, погружает туда же, в Тартар.Альфий. Если тебе угодно перейти к этому роду философии, я соглашусь, что и золото и свинец по сравнению с грехом — пушинки.Курион. Как же возможно, чтобы обремененные таким грузом взлетали на небо?Альфий. Право, не знаю.Курион. Кто готовится к бегу или к прыжку, не только сбрасывают с себя всякий груз, но и дух задерживают, чтобы самим стать легче. А для этого бега, для этого прыжка, который приводит нас на небеса, мы и не думаем сбросить с себя то, что тяжелее любой каменной глыбы, тяжелее свинца!Альфий. Будь у нас хоть капля здравого смысла, мы бы об этом не забывали. Эпикуреец
Гедоний. Спудей Гедоний — «преданный удовольствиям», Спудей — «дельный», «серьезный» (греч.).

Гедоний. За чем это охотится мой друг Спудей? Он весь так и ушел в книгу и что-то бормочет себе под нос.Спудей. Да, Гедоний, я охочусь, но и только, не более того.Гедоний. А что за книга у тебя на коленях?Спудей. Диалог Цицерона «О пределах добра».Гедоний. Насколько лучше было бы отыскивать начала добра, а не его пределы!Спудей. Но Марк Туллий «пределом добра» зовет добро, во всех отношениях совершенное, достигнув которого человек не испытывает более никаких желаний.Гедоний. Сочинение весьма ученое и красноречивое. Но есть ли у тебя чувство, что ты потрудился не напрасно и сколько-нибудь приблизился к познанию истины?Спудей. Сдается мне, что весь мой прибыток в одном, — теперь я еще больше прежнего сомневаюсь насчет пределов и рубежей.Гедоний. Насчет межей и рубежей пусть сомневаются землепашцы.Спудей. Никак не могу надивиться, что в таком важном вопросе меж такими замечательными людьми не было ни малейшего согласия.Гедоний. Ничего удивительного: заблуждение плодовито, истина одинока. Им неведомо самое начало, самый источник всего дела, и потому они гадают и несут вздор. Однако какое суждение кажется тебе менее далеким от цели В диалоге «О пределах добра и зла» Цицерон сопоставляет этические воззрения главных философских школ своего времени.

?Спудей. Когда я слушаю, как Марк Туллий нападает и спорит, мне ни одно не по душе, когда слушаю, как он отстаивает и защищает, становлюсь прямой εφεκτικός Воздерживающийся от суждений (греч.), то есть скептик.

. И все-таки ближе других к истине, по-моему, стоики; следующее за ними место я отвожу перипатетикам.Гедоний. А мне ни одна школа не нравится так, как эпикурейская.Спудей. Но между всеми школами ни одна не вызывает такого единодушного осуждения.Гедоний. Давай пренебрежем ненавистью к именам: пусть сам Эпикур будет каким угодно скверным или хорошим — мы рассмотрим суть дела. Счастье человека Эпикур полагал в удовольствии и ту жизнь считал блаженной, в которой удовольствия как можно больше, а печали как можно меньше.Спудей. Да, верно.Гедоний. Можно ли высказать суждение чище и выше?Спудей. Наоборот, все кричат, что это голос скота, а не человека!Гедоний. Знаю, но их обманывают названия вещей. А если по правде, так нет больших эпикурейцев, чем благочестивые христиане.Спудей. Нет, христиане ближе к циникам: они изнуряют себя постами, оплакивают свои прегрешения и либо бедны, либо легко сходятся с нуждою, помогая неимущим; их угнетают сильные, над ними смеется толпа. Если удовольствие приносит счастье, этот образ жизни от удовольствий, по-видимому, всего дальше.Гедоний. Питаешь ли ты уважение к Плавту?Спудей. Да, если он говорит дело.Гедоний. Тогда выслушай слова самого никчемного раба, которые, однако, мудрее всех парадоксов стоиков.Спудей. Слушаю.Гедоний. «Нет хуже, если знаешь за собою зло» Плавт, «Привидение», 546.

.Спудей. Этих слов я не отвергаю; но что ты из них выводишь?Гедоний. Если нет большего несчастья, чем нечистая совесть, следовательно, чистая совесть — наибольшее счастье.Спудей. Вывод правильный. Но где ты найдешь такую душу, которая была бы совершенно чиста от зла?Гедоний. «Злом» я называю то, что расторгает дружбу между богом и человеком.Спудей. И от этого рода зла чисты, по-моему, лишь очень немногие.Гедоний. А я и тех, кто очистился, принимаю за чистых. Кто свел пятна с души щелочью слез, содою покаяния, огнем любви, тому грехи не только не вредят, но часто становятся толчком и поводом к большому благу.Спудей. Щелочь и сода мне знакомы; но чтобы пятна счищали огнем, слышу впервые.Гедоний. Но если ты побываешь в мастерской у ювелира, то увидишь, как золото очищают огнем. Впрочем, есть и лен, который в огне не сгорает, но блестит яснее любой жидкости; он зовется «горным льном».Спудей. Право, ты предлагаешь нам парадокс παραδοξοτερον Неожиданнее, парадоксальнее (греч.).

