— Спасибо, хозяин, — гордо выпрямив спину, ответила она.— Нахалка! — все ворчала другая.— Можешь причесывать всякое купеческое отродье, если тебе нравится, — отрезала первая, — а я буду голой танцевать перед мужчинами.— Рабыня! — Возмущению девицы не было предела.— Да, рабыня! — гневно и гордо провозгласила первая.Послышался скрип повозки — ее вывозили из лагеря. Наверно, доверху нагружена богатым приданым леди Сабины из Крепости Сафроникус. Где сама благородная дама, я понятия не имела, но скорее всего — в надежном месте, может быть, с кляпом во рту и с завязанными глазами стоит где-нибудь, привязанная к дереву. Интересно, ей позволили остаться одетой?— Ноги у тебя красивые? — спросил конвоир вторую девушку в цепочке.— Да, хозяин, — с улыбкой ответила она.— Знаешь, что полагается, если врешь свободному мужчине?— Сам посмотри, хозяин, — смело предложила та, по-прежнему улыбаясь. — Вот увидишь, бить меня не придется.Стоявшая последней негодующе вскрикнула.Вынув нож, мужчина отхватил подол ее струящегося белоснежного платья, и теперь оно, соблазнительно короткое, словно дразня, едва прикрывало ноги.— Бить тебя не придется, — признал он.— Спасибо, хозяин, — отвечала девушка.Последняя в цепочке, возмущенно фыркнув, вскинула голову.— А у тебя красивые ноги? — обратился мужчина ко второй девушке.— Не знаю, хозяин, — прошептала та, — я всего лишь служанка женщины.— Посмотрим, — объявил мужчина, и ее строгое одеяние в мгновение ока превратилось, как и у первой, в коротенький балахончик рабыни.— Можно говорить? — подала она голос.— Говори, — разрешил мужчина.— А у меня… красивые ноги? — выдавила она.— Да, — ответил он.— Девушка довольна, — проговорила она, выпрямившись, как и остальные.— Бесстыжие вы все! — напустилась на них та, что стояла последней.— А ты? — полюбопытствовал мужчина.— Я — рабыня женщины, — гордо объявила она. — Я выше этого. — На конвоира она и не глядела. — У меня есть чувство собственного достоинства!— Рабыне чувство собственного достоинства не полагается, — отчеканил он. — Ну-ка, посмотрим на твои ножки. — Взмах ножа — и от ее платья остались лишь коротенькие пикантные лохмотья. Теперь, хоть она и служанка благородной дамы, ее ноги открыты на всеобщее обозрение.— Замечательные ножки, — причмокнул он.Она вздрогнула, но мне показалось, что такая оценка не так уж для нее неприятна. Каждой женщине хочется нравиться мужчинам.— Я… хочу быть рабыней женщины. — В ее голосе, показалось мне, зазвучали нерешительные нотки.— Ты так боишься мужчин? — спросил он.Она не ответила.— То, чего хочешь ты, не имеет значения. — Он в упор взглянул на нее. — Так?— Так, хозяин.Он провел ладонью по ее шее, по подбородку.— Тебе никогда не хотелось, чтобы к тебе прикоснулся мужчина?— Иди ко мне! — звала первая. — Я буду тебя любить, как никто никогда в жизни не любил!— Он ко мне притронулся! — завопила последняя.— Вот распутница! — расхохоталась первая.Мужчина подошел к первой девушке и стиснул ее в объятиях. Вскрикнув от наслаждения, она прижалась к нему всем телом, тая от желания, готовая отдаться. Он жадно поцеловал ее — вот-вот, позабыв обо всем, они рухнут на пол и предадутся неистовым ласкам.— Я тоже могу целовать! — закричала последняя. — Хозяин! Прошу тебя, хозяин!— Нет! — стонала первая. — Она — ничто. Не уходи. Я такая горячая! Вот увидишь — до сих пор ты и не знал настоящих ласк рабыни!