По знаку Турнуса Ремешок передала поводки слинов стоящему рядом мужчине. Тот повел животных от хижин. Ремешок подошла к клетке и, обеими руками взявшись за железную дверцу, опустила ее, запирая в клетке свою бывшую хозяйку.Толпа одобрительно загудела.— Праздник! — провозгласил Турнус, глава касты в Табу-чьем Броде. — И положите в праздничный костер клеймо. Будем клеймить рабыню!Снова шум одобрения.Женщина, что прежде звалась Мелиной, скрючилась в крошечной клетке, вцепилась в железные прутья, горестно поглядывая из-за решетки. Горло ее было схвачено ошейником для слинов.Скоро на ее тело поставят клеймо.Вокруг суетились люди, готовились к празднику. Редис, Турнепс и Верров Хвост по знаку Турнуса вынули кляп у меня изо рта и сняли меня с дыбы. Помогли спуститься вниз, и я, скользнув между ними, упала на землю. Двигаться едва хватало сил. Кляп оставил во рту тяжелый кисловатый привкус. И не представляла себе, что кляп может быть таким действенным. Правда, на этот раз рабского колпака на меня не надевали.На праздник зажарили верра, наготовили сладостей. Достали из кладовой и разогрели хлеб из са-тарны. Суловая пага лилась рекой.В разгар праздника дверца клетки была распахнута, ее обитательнице, бывшей свободной женщине по имени Мелина, а ныне — голой рабыне в ошейнике для слина, было велено выйти наружу на четвереньках. К ошейнику привязали поводок и все так же на четвереньках, как самку слина, повели ее к девичьей дыбе, на которой совсем недавно была распята я. Там ее разложили на балках, закрепили руки, ноги и шею, и Турнус, глава касты селения Табучий Брод, собственноручно поставил клеймо на ее тело. Левое бедро ее крепко держали двое мужчин. Вот кожи коснулся раскаленный металл, и она зашлась в бешеном крике, а когда бедро ее отпустили, застонала и забилась на своем деревянном ложе. Потом ей обрили голову и оставили, рыдающую, всеми забытую, распятую, на деревянных балках. Праздник продолжался.По правую руку Турнуса сидел Туп Поварешечник. По левую — получившая сегодня из его рук свободу Ремешок. Отчаянная! Привела пару слинов, бросилась на защиту Турнуса, когда дружки Брена Лурта решили одолеть его сообща, раз поодиночке не удалось. Прислуживали за столом сельские рабыни, среди них — Редис, Верров Хвост и Турнепс. Я, не в силах прислуживать пирующим, так и лежала у дыбы, на которой оставили рабыню со свежим клеймом. Немного времени спустя она успокоилась. О чем она думает? Да какая разница! Кому интересны мысли рабыни? Моя гордая бывшая хозяйка теперь ничем не лучше меня. Просто рабыня. Рабыня во власти мужчин.Ничто.Я взглянула в небо. На фоне плывущих в вышине трех лун мчались темные облака.В воздухе повеяло свежестью.Наконец-то!Застолье шло своим чередом. Турнус встал и поднял кубок.— Тупа Поварешечника, — сказал он, — породнил со мной коготь слина. Мы братья. Эту чашу я поднимаю в его честь. Выпьем же за него!Крестьяне осушили кубки. Поднялся Туп Поварешечник.— Сегодня мы преломили хлеб. Пью за гостеприимство Табучьего Брода! — провозгласил он тост. В ответ раздались приветственные возгласы. — А еще, — продолжал он, — пью за человека, с которым меня роднит не каста. Нет, наше родство гораздо крепче. Мы братья по крови. Пью за Турнуса из Табучьего Брода.Приветственные возгласы. Звон кубков. Турнус снова встал.— Я прошу эту свободную женщину, — он обернулся к Ремешку, — женщину, к которой я очень привязан, стать моей подругой.Толпа разразилась ликующими криками.