Под мерцанием Южной звезды суета в Каэрмелоре продолжалась до поздней ночи, но сейчас город спал. Только свирепый ветер раскачивал лампы и гасил огонь в жаровнях, а на западе небеса прорезали молнии, похожие на зеленые скелеты.
Погода была штормовой, необычной для Нового года, и люди связывали сей факт с тем, что на северных границах, в Намарре, собиралась неявная нежить.
— Это их проделки, — шептали горожане, опасливо оглядываясь по сторонам. — Наверное, это предвестники первой атаки. Нечисть вступила в союз с варварами. Как можно победить таких врагов?
Под внешней оболочкой веселья скрывался ужас.
Канун Нового года.
Когда часы пробили последний раз, обозначая полночь, наступило время Обратного правления, которое должно было продолжаться до рассвета Дня зимнего солнцестояния. По традиции в это время лорды менялись местами с лакеями, а леди ходили в башмаках горничных. То есть мир на несколько часов переворачивался с ног на голову, и так продолжалось до первых петухов.
Но до этого шел праздник.
Королевский Банкетный зал поражал воображение гораздо больше, чем Обеденный. В восьми роскошных каминах горели массивные стволы деревьев — традиционные новогодние бревна. Около каждого из них в полном великолепии стояли слуги, объявляющие смену блюд. Стол для королевских особ размещался на помосте так далеко, что те, кто занимал его, едва могли разглядеть гостей, сидевших ниже, хотя бесчисленное количество канделябров и люстр ярко освещали зал, наполняя воздух мягким ароматом. Ниже главного помоста находился еще один, свободный от мебели, где между подачами блюд присутствующих развлекали певцы и танцоры.
Все тарелки были из золота или изумительного резного серебра. Свет люстр отражался от тысяч блестящих поверхностей. Меди, бронзы или латуни не было и в помине. Столы украшали золотые фруктовые деревья в цвету. Торты испекли и заморозили, чтобы сохранить белые замки и города из теста и сахара. В вазах возвышались пирамиды спелых фруктов из Королевской оранжереи. Много сил и умения было потрачено, чтобы вырастить их в срок. Все это окружали гирлянды из вечнозеленых растений и ягод.
Специально для таких случаев изготовили подставки под солонки в виде церемониальных саней, украшенных крошечными колокольчиками и эмблемами Короля-Императора. Сложенные салфетки поместили в очаровательные футляры в виде снежинок. Около каждого места лежали небольшие венки из остролиста и других зимних растений.
Обеспокоенная тем, чтобы не перепутать все эти лезвия, зубцы и ковшики, Рохейн молча вспоминала предназначение каждого столового прибора, лежавшего перед ней. Вилка для устриц, помещенная в столовую ложку; ковшик для костного мозга; пары ножей и вилок, предназначенные для рыбы, мяса или дичи; десертные вилка и ложка, изящные щипчики для конфет. С ума можно сойти! Кроме тех принадлежностей, что лежали прямо перед ней, были еще для общего пользования: ложечки для приправ, щипчики для сахара, лопатки для сыра и еще много-много разных вилок, ложек и ножей.
Большинство придворных были уже навеселе, когда пришли в Банкетный зал, и Рохейн среди них. Они пировали целый день и настаивали, чтобы она не отставала. Не имея привычки к имбирному ликеру, девушка оказалась более подверженной его действию, чем остальные. Зал плыл у нее перед глазами.
Гости стояли около своих стульев. Хозяева верхнего стола появились в последнюю очередь. Сначала прошли приближенные Короля-Императора со своими женами, через несколько минут за ними проследовал молодой принц Эдвард. Когда же появился сам Король-Император, в зале воцарилась полная тишина. Он сел на высокий стул, и его почти скрыл богато украшенный балдахин. Вслед за правителем заняла свои места свита.
Теперь Рохейн заметила, что один из длинных столов занимают дайнаннские воины в форме. Она стала пристально разглядывать их, но многие сидели к девушке спиной. Среди тех, кого она видела, Торна не было.
Прошли слуги с ароматной водой для ополаскивания рук. Рохейн подняла голову. Лицо юноши, державшего сосуд, показалось ей знакомым.
— Ты? — воскликнула она вдруг.
— Простите, миледи?
— Где я могла видеть тебя раньше?
— Не знаю, — ответил смущенный парень.
— Я точно тебя видела. О, теперь вспомнила…
Она еще раз проверила себя. Все верно, это был юнга с купеческого корабля «Жильварис Тарв». Он ее, конечно, не узнал. Радость наполнила сердце Рохейн: значит, юноша спасся. Что же случилось с остальными?
— Ты служил на купеческом корабле, ведь так?
— Да, миледи, но…
— Твой корабль был захвачен пиратами. Что случилось с командой?
Юноша пробормотал:
— Некоторых убили, миледи. Часть сбежала. Капитана выкупили, а остальные, я думаю, были проданы в рабство.
