«Времена меняются, а источник руководящего мнения — тот же. А талдычили-то, перестройка, перестройка! Даже Кремль перестроили, а все по-старому», — подумалось Злобину.
— Но преждевременная смерть такого человека — это горе для родных. Для прочих — повод влезть в его дела, — продолжил Игнатий Леонидович. — И некто уже проявляет интерес к этому делу.
— Желают изобразить заказное убийство, исполненное сворой собак? — вставил Злобин.
— Милый мой Андрей Ильич, будет нужда, не то что собак, марсиан приплетут, — с усталым видом человека, искушенного в придворных интригах, изрек Игнатий Леонидович. — А на кону, если верить справке, солидные деньги и весьма серьезный бизнес. Уровень не прокуратуры города Клязьмы, согласись. Даже областную прокуратуру к такому делу подпускать страшно.
Злобин согласно кивнул, заранее зная, чем согласие чревато.
— А раз согласен, то прямиком отправляйся в Клязьму. От греха и соблазна подальше изыми у местных все материалы доследственной проверки. — Последовала пауза и новая попытка побуравить собеседника глазами. — И держи их у себя до моей команды. Ясно?
— А на каком основании изъять? Не в порядке надзора же. Думаю, там от такого на уши встанут и через пять секунд кому надо отзвонят.
Игнатий Леонидович удовлетворенно усмехнулся.
— Правильно мыслишь. Уже начинаешь ориентироваться в правилах игры, учту. Служба мы особая, как ты уже знаешь. Лишний раз светиться не резон. Прямо от меня зайди к Татарскому, я его уже предупредил, он выпишет тебе постановление на изъятие материалов. С сегодняшнего дня ты включен в оперативно-следственную группу Татарского. Чисто для конспирации, естественно. Татарский ведет дело, по которому Матоянц проходил свидетелем. Раза два вызывался на допросы, да и то, если не изменяет память, было это почти год назад. Но повод изъять материалы для проверки, согласись, процессуально идеален. Согласен?
Злобин не мог не согласиться. Игнатий Леонидович интриговал не хуже своего средневекового тезки.
У себя в Калининграде, откуда его неожиданно перебросили на повышение в Москву, Злобин, конечно же, тоже интриговал. Но на областном, так сказать, уровне. Ставки мельче, но правила игры те же. Не составило труда сообразить, что Генпрокуратура, воспользовавшись формальным поводом, решила обозначить свой интерес в переделе бизнеса Матоянца.
Ход, безусловно, сильный, рассчитанный на психологическое давление на основных игроков. Они неизбежно засуетятся, многие союзы затрещат по швам, кое-кого запросто выкинут из команды, придется привлекать новых фигурантов. Пойдет хитроумное строительство систем «сдержек и противовесов». На все это потребуется время. И, воспользовавшись паузой, можно выстроить свою контригру.
Максимум, что в предстоящих игрищах светило лично Злобину, — роль разменной пешки. Никакого энтузиазма от такой перспективы он не испытал. Не составило труда догадаться, что бестолковое на первый взгляд задание — еще одна проверка на лояльность.
Он сделал вид, что глубокомысленно и всесторонне обдумал ход, и выложил свою карту.
— Если начнут давить, я могу рассчитывать на вашу поддержку?
— Несомненно, — вЕско, словно влепив пиковым королем поверх пиковой шестерки, ответил Игнатий Леонидович.
В том, что будут давить, Злобин пока сомневался. В конце концов, время покажет. Дай бог, по малости и серости обойдут вниманием. А вот в том, что Игнатий Леонидович сдаст его, коли начнут давить всерьез, он не сомневался ни на йоту.
Правила дворцовых интриг не то что в Кремле не меняются, они и в хижине африканского царька с каменного века в неизменном виде сохранились. Сдавай слабого, копай под сильного, топи ближнего, копи компромат на всех, точи зубы и смотри в оба.
«С волками жить, с ружьем ходить», — на свой лад перефразировал известную поговорку Злобин.
Лезть из шкуры вон, дабы оказаться своим в одной из стай, выть вместе со всеми, скопом наваливаться на жертву, жадно отхватывать себе кусок послаще, клыками и когтями цепляться за отведенное тебе в стае место… Нет, он давно для себя решил, это не для него.
А насчет ружья… Было кое-что припасено. Кое-кто из московских матерых счел нужным расплатиться за правильно расследованное дело Груздя. Папочка тоненькая, всего-то с десяток листов. Но бабахнет, как «Ремингтон» дуплетом, только шерсть клочьями по ветру полетит!

Глава седьмая. Чужая земля
Серый Ангел
По дороге Злобин наискосок прочитал материалы на Матоянца. На первый взгляд не нашел ничего достойного заказного убийства. Крепко стоящий на ногах холдинг, все необходимые для этого связи. Явного криминала в бизнесе нет. От криминалитета дистанцировался. От налогов уклонялся, но в расхищении бюджета не соучаствовал. Векселя «Газпрома» через руки проходили, но в ГКО не играл. В открытых контрах ни с кем не состоял. В политику не лез. Нормальная семья, крепкий дом.
Если в такой благодати Матоянца нашла случайная смерть, остается только высказать соболезнования и сунуть папку в архив. Трагедия — не всегда криминал. Но если за внешним благополучием скрывалось нечто способное породить мотив к убийству, то копать-лопатить такое дело можно до седых волос. И, скорее всего, дело тоже ляжет на полку «ввиду невозможности найти подозреваемого».