— Но, Турнус, — спросила она, — раз я теперь свободна, я имею право отказаться?— Конечно, — озадаченно ответил Турнус.— Тогда, благородный Турнус, — голос ее звучал спокойно и ровно, — я отказываюсь. Я не стану твоей подругой.Турнус опустил чашу. Воцарилось молчание.Ремешок опустилась на землю, легла к ногам Турнуса. Охватив ладонями его ступню, прижалась к ней губами. Подняла голову. В глазах ее стояли слезы.— Позволь мне быть твоей рабыней, — проговорила она.— Я предлагаю тебе быть моей подругой!— Я прошу рабства.— Почему? — все не мог взять в толк Турнус.— Мне уже доводилось быть с тобой, Турнус. В твоих руках я могу быть лишь рабыней.— Не понимаю.— Я обесчестила бы тебя. В твоих руках я могу быть только рабыней.— Ясно, — сказал глава касты в Табучьем Броде.— Любовь, что питаю я к тебе, — говорила она, — это не любовь подруги. Это безнадежная рабская любовь, настолько сильная и глубокая, что испытывающая ее женщина может быть лишь рабыней мужчины.— Подай мне пагу, — протягивая ей кубок, сказал Турнус.Взяв кубок, она встала на колени, опустила голову и подала ему кубок. Свободная женщина, она прислуживала, как рабыня. Крестьяне едва переводили дух от изумления. Свободные женщины возмущенно заголосили. Турнус отставил кубок.— Вели принести веревку, надень на меня ошейник, Турнус, — попросила она. — Я твоя.— Принесите веревку, — бросил Турнус.Принесли веревку.Держа веревку в руках, Турнус смотрел на девушку.— Надень на меня ошейник, — повторила она.— Если я надену на тебя ошейник, — сказал он, — ты снова станешь рабыней.— Надень на меня ошейник, хозяин.Дважды обмотав вокруг ее шеи веревку, Турнус завязал ее узлом.Ремешок, его рабыня, преклонила перед ним колени. Он схватил ее, могучими руками прижал к себе, насилуя девичьи губы властным поцелуем, словно сладострастие и радость обладания удесятерили его силы. Она, теряя власть над собой, вскрикнула, сжимая его в объятиях. Голова ее откинулась, губы приоткрылись. Он начал зубами сдирать с нее тунику.— Унеси меня от света, хозяин, — попросила она.— Но ведь ты рабыня, — рассмеялся он и, сорвав с нее одежду, швырнул ее наземь меж праздничных костров. Она вскинула глаза — покорно-страстные глаза снедаемой вожделением рабыни.— Как угодно хозяину! — И опрокинулась навзничь. Волосы разметались по земле. Он бросился к ней, и они слились в бесконечно долгом объятии, а вокруг пылали праздничные костры. В ночи разнесся ее крик, слышный, наверно, далеко за частоколом.А когда Турнус вернулся на свое место, она, рабыня, примостилась у его ног, время от времени осмеливаясь коснуться кончиками пальцев его бедра или колена.Праздник затянулся.Свежело. Силуэты лун заволокло влажной пеленой. В небе, гонимые ветром, вздымались громады облаков.Избитая, измученная, я, должно быть, заснула у дыбы.Разбудил меня звук защелкнутых на запястьях наручников. Я открыла глаза. До рассвета еще далеко. Передо мной стоял Туп Поварешечник. Мои руки плотно схвачены стальными кольцами.— Вставай, птенчик, — сказал мне Туп. Я с трудом поднялась на ноги. Руки скованы спереди — и на дюйм не развести. — Теперь ты моя!— Хозяин? — проронила я.— Да, — повторил он, — моя.— Да, хозяин.Странно… Так просто: раз — и перешла из одних рук вдругие.Я огляделась. Праздник кончился. Почти все селяне разбрелись по домам. Кое-кто улегся у догорающих кострищ.Мы стояли у дыбы. Беспомощной пленницей распростерлась на ней Мелина, некогда — свободная женщина, ныне же — рабыня. Рядом — Турнус, Ремешок, Редис, Верров Хвост и Турнепс.