Глаза парня выдавали отчаянное желание спросить у Рохейн, откуда она все знает. Но он был слишком хорошо вымуштрован, чтобы задавать вопросы такой знатной леди.
— Ты сбежал?
— Да, миледи.
Рохейн сняла с запястья рубиновый браслет. Он очень подходил к ее наряду. Сегодня вечером на ней было надето темно-красное платье, расшитое золотом. Вивиана вплела в уложенные волосы бутоны роз, а в венец из сердолика вставила красное страусинное перо. Юбку из тончайшего шелка с кружевными оборками украшали вышитые крохотные розы, а край декольте — листочки. Темно-красный пояс, отделанный золотой сеткой и бусинками, подчеркивал тонкую талию. Кружевные рукава спадали до самого пола.
— Возьми это, — сказала она, протягивая парню браслет. — Мне очень хочется сделать тебе подарок. Продай его, если хочешь. И если тебе понадобится помощь, обращайся ко мне. Найти меня сможешь в поместье Арт… нет Аркун. Я баронесса Аркун.
Неожиданно ее язык стал медленнее ворочаться во рту, неохотно произнося слова.
— О господи, миледи! Большое спасибо!
— Не стоит благодарности. Ты заслужил это.
Можно было ожидать, что юноша постарается поскорее выполнить свои обязанности и уйти на случай, если его благодетельница вдруг передумает, но вместо этого он медленно, с достоинством закончил дело, потом поклонился и отошел.
Лакеи принесли подносы, заполненные свежим душистым белым хлебом и теперь сновали между столами, начиная, конечно, с самого верхнего. Каждый гость, которого обслуживали в этот момент, вставал; звучал туш, громко объявлялось имя гостя и титул, затем он мог опять сесть на место. Одновременно проводилась проверка на наличие яда. Затем лакеи разлили вино, наполнив бокалы в виде цветов.
— Это так интересно! — воскликнула леди в бирюзовом платье из тисненого атласа со стоячим воротником цвета лаванды. — Я обожаю игру в переодевание, а вы? Обязательно наряжусь вечно неряшливой судомойкой, а своего лакея одену принцем!
— Не стоит заходить так далеко, дорогая, — перебила ее другая дама в невероятной вышитой шляпе и шелковом платье цвета абрикоса. — Никогда не знаешь, что придет принцу в голову!
— Глупости! Дженкин никогда не перейдет со мной границы.
— Если только вы не попросите об этом, — жизнерадостно заметила Дайанелла.
Ее друзья фыркнули к неудовольствию дамы с высоким воротником. Дайанелла повернулась к Рохейн.
— Послушайте, дорогая, что вы дали этому парню? Я бы сказала, что у вас с ним роман.
— С лакеем? — переспросила Рохейн. — Что за ерунда!
Она научилась достойно отвечать на колкости Дайанеллы.
На прелестной головке мастерицы злословия красовался высокий тюрбан с золотыми кисточками на верхушке. Раздраженно тряхнув темными прядями, свободно спадавшими на гладкие белые плечи и тяжелое бриллиантовое ожерелье, она повернулась к соседке и стала что-то быстро говорить на «перезвоне».
Лакеи закончили разливать вино. За высоким столом кто-то встал, чтобы произнести тост. Рохейн могла только разглядеть, что это был высокий мужчина. Когда он заговорил, звучный голос подсказал, что тост произносит Томас Эрсилдоун. Зал дружно выпил за Короля-Императора и за любовь, после чего Рохейн показалось, что перед ней на столе появилось гораздо больше принадлежностей, чем было до этого момента. Девушка поняла, что выпила сверх меры, но отказываться от традиционных тостов невозможно. Состояние опьянения осложнило усилия по обнаружению Торна среди дайнаннцев и возможность вести светскую беседу за столом.
Со всей торжественностью был разлит и съеден суп. Последовала первая пауза в новогоднем праздновании, дюжина танцоров в силдроновой обуви изображала похожих на цикад насекомых, называемых «пятиглазыми». На лицах артистов были маски с выпуклыми стеклянными глазами. Головы покрывали шлемы, а спину и грудь — кирасы. Крылья из газа и шелка, прикрепленные к плечам, переливались сапфирово-голубым, золотым и изумрудно-зеленым цветами. На бедрах висели цимбалы, а из пяток торчали шпоры. Под грохот литавр и других музыкальных инструментов они продемонстрировали потрясающее мастерство в гимнастических упражнениях, проплывая над головами гостей, отталкиваясь друг от друга и от стен, чтобы изменить направление, делая сальто в воздухе, плавно скользя в полете. В финале публика с энтузиазмом аплодировала.
Объявили второе блюдо — заливной золотой карп в желатине разных цветов и зажаренный целиком дельфин на ложе из устричных раковин, в каждой из которых находилась жемчужина.
Лакеи построили пирамиды из балансирующих бокалов и наливали вино, начиная с самого верхнего яруса. Струя бледно-золотого цвета наполняла ступень за ступенью к удовольствию разгоряченных гостей.