Из лагеря — судя по звукам — вывозили вторую повозку. Наверно, с провиантом — подумала я тогда. Но, как потом оказалось, драгоценное приданое разложили по двум повозкам, выбросив из одной провизию — чтобы была полегче и двигалась быстрее.В шатер вошел мой хозяин.— Потом с ней побалуешься, — бросил он воину, держащему в объятиях закованную в цепи рабыню. Тот неохотно оттолкнул стонущую девушку.— Слушаюсь, предводитель, — с ухмылкой гаркнул он.— Когда нас начнут насиловать, когда придет время ублажать мужчин, — молила первая, та, которую он только что обнимал, — возьми меня первой, позволь служить тебе.— Уж не забуду, шлюшка моя, — обещал мужчина.— Спасибо, хозяин, — прошептала девушка.— И Донну не забудь, — заговорила вторая.— И Чанду, — добавила третья.— И Марлу, — послышался голос четвертой.— Но сначала — Лена, — отчеканила первая.Мужчина взглянул на четвертую в ряду девушку. Под его взглядом она выпрямилась. Левое запястье плотно охвачено железным кольцом, она на цепи, прикована вместе с остальными.— И Марлу? — спросил он.— И Марлу, — ответила она.— Разве ты не рабыня женщины?— Оставь мне местечко у твоих, ног, хозяин. Я рабыня мужчины.Мой хозяин обошел скованных цепью девушек.— Четверо красоток, — проговорил он, — неплохой улов. Позабавимся вволю, а потом продадим за хорошую цену.Как естественно прозвучали для меня эти слова! И как ужаснули во мне земную женщину! Почему здешние мужчины и не думают хоть как-то завуалировать свое превосходство? Почему не притворяются, что его и в помине нет? Почему не прячут его? Почему не желают отречься от права первенства, с рождения дарованного им природой? Почему не стараются превратиться в слабые, жалкие создания, не терзают, не обделяют самих себя, как мужчины Земли, что кичатся своими подавленными, угнетенными инстинктами? Недостает смелости быть ведомыми? Не хватает силы быть слабыми?— На цепь ее, — взглянув на меня, приказал мой хозяин.Я окаменела. Эта цепь — не для меня! Я — его девушка! Не какая-то новая рабыня. Я хорошо служила ему.Мужчина свистнул, словно подзывая ручного слина, взялся за железное кольцо — последнее в ряду. Я, разозленная, поспешила к нему.— Надо торопиться, — сказал хозяин.На моем левом запястье защелкнулось металлическое кольцо. Я на цепи.Подумать только! Посадили на цепь вместе с новенькими! Цепь, провисая, болталась между моим наручником и кольцом на запястье стоящей передо мной девушки. Меня трясло от злости. Прикована накрепко, не убежать.Хозяин взглянул на меня.Я опустила глаза. На мне — его цепь.Он отвернулся, шагнул к прорези в задней стене шелкового шатра, не оглядываясь, откинул полог и исчез в темноте.— Марла не пожалела бедную рабыню, когда та была беззащитна, — пробормотала девушка впереди меня. — Марла виновата. Прости Марлу.— Что? — изумилась я.— Марла виновата, госпожа, — повторила она. — Пожалуйста, прости Марлу.Да она не на шутку испугана!Вот странно: называет меня госпожой, трясется от страха. Да нет, все правильно. Ей есть чего бояться. Это она назвала меня Диной, пнула меня, связанную. А теперь она — собственность моего хозяина, по сравнению со мной — новая рабыня. Куда помимо собственной воли она угодила, что ее здесь ждет — она пока не знает. Может, тут на каждом шагу — опасность, столь же реальная, как кандалы на ее руке? Может, я старшая рабыня? Может, выше ее? Может, наделена правом наказать ее плетьми за непослушание, как Этта может наказать меня? Буду ли я с ней жестока? Заставлю ли ее страдать? А может, ей удастся так угодить хозяевам, что они приблизят ее к себе и защитят от моей мести? К тому же она стоит прямо передо мной, и это тоже дает мне над ней власть. Захочу — превращу весь поход в пытку, могу неожиданно пнуть, ударить. Так что страхи ее вполне понятны.