— Нарекаю тебя Мелиной, — объявил Турнус распятой на дыбе женщине.— Да, хозяин, — ответила она. Ужасающий позор уготовил он ей — в рабстве носить имя, которым она звалась, будучи свободной. Теперь оно станет ее рабской кличкой.— Можно рабыне говорить? — спросила она.— Да, — разрешил Турнус.— Зачем ты велел обрить мне голову?— Чтобы с позором вернуть в село к отцу.— Оставь меня здесь, хозяин, прошу тебя!— Зачем?— Чтобы я могла доставлять тебе наслаждение, — прошептала она.— Странно слышать такое от тебя, — усмехнулся он.— Умоляю, оставь меня, позволь угождать тебе, хозяин!— Ты что, обретя клеймо, разума лишилась? — осведомился Турнус.— Я только хотела быть подругой окружного головы, — проронила она.— А теперь ты рабыня любого, кому мне вздумается подарить или продать тебя.— Да, хозяин.— Я и пальцем не пошевелил, чтобы стать окружным головой, — разоткровенничался вдруг Турнус, — именно потому, что к этому так стремилась ты. Начни я добиваться этой должности, все вокруг решили бы, что лишь твое тщеславие и твои попреки тому причиной.Зажатая между балками, она принялась отчаянно извиваться на девичьей дыбе.— Мужчина, — продолжал он, — должен быть хозяином в собственном доме. Даже если выбрал себе подругу. Для того и нужна подруга, чтобы поддерживать, помогать, а не козни строить.— Я была плохой подругой, — прошептала она. — Постараюсь, чтобы рабыня из меня получилась лучше.— Сочту я нужным — стану добиваться места окружного головы, — отрезал Турнус. — Нет — значит, нет.— Как угодно хозяину, — ответила Мелина, его рабыня.— Быть хорошей подругой ты так и не научилась.— Искусству быть рабыней стану учиться усерднее, — обещала Мелина.— И начнешь завтра же утром, — заявил он, — когда тебя публично высекут.— Да, хозяин, — прозвучало в ответ. Он положил ладонь на ее тело.— Было время, я тебе нравилась, — проговорила она.— Да, — согласился он, — это верно.— Мое тело кажется тебе привлекательным, хозяин?— Да, — ответил Турнус.— К тому же я сильная. Могу одна тащить плуг. Турнус улыбнулся.— Оставь меня здесь, хозяин, — взмолилась она снова.— Зачем?— Я люблю тебя.— Знаешь, какое наказание полагается за ложь?— Я не лгу, хозяин. Я действительно тебя люблю.В деревнях солгавшую рабыню могут, например, бросить на съедение голодному слину. И Турнус, уличи он рабыню во лжи, не сомневаюсь, сделал бы это с легким сердцем.— Как ты можешь любить меня? — спросил он.— Не знаю, — прошептала она. — Удивительное чувство. Противостоять ему я не в силах. Я долго лежала здесь в колодках. И о многом передумала.— Завтра, — бросил Турнус, — тебе придется гораздо меньше думать и больше работать.— Много лет назад я любила тебя, но как свободная женщина. Потом, довольно долго, не любила, презирала даже. И теперь, через столько лет, снова испытываю это чувство, только теперь это стыдная, беспомощная любовь невольницы к хозяину.— Утром тебя высекут, — отчеканил Турнус.— Да, хозяин. — Она подняла на него глаза. — Ты сильный. И властный. Стал ли ты окружным головой, нет ли — ты великий человек. Мне застила глаза моя свобода. Я перестала замечать твою мужественность, не понимала, чего ты стоишь. И интересовал меня не ты сам по себе, а то, чем ты мог бы стать, чтобы меня возвысить. Для меня ты был не человеком, а средством потешить свое тщеславие. Жаль, что я, твоя подруга, не умела радоваться тебе самому, не умела ценить в тебе человека. Жаль, что только и думала о том, кем ты мог бы стать. Никогда не знала тебя по-настоящему. Видела лишь образ, что сама выдумала. Ни разу не попыталась взглянуть на тебя открытыми глазами. А попыталась бы — может, увидела бы тебя в истинном свете..