Первый создан на т. н. «золото Партии», второй — новой российской номенклатурой и приближенными к ним «олигархами».
Конкурентной борьбой этих «капиталов влияния» обусловлены многие, если не все политические и социальные процессы, идущие в стране
В последнее время отмечается резкое обострение конкурентной борьбы между звеньями «финансово-производственного цикла» колониальной экономики. Коррумпированная бюрократия вкладывает теневые доходы в бизнес, криминалитет расширяет свое влияние на стратегические отрасли, силовые структуры от бизнеса «крышевания» переходят к прямому захвату собственности и капитала, финансово-промышленные олигархии наступательно создают административный ресурс как средство защиты бизнеса, внедряя своих ставленников во все эшелоны государственного управления.
…Накал противостояния двух «капиталов влияния» способен привести к использованию самых диких способов воздействия на население, включая психотронные технологии и методы шокового воздействия из арсенала психологической войны…
…Ввиду глобальных катастрофических событий, ожидаемых в десятые-двадцатые годы наступающего века, контрольным сроком для окончательной победы одной из группировок экспертами признается 2008 год.

* * *
— За что боролись, на то и напоролись!
Решетников с трудом вытащил тело из кресла, вразвалочку стал прохаживаться по диагонали кабинета. Салин решил, что топтаться вдвоем будет неудобно и даже комично, и остался сидеть. Хотя нервная щекотка жгла икры. Хлынувшие в кровь стрессины требовали, чтобы их сожгли в движении.
Один Владислав остался демонстративно бесстрастным, даже позы не изменил.
«Счастье исполнителя, — подумал Салин. — Прокукарекал, а рассветет или нет — его не касается. Хотя, как посмотреть… Сгорим, его первого бросят в жесткую разработку. Ближайший помощник, информирован до предела. Вот и будут рвать информацию вместе с зубами».
Владислав как раз улыбнулся, продемонстрировал ряд идеальных зубов.
— Чем еще порадуешь? — спрятав неудовольствие, спросил Салин.
— Загрядский сейчас в пределах досягаемости.
Решетников остановился и круто развернулся на каблуках.
— Вынырнул, вражина? Он же лег на грунт, как только запустил «Артель».
— Как выясняется, не по своей воле. — Владислав переложил в папке листок. — Загрядский включил себя в число физических лиц, на которых открывались счета. И на этом погорел. На его счету в «Голден Сан Бэнк оф Гонконг» обнаружилось десять миллиардов долларов. Об их происхождении Загрядский информации, само собой, предоставить не смог. Или не захотел. По формальному признаку на него возбудили дело по неуплате налогов. Меру пресечения избрали не связанную с заключением под стражу. Но с девяносто пятого он фактически находился под домашним арестом.
— Кто сторожил? — спросил Решетников.
— Формально — силовая структура Генпрокуратуры. Фактически — Служба безопасности президента.
— Наш пострел везде успел, — хмыкнул Решетников.
Салин ответил ему понимающим взглядом.
— Три месяца назад ему было предъявлено обвинение в неуплате налогов и незаконном предпринимательстве. Суд дал восемь лет. Формально отбывает срок в ИТУ в Башкирии. Реально — расконвоирован, проживает на поселении. Для чего отстроил в поселке особняк со всеми удобствами.
— Одно радует, перед законом у нас все равны! — Решетников нервно хохотнул. — Что ты по этому поводу думаешь, Виктор Николаевич?
— Тактически убого, но стратегически абсолютно верно. — Салин покачался в кресле. — Они взяли под контроль главного идеолога операции. Нормальный ход. Кто же за это осудит?
— Разрешите закончить? — Владислав дождался кивка Салина. — Загрядский четвертый день находится в Москве.
— Так-так-так. Уже интересно!
Решетников вернулся к креслу, плюхнулся в него вытянув ноги.
— Формальный повод — вызван на допрос в Генпрокуратуру по делу Козленка. Проживает в гостинице «Советская».
— Чудны дела твои, Господи. — Решетников иронично перекрестился.
— Как это стыкуется с Глебом Лобовым? — напомнил Салин.
Владислав взял схему. По густоте цветных пересекающихся линий она напоминала выкройку из журнала мод.
— По своим делам они никогда и нигде не пересекались. Такое ощущение, что сознательно держали дистанцию. Но я нашел связь. — Он провел пальцем по синему пунктиру. — Странно, что ее проморгали другие. Глеб Лобов остался сиротой в четырнадцать лет. Я подумал, два года кто-то должен был быть официальным опекуном мальчика?
В кабинете повисла долгая пауза. Ответ на столь очевидный вопрос был слишком прост. И тем страшен.
Дикарь (Ретроспектива — 4)
Воздух в зоопарке оглушительно пах зверьем. Острый запах шерсти, помета и дыхания, вырывающегося их раскрытых пастей, заглушал даже муть выхлопных газов. Или Дикарю так казалось.
Вдоль решеток гуляли люди. Но Дикарь видел, чувствовал и ощущал только зверей. Они были ближе, роднее и понятнее.