всех стоических парадоксов! Живут ли те в свое удовольствие, кого Христос назвал блаженными ради их страданий?Гедоний. Это миру чудится, будто они страдают, а по-настоящему они радуются и, как говорится, живут припеваючи, так что всякие Сарданапалы, Филоксены Сарданапал (Ашшурбанипал) — последний из могущественных царей древней Ассирии (668—626 гг. до н. э.). Филоксен с острова Левкады (V—IV вв. до н. э.) — кутила и тонкий гастроном, которого охотно приглашали к своему столу богачи и властители за острый язык и несравненное знание секретов кухни. Он говорил, что хотел бы иметь шею журавля — чтобы подольше ощущать вкус проглоченного.

, Апиции и прочие, кого прославила страсть к наслаждениям, по сравнению с ними провели жизнь в печали и горестях.Спудей. Новости и неслыханные и, скорее всего, невероятные!Гедоний. А ты проверь — и признаешь, что все это трижды и четырежды верно. Впрочем, я и сам постараюсь, чтобы оно не казалось тебе таким уже неправдоподобным.Спудей. Приступай.Гедоний. Хорошо, только сперва согласись со мною в нескольких вещах.Спудей. Но при условии, что твои требования справедливы.Гедоний. Будешь с прибылью, если ссудишь для начала.Спудей. Итак?Гедоний. Прежде всего, я надеюсь, ты мне уступишь в том, что существует некоторое различие меж душою и телом.Спудей. Такое же, как между небом и землею, между бессмертным и смертным.Гедоний. Далее, ложные блага не следует числить среди благ.Спудей. Не в большей мере, нежели тени считать за тела или лжечудеса магов и сонные наваждения — за истину.Гедоний. Пока отвечаешь метко. Я полагаю, ты уступишь мне и в том, что подлинное удовольствие испытывает лишь здравый дух.Спудей. Как же иначе! Невозможно наслаждаться солнцем, если воспалены глаза, или вином, если рот обметало лихорадкою.Гедоний. И сам Эпикур, если не ошибаюсь, не обрадовался бы удовольствию, которое привело бы с собою мучение, и гораздо большее, и намного более длительное.Спудей. Пожалуй, что нет, если бы разум ему не изменил.Гедоний. Не станешь ты отрицать и того, что бог есть высшее благо, самое прекрасное, самое сладостное.Спудей. Этого никто не будет оспаривать, разве что какой-нибудь дикарь, хуже циклопов. Но что дальше?Гедоний. Ты уже согласился со мною, что всех приятнее живут те, кто живет благочестиво, а всех несчастнее и горше — кто нечестиво.Спудей. Значит, я уступил больше, чем хотел.Гедоний. Но что дано честно и по правилам, того требовать назад нельзя, как учит Платон.Спудей. Продолжай.Гедоний. Если с собачкой прекрасно обращаются, если она сытно и сладко ест, мягко спит, всегда играет и резвится, — разве не живет она приятно?Спудей. Живет.Гедоний. А хотел бы ты такой жизни для себя?Спудей. Вот еще придумал! Для этого надо сперва из человека превратиться в пса!Гедоний. Значит, ты признаешь, что лучшие удовольствия началом и источником имеют дух?Спудей. Это очевидно.Гедоний. Сила духа такова, что нередко заглушает чувство телесной боли, нередко делает отрадным то, что само по себе мучительно.Спудей. Это мы видим каждый день на примере влюбленных, которым сладко не спать ночи напролет, бодрствуя в зимнюю стужу у дверей любимой.Гедоний. Теперь рассуди, если такою силою обладает человеческая любовь, которую мы разделяем с быками и собаками, насколько могущественнее любовь небесная, исходящая от духа Христова! Такова ее сила, что даже смерти, ужаснее которой нет ничего, сообщает она привлекательность.Спудей. Что у других на сердце, не знаю, но я уверен, что ревнители подлинного благочестия лишены многих удовольствий.Гедоний. Каких?Спудей. Они не богатеют, не получают высоких должностей, не пируют, не пляшут, не поют, не благоухают душистыми притираниями, не смеются, не играют.Гедоний. О богатстве и высоких должностях не к чему было и упоминать: ведь они не радость приносят, а скорее заботы и беспокойства. Поговорим о прочих удовольствиях, за которыми усердно охотятся люди, одержимые охотой пожить приятно. Не встречаешь ли ты каждый день пьяных, дураков и безумцев, которые смеются и пляшут?Спудей. Встречаю.Гедоний. По-твоему, они живут приятно?Спудей. Врагам бы моим такую приятность!Гедоний. Почему?Спудей. Потому что они не в своем уме.Гедоний. Значит, ты предпочел бы голодать и гнуться над книгою, чем забавляться подобным образом?Спудей. Землю копать — и то лучше!Гедоний. Ты прав, потому что между безумным и пьяным разницы никакой; только одного излечивает сон, а другому и врачи не помогут. Дурак ничем не отличается от тупой скотины, кроме наружности. Но менее несчастны те, что тупы от природы, от рождения, нежели те, что отупели и одичали под воздействием скотских страстей.Спудей. Согласен.Гедоний. Находишь ли ты трезвыми и здравомыслящими тех, кто ради призраков и теней удовольствия пренебрегает истинными удовольствиями духа и навлекает на себя истинные муки?Спудей. Нет, не нахожу.Гедоний. Не вином они опьянены, но любовью, но гневом, но алчностью, но суетным честолюбием и прочими низменными страстями, и этот хмель намного опаснее винного. Сир в комедии Сир — раб, персонаж комедии Теренция «Братья» («Адельфы»)