— Я тебя прощаю, — сказала я.В то же мгновение она надменно выпрямилась и, казалось, перестала обращать на меня внимание. Решила, наверно, что бояться нечего, что мною можно пренебречь. Я разозлилась. Наверняка считает, что она красивее — возможно, вполне справедливо — и скоро станет выше меня по положению. Раз ей нечего меня бояться — значит, сможет, ничего не опасаясь, всевозможными уловками расположить к себе мужчин. Между рабынями всегда идет борьба за мужское внимание. Каждая норовит угодить, обойти остальных. Чтобы жилось получше — старайся ублажить хозяина. Станешь ли ты нежно лелеемой игрушкой для любовных утех или кухонной девкой — зависит от тебя самой. Горианские мужчины в отличие от земных собратьев не утруждают себя заботой о женщинах, которые им не нравятся. Хотя они и небесполезны, и тоже служат хозяевам: до седьмого пота трудятся на кухне, гнут спину за ткацким станком, закованные в цепи, надрываются в поле, выращивая сул. Мало кто из девушек, отведав каторжного труда в поле или в ткацкой мастерской, не станет умолять хозяина продать ее — может, на этот раз повезет, может, следующему хозяину она приглянется.Но какова эта нахалка впереди! Расправила плечи — гордо, кичливо, все ей нипочем! А почему, собственно, я ее простила? Как-то само собой получилось, вроде бы вполне естественный поступок. Конечно, и это может быть не во вред. Допустим, она красива и мое верховенство лишь временно — тогда мы поменяемся ролями. Вдруг, проведя с ней ночь, хозяин вручит ей плетку? Или в следующий раз меня поставят в цепочке впереди нее?И все же я злилась. Не обращает на меня внимания! Дешево же досталась ей победа!Я яростно пнула ее и замерла, будто ничего не случилось. Она испуганно вскрикнула. Охранявший нас воин собирал из стоящих тут и там ларцов драгоценности и сделал вид, что ничего не заметил. Хозяевам не пристало вмешиваться в склоки рабынь. Пусть себе устанавливают внутреннюю субординацию — лишь бы не поранили друг друга, не оставили шрамов — такую рабыню дорого не продашь. Это уже проступок серьезный, на него закрывать глаза не станут.Моя соперница съежилась, сникла. Куда делись гордость и надменная осанка? Просто испуганная рабыня в цепях. Стоит передо мной, что хочу — то и сделаю.— А я ведь могу и не простить, — процедила я.— Марла умоляет: прости, госпожа, — зашептала она.— Могу простить, а могу и нет.— Да, госпожа. — Она снова затряслась от страха. Даже цепь у руки подрагивала. Вот и хорошо. Будет меня бояться — не посмеет подлизываться к хозяину. Марла красивая. Как сладостны, должно быть, для мужчин ее объятия! Наверно, я ревновала.Наш охранник, собрав драгоценности из ларцов, завязал их в шарф и перебросил его через плечо. Ухмыльнулся, встретившись со мной взглядом. Я с улыбкой опустила глаза.— Надо торопиться, рабыни, — объявил он. Мы приготовились пуститься в путь. Я посмотрела на него — он в мою сторону не глядел.Горианин. Мужчина. Не то чтобы он осмеливался быть мужчиной. Нет, он им просто был — и все.— Внимание! — скомандовал воин. — Выступаем!Подняв руку, точно собираясь подать сигнал, он держал ее над своим бедром.Мы напряженно ждали.Как ни странно, хоть я и землянка, но этот мир, мир мужчин, сильных, как ларлы, чувства противления во мне не порождал. Вот такими они мне и нравились — величавыми, гордящимися своей властью. Казалось, я — неотъемлемая часть их мира. Лишь в мире настоящих мужчин могут существовать настоящие женщины.