У волчихи был совершенно больной взгляд. В янтарных шариках, в самой глубине, плескался оранжевый огонь мрачного безумия.
«Они все здесь ненормальные, — подумал Дикарь. — Нельзя жить в таких условиях и не сойти с ума».
Он вспомнил, что в одной книжке прочитал, что человек мог приручить только умственно дефективных особей. Инстинкт свободы у зверя в крови. Только вырожденец, отторгнутый стаей, променяет волю на безопасность, право охоты на миску помоев. А у раба и дети — рабы. Сколько волка ни корми, а он обязательно убежит. Если не убежал, значит, ничего волчьего в нем не осталось.
Все домашние животные — ублюдки дикой Природы, улучшенные плановой селекцией. Из поколения в поколение человек отбирал в помете наиболее подходящих ему, преданных, работящих и покорных. Кто-то отдавал молоко, кто-то тянул тяжести, кто-то защищал хозяина, погибая сам.
Но человеку мало искалеченных его волей и разумом животных. Ему хочется любоваться дикими, не прирученными и непокорными, посаженными на цепь. Словно мстит им унижением за инстинкт свободы и волю к жизни, которые сам давно потерял.
В толпу, расплющившуюся о клетку вольеры с волками, втиснулись два парня. От них смердело перегаром и жирным мясом.
— Смотри, какая дохлая! — заржал первый.
Волчиха стояла у канавы, отделяющей площадку от зрителей. Она повела мордой на звук жирного голоса, потянула носом, еще больше подобрав живот, и вновь уставилась в глаза Дикарю.
— У меня на даче шавка — копия она. Приезжайте, бесплатно покажу, — подключился к веселью второй.
В толпе раздались смешки.
— На, жри!
Первый по высокой дуге швырнул через решетку недоеденный беляш. Он шлепнулся на бетон в двух шагах от волчихи.
Она стремительно отскочила, толкнувшись всеми четырьмя лапами. Замерла, опустив морду. Втянула носом запах, сочащийся из расплющенного беляша.
Тело ее стало вытягиваться вперед, словно кто-то тянул за невидимую ниточку, привязанную к носу.
Дикарь с ненавистью посмотрел на парня, бросившего объедки волчице. На его беспородном сальном лице было написано тупое любопытство. И готовность оглушительно заржать, когда волчица вцепится в кусок теста с тухлым мясом.
Дикарь отчетливо представил себе капкан, распахнувший стальную пасть. Волчиха замерла.
«Не смей!» — закричал Дикарь.
Он крепко сжал губы, чтобы крик не вырвался наружу. Никто ничего не услышал.
Только волчица, как от удара, отскочила в сторону. Оскалилась, ища в толпе взгляд Дикаря.
Он поймал взглядом ее помутневшие от злобы зрачки. И не отпускал, пока волчица медленно, против воли, не растянулась на холодном бетоне. Она пыталась сопротивляться, до отказа задирала верхнюю губу, выставляя напоказ желтые мощные зубы. Но гнет чужой воли оказался сильнее. Она затихла, покорно уткнув морду в скрещенные лапы.
Дикарь расслабился и приказал ей:
«Уходи!»
Волчица рывком вскочила, оглядываясь, потрусила к пещере в глубине вольеры. Растянутые серые мешочки вымени бились о подогнутые задние лапы.
По пальцам Дикаря потекла липкая холодная жижа. Он посмотрел на раздавленное мороженое. Молочная кашица ползла через край вафельного рожка. Дикарь с трудом разжал пальцы. Чавкнув, мороженое плюхнулось на асфальт.
— О, беда! — прогудел дядя Леня.
Дикарь поднял голову и посмотрел в склонившееся над ним лицо крупного мужчины. Дядя Леня был похож на медведя, мощный и подвижный, забавный и опасный. Запах тайги еще не выветрился из его бороды. Из всех взрослых, суетившихся вокруг него, Дикарь с симпатией относился только к дяде Лене.
— Да не расстраивайся ты, паря! Сейчас новое купим. Хоть целый ящик.
Денег у старателя дяди Лени было на целый молочный комбинат. Но как их использовать по уму, чтобы развлечь мальчика, он не знал. Сегодня, например, он ни с того ни с сего потащил Дикаря в зоопарк. Таежник, он с трудом ориентировался в столичной жизни, а своих детей всегда поручал их матерям. У Дикаря уже десять дней не было матери.
Дядя Леня медведем вломился в дом, притихший перед похоронами, сгреб в охапку Дикаря и с тех пор не отпускал от себя.
— Хочешь еще мороженое?
Он положил широкую и тяжелую ладонь на плечо Дикарю. Из нее в тело пошла уверенная в себе, суровая силища. Дикарь не удержался и потерся щекой о его горячую ладонь.
И вдруг ощутил, что дядя Леня жутко нервничает. Как медведь, услышавший над водой трещотку приближающейся моторки. Дядя Леня с высоты своего роста озирался вокруг.
— Хочу шашлык.
— Сделаем, — машинально согласился дядя Леня.
Голова его явно была занята другими мыслями.