, проспавшись с похмелья, рассуждает трезво, но с каким трудом приходит в себя дух, захмелевший от порочной страсти! Сколько долгих лет угнетают разум любовь, гнев, ненависть, похоть, роскошь, тщеславие! Как много мы видим людей, которые от юности до глубокой старости так и не смогли оправиться и опомниться от хмеля тщеславия, корыстолюбия, похоти, роскоши!Спудей. Я их знаю даже слишком много. Гедоний. Ты признал, что ложные блага нельзя считать благами.Спудей. И назад своего слова не беру.Гедоний. Истинное удовольствие — лишь то, что исходит от истинных начал.Спудей. Согласен.Гедоний. Значит, те блага, которых толпа домогается всеми правдами и неправдами, — не истинные.Спудей. Думаю, что нет.Гедоний. Будь они истинными благами, они доставались бы только достойным и делали бы счастливыми тех, кому достались. Но что такое удовольствие? Истинно ли оно, если исходит не от истинных благ, но от лживых призраков блага, как по-твоему?Спудей. Никоим образом!Гедоний. Но удовольствие делает жизнь приятной.Спудей. Несомненно.Гедоний. Стало быть, поистине приятно можно жить лишь тогда, когда живешь благочестиво, то есть наслаждаясь истинными благами; блаженство человеку дарует только благочестие, ибо оно одно приближает человека к богу, высшему источнику блага.Спудей. И я думаю так же или почти так же.Гедоний. Теперь погляди, как далеки от удовольствия те, кто, по общему мнению, только и делает, что гоняется за удовольствиями. Во-первых, их дух нечист, испорчен закваскою страстей, и если даже достается ему какая-нибудь сладость, она мигом горкнет: так в испорченном источнике не может быть иной воды, кроме скверной на вкус. Далее, истинное удовольствие — лишь то, которое воспринимается здравым духом. Для гневающегося нет ничего отраднее мести, но это удовольствие обращается в страдание, как только недуг покидает душу.Спудей. Не спорю.Гедоний. Наконец, удовольствия эти черпаются из ложных благ, а следовательно, и они — не более чем призраки. Что бы ты сказал, если бы увидел, как человек, обмороченный магическими наваждениями, ест, пьет, пляшет, смеется, рукоплещет, тогда как на самом деле ни одной из вещей, которые он будто бы видит, нет?Спудей. Я бы сказал, что он несчастный безумец.Гедоний. При подобном зрелище я и сам присутствовал несколько раз. Был один священник, опытный в искусстве волшебства…Спудей…которому выучился не из священных книг, я полагаю?Гедоний. Нет, из трижды и четырежды проклятых. Несколько придворных дам часто к нему приставали, чтобы он их угостил, и бранили скупцом и скрягою. Наконец он согласился и позвал их в гости, Явились они натощак, чтобы с тем большей охотою откушать. Сели за стол, который так и ломился от самых изысканных яств и питий; наелись до отвала, поблагодарили хозяина и разошлись по домам. Но очень скоро начало урчать в животе. Дамы изумились: что за чудо — откуда взяться голоду и жажде сразу после обеда, да еще такого роскошного? В конце концов все открылось, и над обманутыми смеялись.Спуде й. И поделом: лучше было дома утолить голод чечевицею, чем услаждаться пустыми видениями.Гедоний. Но, по-моему, намного смешнее, когда толпа вместо истинных благ схватывает пустые тени и восхищается призраками, которые не к смеху приводят, но к вечной скорби.Спудей. Чем ближе вглядываюсь, тем менее нелепыми кажутся мне твои утверждения.Гедоний. Пусть на какое-то время именем «удовольствие» называется и то, что по-настоящему к удовольствиям не принадлежит. Но назовешь ли ты медвяное вино сладким, если алоэ примешано гораздо больше, чем меда?Спудей. Даже если четыре унции примешаны — и то не назову!Гедоний. Или пожелаешь себе чесотку, оттого что в чесанье заключено какое-то удовольствие?Спудей. Нет, если только не сойду с ума!Гедоний. Тогда подсчитай, какая доля горечи примешана к тем лжеудовольствиям, которые рождает развратная любовь, непозволительная страсть, разгул, хмель. Я теперь опускаю самое главное — муки совести, вражду с богом, ожидание вечной казни; но есть ли, скажи, среди этих удовольствий такие, которые не тянули бы за собою целую вереницу внешних зол?Спудей. Каких зол?Гедоний. Снова опустим алчность, тщеславие, гнев, гордыню, зависть — любое из этих зол губительно само по себе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82