— Ты всегда отличалась недюжинным умом, — заметил Турнус.В ее глазах стояли слезы.— Я люблю тебя, — проговорила она.— Я отдаю тебя селу. Будешь общинной рабыней, — сообщил он.— Да, хозяин.— На ночь тебя будут запирать в клетку для едина. Есть будешь что подадут. Станешь прислуживать в хижинах, в каждой по очереди.— Да, хозяин.Он все смотрел на нее.— Можно говорить? — спросила она.— Да.— Нельзя ли, хотя бы иногда, мне служить и моему хозяину?— Может быть, — уже отворачиваясь, бросил Турнус.— Прошу тебя, хозяин!Он повернулся. Взглянул ей в глаза.— Прошу тебя, возьми свою рабыню.— Давненько ты не просила меня о близости, — не сводя с нее глаз, сказал Турнус.— Умоляю, хозяин, — прошептала она, всем телом приподнимаясь над балками. — Умоляю!Мы отвернулись. Турнус торопливо и грубо овладел распятой на дыбе рабыней.Кончил. Обессиленная, она едва переводила дух.— О, хозяин! — вскрикнула она и еще раз, чуть слышно: — Хозяин…— Молчи, рабыня, — приказал Турнус.— Да, хозяин. — И женщина в ошейнике смолкла.Никогда, наверно, Турнус не обнимал ее так властно, с такой безудержной силой. Конечно, много лет назад он любил ее, свободную женщину, бережно и нежно. Но той неукротимой, необузданной похоти, что рождает в мужчине беспомощно распростертое тело рабыни, ей, верно, доныне изведать не доводилось. Так ею не обладали никогда. Раздавленная, испуганная, ошеломленная, в благоговейном ужасе следила она глазами за Турнусом. Я видела: ей хочется окликнуть его, молить, чтобы вернулся. Но она не смела. Ее ждет кара. Завтра утром времени хватит — высекут ее основательно.Между тем Турнус одернул тунику. Повернулся ко мне. Под взглядом свободного мужчины я преклонила колени.— Я подарил тебя Тулу Поварешечнику.— Да, хозяин, — ответила я.— Ему посулили тебя в уплату за снадобье, которое он дал кое-кому из нашего села. Снадобьем воспользовались, хотя надежд, что возлагало на него купившее его лицо, оно и не оправдало. Стало быть, от имени этого человека, который, на свое несчастье, оказался ныне в рабстве и сделок заключать больше не может, я отдаю тебя в обмен на этот порошок.— Да, хозяин.Скованные железом руки сжались в кулаки. В обмен на щепотку грошового порошка! Как же так? Да за меня по меньшей мере пару медных тарсков дадут, уж это точно!— Но этот порошок ничего не стоит! — возмутилась я.— Но и ты, крошка Дина, не стоишь ничего! — откинув голову, Турнус расхохотался.— Да, хозяин, — кипя от злости, пробурчала я. Он повернулся к Ремешку:— Объявляю тебя любимой рабыней. Будешь спать в моей хижине и вести хозяйство.— Рабыня очень благодарна, хозяин, — выдохнула она.— И еще, — добавил он, — будешь старшей над рабынями. Редис, Верров Хвост и Турнепс бросились к ней с объятиями и поцелуями.— Мы так рады за тебя! — щебетала Турнепс.— Я — старшая рабыня, — проговорила Ремешок.— Я так за тебя рада, — твердила Редис.— Принеси плетку! — велела Ремешок.— Ремешок? — Редис изумленно замерла.— Принеси плетку!— Да, госпожа. — И Редис бросилась исполнять приказ. Вскоре вернулась, вложила плетку в руку Ремешку.— На колени! — приказала всем троим Ремешок. Девушки пали на колени. — Выстроиться в ряд! На четыре хорта друг от друга! Лицом к хозяину! Прямее! — Она выровняла ряд. Пнула Редис по коленям. — Выпрямить спины, руки на бедра, животы втянуть, головы выше!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64