даже упоминание о нем не сулило ничего хорошего.
— Мы не идем всю дорогу. Трембоуд кивнул.
— Разумеется, нет. Только до Кулака. Но мне нужно всего лишь человек двадцать. Моих преследователей теперь очень мало. Мы устроили им засаду в лесу.
При воспоминании об этом Трембоуд почувствовал гордость. Какую победу он одержал! Конечно, все это благодаря разведке одноглазого Гаспера Раканца, но тем не менее, когда придет время, победа придаст его рапорту дополнительную пикантность.
Надежды на то, что его не отправят из Туммуз Оргмеина дальше, в Хазог, было мало. Трембоуду и Туммуз Оргмеин-то посещать не сильно хотелось, город, который был сердцем Великой Власти. Там всегда стояли невыносимые холода, дисциплина была строже некуда, а тайная полиция вездесуща.
Рок и сам мог рассказать им все, что они захотят узнать. Какой смысл допрашивать его персонально?
Заговорил вождь вождей.
— Все племя идет той дорогой, которой тебе нужно идти. Мы берем все племя, тогда ты действительно в безопасности.
Именем темных богов, почему с ним вечно происходит что-нибудь этакое?
Трембоуд чувствовал себя отвратительно. Сперва капитан Ушмир, затем сборище дефективных троллей, которые не смогли бы пробиться даже сквозь простыню из шелка, не говоря уже о паре боевых драконов, и теперь эти вот спятившие багуты, которые намеревались заставить его тащиться целую вечность в их вонючей, пыльной колонне. Но тут уж он ничего поделать не мог. С оставшимися пятью солдатами нельзя было рисковать переправиться через Ган своими силами.
Он обманул врагов при Оссур Галане, но зато они победили на поле боя и уничтожили отряд троллей и бесов. У врага по-прежнему оставалась пара десятков личного состава, да еще с лошадьми. Поэтому ему был необходим по меньшей мере равный отряд для быстрого перехода через степи.
— Я был бы в безопасности и с небольшой группой. Тогда ваше племя может оставаться к югу от Оона и пасти свою скотину, сколько ей хочется.
Вожди закивали головами. Чок захихикал и произнес что-то на языке багутов.
Затем он сказал Трембоуду:
— Ты должен любить багут говорить так. — Он захихикал вновь. Трембоуд не понял шутки.
Никто на свете не любил багутов, и по чертовски веской причине.
Чок взял себя в руки.
— Мы должны идти скоро в любой случай, мы имеем хороших рабов для Власти.
Поэтому мы идем теперь, быстро, и затем возвращаемся для другой визит южнее Оона.
Так вот оно что. У них было больше рабов, чем они могли прокормить, и им хотелось доставить их на рынок как можно скорее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59