В этом перерыве присутствующих развлекали турнирными боями. Победителю был обещан тяжелый кошелек с деньгами, который он потом и принял как само собой разумеющееся. Три пары, все профессионалы, сражались на мечах и шпагах. Они плавно передвигались по нижнему возвышению перед гостями королевского стола. Сквозь дымок, поднимающийся над свечами, и колышущееся пламя Рохейн, облокотившись на стол, лениво наблюдала за фехтующими фигурами. За дальними столами она с трудом различала лица очаровательной леди Розамунды, старшей дочери герцога Роксбурга, и лысеющей вдовствующей маркизы Незербай, бывшей хозяйки Вивианы. Рядом с ними сидела молодая талитянская аристократка Малвенна. Ее прелестные черты обрамляли волосы необыкновенного золотистого оттенка.
Немного ближе сидела группа гостей из Римана, представители расы Ледяных. Они напоминали лилии или нахохлившихся белых птиц в наряде павлинов-альбиносов. Кожа цвета слоновой кости, угрюмые лица обрамляли абсолютно белые волосы, мягкие, словно шелк. Из украшений они предпочитали серебро, а одежда обычно шилась из белого шелка и серебристо-голубого или бледно-серого газа. Только одна деталь их туалета была неожиданно яркой — бархатные накидки кроваво-красного цвета, отороченные соболем. Ледяные держались обособленно. Рохейн представили только одной из них — леди Сольвейг из Икстакутла. Пламя свечей, отражавшееся в их глазах, напоминало ледяные сосульки, освещенные закатным солнцем.
Пролилась кровь, турнир закончился как раз к подаче следующего блюда, состоявшего из какого-то раздутого быка. Его зажарили с разными пряными травами и ввезли на золотой тележке, запряженной оленями, чтобы продемонстрировать Королю-Императору. Когда тележка остановилась перед возвышением, встал герцог Роксбург. Его голос прогремел на весь зал. Публика оцепенела от ужаса.
— Что это? Бык на новогодний ужин? Посмотрите на него! Разве можно такое блюдо показывать Его величеству? Он даже не выпотрошен и не нафарширован! Мы, по-видимому, будем жевать внутренности? Вызвать сюда главного повара! Его надо повесить за некомпетентность!
Сопротивляющегося и хныкающего королевского повара волоком притащили их кухни. Пряча глаза, он на коленях стал просить милости.
— Ваше величество! Ваше высочество! Ваше сиятельство! Пожалейте меня! Я так старался, но мне не хватило времени…
— Молчать! — прогремел Роксбург. — Я велю тебя нафаршировать вместо быка!
— Нет, сэр, — взмолился повар. — Лучше я покажу вам содержимое быка, а не мое.
С этими словами он вытащил из-за пояса длинный нож и одним движением вскрыл живот быка. Зал ахнул, когда оттуда показалась целая зажаренная корова. А в ней — запеченная самка оленя, потом прекрасно приготовленная овца, фаршированная поросенком, внутри которого оказалась индейка, содержащая в животе голубя, заполненного фаршем. Зал разразился бешеными аплодисментами. Королевский повар поклонился, а Роксбург откинул голову назад и расхохотался. Конечно, все было спланировано с начала и до конца. Герцог бросил повару кошелек. Несколько лакеев укатили тележку, чтобы блюдо нарезали и подали гостям.
За быком последовали жареные павлины. Их провезли перед публикой в красочном оперении. После этого в зал триумфально внесли пироги. Когда их разрезали, оттуда вылетели живые птицы и стали летать по залу.
Такой насыщенной трапезы Рохейн еще не видела. Многие присутствующие распустили пояса. Лакеи и слуги сновали взад и вперед, спеша выполнить любые прихоти и капризы своих хозяев. Когда столы подготовили для подачи последних закусок, оркестр, размещенный в галерее, заиграл тихую музыку. Лица музыкантов блестели от пота.
Придворные стали перешептываться.
Поднялся Королевский Бард. Поманив к себе группу мальчиков, ожидавших в стороне, он сошел с помоста и направился к золотой арфе, чья рама была похожа на гигантскую рыбу. Опять в зале воцарилась тишина.
— Я спою вам песню «Остролист», — объявил он и сел к инструменту.
Вместе с детским хором Бард запел традиционную песню Имброла. Пение было великолепным, а звук таким мощным, что казалось, вот-вот рухнут стены.
Томас Эрсилдоун отпустил хор и снова тронул струны арфы. Мелодичным сильным голосом он запел серенаду.
Любовь моя, хоть я б, поверь, желал
Не отрываться от твоих прекрасных глаз,
Наступят день и час, когда средь прочих бед
Придется нам расстаться.
О тебе
Позволь на память локон сохранить.
Тот локон путеводной станет нитью
Скитальцу бедному, бредущему во мгле,
И даже через много-много лет
Он памяти вернет твое лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58