Запястье стянуто кольцом, с него свисает цепь.Конвоир резко хлопнул ладонью по своему правому бедру. Мы, рабыни, тронулись в путь, с левой ноги, чтобы шагать в такт.Мы — собственность.Мужчина пропустил нас вперед — он пойдет замыкающим, будет охранять. Проходя мимо него, я вдруг почувствовала дрожь в коленях. Попыталась коснуться его плечом, но он грубо отшвырнул меня в сторону. Не хочет, чтобы я к нему прикасалась. И я, и остальные должны подождать — может, потом он позволит нам ласкать его.У меня из глаз брызнули слезы. Я хотела коснуться его, а он не позволил! Такова его воля, воля мужчины. Он решает.— Хар-та! — скомандовал он. — Быстрее!Лена, первая в ряду, прибавила шагу.Вдруг стало страшно. Моя воля не значит буквально ничего! Со мной могут сделать что угодно! Охранник даже коснуться его не позволил. Если я не могу удовлетворить мужское сладострастие — я бессильна. А я даже попытаться без разрешения не смею. От этих мыслей мурашки поползли по спине.Торопливо шагая, я подняла глаза к усыпанному звездами небу Гора. Я, землянка, марширую в ряду закованных в цепи рабынь под плывущими в небесах тремя лунами на планете варваров.— Хар-та! — прокричал воин. Снова Лена прибавила шагу.Мы как раз выходили из лагеря — вброд через ручей. Щиколотки сковало холодом. Вот вода уже по икры, вот — выше колена, вот плещется вокруг бедер. Мы подняли цепь, чтобы не замочить ее.— Хар-та! — послышалось опять.Мы припустили что было мочи. Хозяин приказал — значит, нечего терять время.Вот и отмель. Я осторожно ступаю по камешкам. Цепь тянет вперед. Над головой — немыслимые три луны. Я — рабыня.— Хар-та! — слышится нетерпеливый окрик. — Хар-та!И снова цепь тянет вперед. Спотыкаясь, я спешу вслед за остальными.Куда меня ведут? К кому в рабство? Не знаю. Знаю только, что порабощена. Полностью и без остатка. Глава 6. ТАБУЧИЙ БРОД Хозяин протянул мне чашу. Стоя на коленях, я наполнила ее суловой пагой, прижалась к краю губами и протянула чашу ему. Глаза мои сверкали, я едва не опьянела от одного запаха напитка.Я протянула ему чашу.Хорошо очищенная суловая пага прозрачна как слеза, хотя сам сул желтый. Изготавливают ее из клубней сула — основной сельскохозяйственной культуры Гора. Здесь, в селении Табу-чий Брод, где нас принимал глава касты Турнус, находился винокуренный заводик — сложное переплетение баков и труб.— Хороша! — похвалил, потягивая пагу, хозяин. Пага почти безвкусна, и судят о ней лишь по ее крепости. Много ее не выпьешь. Накануне вечером один из мужчин, запрокинув мне голову, налил мне полный рот паги и заставил проглотить. В одно мгновение в глазах потемнело, я потеряла сознание. Проснулась лишь утром, разбитая, несчастная, на цепи, как и остальные. Голова раскалывалась от боли.— Вина, рабыня! — крикнула, протягивая чашу, Марла.Насупившись, я отставила пагу, принесла кувшин Арской ка-ла-ны и наполнила ее чашу. Она приняла ее, не взглянув на меня, не поблагодарив. Я — рабыня. А она разве нет? Сидит в лохмотьях, оставшихся от белого платья, с чашей в руках, обнимается с моим хозяином. Она быстро завоевала расположение мужчин, сместив с главных ролей даже Этту. С самого начала я боялась, что она всех затмит. Хозяин явно очарован ею. Я ее ненавидела, да и Этта поглядывала в ее сторону без привычного дружелюбия.Марла взглянула на меня и улыбнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64