Он взял ладонь Дикаря в свою медвежью лапищу, вытянул из толпы. Подвел к скамейке.
— Ты тут посиди, паря. А я — мигом, — произнес он каким-то неестественным голосом. — Чего ты хотел?
— Шашлык. Только не пережаренный.
— Сделаем.
Дикарь проводил взглядом мощную фигуру опекуна и стал ждать. Он был уверен, что-то должно сейчас произойти. Что-то очень важное. Он не нервничал, не боялся. Он просто ждал.
— Вы позволите, молодой человек?
Рядом на скамейку присел невзрачно одетый пожилой человек. Ноздри у Дикаря затрепетали.
Запах… Такого властного, давящего запаха он еще ни разу не ощущал.
Он покосился на соседа.
Седая бородка скобочкой. Очки на крупном носе. За ними ледяные и бесцветные, как талая вода, глаза.
Мужчина скрестил руки на ручке трости — мощной крюки из красного дерева, пристроил на них подбородок. И сразу стал похож на седого вожака, умудренного тысячей охот и десятками зим.
Дикарь, ведомый чутьем, осмотрелся вокруг. Сразу же выделил в праздной толпе четырех человек. Они были намного моложе Вожака, но такие же матерые. Они взяли их скамейку в невидимый квадрат, встав по его углам, и хищным, настороженным глазом осматривали всех, пересекающих границу.
— Я люблю здесь бывать, — неожиданно произнес Вожак. В негромком голосе чувствовались сила и непреклонная воля. — Смотрю на зверей и наблюдаю за людьми. Интересные мысли лезут в голову.
Дикарь повернулся к соседу и встретился со студеным пристальным взглядом. Глаз не отвел. Показалось, что тонкие губы соседа чуть дрогнули в улыбке.
— Вы, наверное, слышали, молодой человек, что Господь изгнал из Рая человека. После смерти душа человека отлетает в Рай или низвергается в Ад. А куда попадают души зверей? Один богослов растолковал мне, что животные не ведают греха. Грехопадение совершил человек, вкусив плод познания добра и зла. За что и был изгнан из Рая. А звери ничем Создателя не прогневили и, получается, до сих пор пребывают в Царствии Божьем. — Он потерся бородкой о запястье. Острие палки царапнуло по асфальту. — Какой из этого следует вывод?
— Не знаю.
Дикарь мало что понял из слов незнакомца, но он чутко уловил главное, впервые взрослый говорил с ним как с равным.
Вожак взглядом прощупал лицо и шею Дикаря.
— Рано или поздно придется искать ответ. Я возьму на себя смелость и подскажу. Разум позволяет человеку отличать добро от зла. Звери этого не умеют. Значит, чтобы избавиться от изначального греха, надо сойти с ума. — Вожак постучал себя пальцем по крутому лбу. Холодно усмехнулся и добавил:
— Если хочешь обрести Рай, надо стать зверем. Логично?
Дикарь промолчал. Он вдруг понял, когда говорит Вожак двуногих, надо молчать.
Вожак медленно откинулся на спинку скамейки. Руки остались лежать на изгибе палки. Дикарь невольно отметил, какие у него ухоженные, но цепкие и сильные пальцы.
— Итак, я знаю, как тебя зовут. Меня, между прочим, зовут Иосиф Михайлович.
Вожак выдержал паузу. Пара, намеревавшаяся присесть на их скамейку, наткнувшись на его взгляд, прошла мимо.
— Будем считать, что познакомились, — продолжил Вожак. — Прими мои соболезнования. Я в курсе того, что произошло с твоей матерью. И с отцом.
— Папа погиб два года назад, — без слез в голосе сказал Дикарь. Он вообще, вернувшись из Леса, еще ни разу не заплакал.
— Да, я знаю, — кивнул Вожак.
— Вы были его другом?
Вожак подумал немного и отвесил полный достоинства поклон.
— Более чем. Партнером. Я здесь, чтобы сказать, что сын моего друга и партнера никогда и ни в чем нуждаться не будет.
— Вы тоже работали в Главалмаззолото? Вы не похожи на геолога.
— Нет, я не геолог. Но цену золоту знаю, — ответил Вожак. — И молчанию. Ты молодец, никому не рассказал, что произошло там, на реке. Расскажи мне.
— Почему вам?
Вожак пожал плечами.
— Расскажешь мне, я буду тебя защищать. Расскажешь другим — им придется защищать тебя от меня. Выбирай сам.
— Вы хотите знать, кто убил папу?
В глазах Вожака на мгновенье вспыхнул ледяной огонь.
— Это я узнал без тебя, мой юный друг. Их больше нет. Перед смертью они рассказали все. Но куда пропал планшет твоего отца, не сказали. Значит, просто не знали. Я думаю, что тем утром он был на тебе.
Вожак стал выбивать пальцами морзянку на изгибе клюки. Он ждал.
Дикарь затаился. Никогда еще смерть не подкрадывалась так близко. Она была рядом и одновременно повсюду.
Осенний ветер, змейкой проскользив между вольерами, растрепал волосы Дикаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66