Если задуматься, так уж ли важен мотив, коли подсуропило тебе родиться в России? Одного факта рождения в стране березового ситца, серебристой ржи при луне, темных аллей, антоновских яблок и прочих красот природы вполне достаточно для преждевременной смерти.
Исторически так уж повелось, что отдельно взятая жизнь в нашей для чего-то Богом избранной стране ничего не стоит. Да что там одна жизнь в масштабах одной пятой части суши! Сколько надо, столько и принесем в жертву. А бабы-дуры новых нарожают.
Ни цари, ни генсеки людских потерь никогда не считали. Уж чего в России навалом, так это леса и человеческих душ. Как ни изводи их под корень, деревья и людишки сами нарождаются. Ими и платили за все. И за личные прихоти: пряжки алмазные на бальных туфлях, орловских рысаков да кабинеты янтарные, и за государственные инициативы: войну с Бонапартом, Вильгельмом или Гитлером.
Особенно затратны реформы, к которым любая российская власть особую слабость имеет. Как удумают окно в Европу рубить, крестьян освобождать или в колхозы сгонять, индустриализацию проводить или водку пить запрещать, — так миллионов по несколько в расход пустят. Цифра, само собой, приблизительная. Россия — не Германия, государственная бухгалтерия у нас всегда на глазок поставлена. А по статье «смертность населения» тем паче.
В трудное время перестройки всего и вся умереть от насильственных причин проще простого. В годину нынешних реформ сама жизнь превратилась в непрекращающееся неприкрытое насилие над здравым смыслом и человеческим достоинством.
Кем мы были при Сталине и Брежневе, глашатаи перемен гласно и популярно объяснили. По их словам — быдлом. Пусть теперь объяснят, почему при Горбачеве и Ельцине страна стала бараком для опущенных безнадегой мужчин и изнасилованных нуждой женщин.
Злобин, отдавшись невеселым мыслям, смотрел за стекло, забыв о папке, раскрытой на коленях.
Мимо тянулись хижины подмосковных жителей, припертые к шоссе особняками москвичей. Осенняя муть, сочащаяся с серого неба, окропила и уравняла всех: новодел смотрелся таким же угрюмым и выстуженным, как и дома-пенсионеры. Двадцать первый век катил мимо на упругих шинах «Мишелин», бог весть какой век по российскому неспешному летоисчислению смотрел на него мутными глазами окон. Прогресс, не дойдя до Москвы, увяз в кислом суглинке, как танки Гудериана.
— Полная безнадега, — пробормотал Злобин.
Захлопнул папку и закрыл глаза.
* * *
Все руководство ГОВД на рабочем месте отсутствовало, угнали на очередное совещание. Злобин в душе обрадовался, что не потребуется согласно политесу представляться и тратить время на ненужные разговоры. Следователь Генеральной прокуратуры в ГУВД подмосковного городка — это даже не слон в скобяной лавке, это явление Христа Думе. Светопреставление с последующим слаганием легенд и апокрифов.
Злобин, наскоро показав дежурному уголок удостоверения, спросил, на месте ли следователь Муха. По прихоти судьбы заниматься смертью Матоянца выпало человеку со столь непрезентабельной фамилией. С Мухой: повезло, по словам дежурного, следователь c утра добросовестно корпел в своем кабинете. На оплывшем лице дежурного при этом возникло шкодно-блудливое выражение.
«Ну, не повезло мужику с фамилией, что теперь лыбиться?» — с неудовольствием подумал Злобин.
Поднялся по грязной лестнице на второй этаж.
У нужного кабинета тосковал конвойный.
— Там допрос. Задержанного из СИЗО привезли, — предупредил он подошедшего Злобина.
За дверью слышался монотонный женский голос.
— Я подожду.
Злобин присел на крайний в ряду стул.
— А-а? — протянул конвоир, изобразив на колхозном лице максимум бдительности.
Злобин вынул из нагрудного кармана удостоверение.
Пробежав взглядом по золотым буковкам, конвоир сделал лицо отличника боевой и политической подготовки и больше вопросов не задавал.
В коридоре установилась тягомотная, как милицейская служба, тишина.
Только далекий от жизни человек считает, что в казарме, больнице и отделении милиции можно помереть от скуки. Нет, жизнь в них искрометна и непредсказуема, как в цирке. Жаль, что никому не видна. Поставь скрытые камеры, такое шоу «За стеклом» увидишь!
Развлечения долго ждать не пришлось.
В коридор жар-птицей впорхнула цыганская мамаша на последнем сроке беременности с сопливыми отпрысками на каждой руке. Цыганка вслух и без адреса возмущалась безмозглыми законами и бездушными работниками милиции. Не дойдя двух дверей до Злобина и подобравшегося, как пес у будки, сержанта, остановилась. Но голосить не прекратила. Изловчилась и, не освободив руки, распахнула дверь кабинета.
— Ай, товарищ капитан! Что же у тебя творится, а?! — добавила она громкости.
Из кабинета вышел хмурый мужчина в помятом кителе.
— Что орешь? — первым делом пролаял он.
— Да не ору я, сил уже нет! — задохнулась от возмущения цыганка. — Мы с тобой вопрос решили по-честному?
— Ты что орешь? — капитан покосился на незнакомого ему Злобина.
— Мы все по-честному решили, — цыганка снизила амплитуды до злого звонкого шепота. — А на выходе нас опять арестовали!! — вновь взвилась она.
— Кто?
— Я что, знаю? Мордатый такой.
Цыганенок потянул руки к дяде в кителе, дядя родственных чувств не проявил. Брезгливо оттолкнул грязные лапки.
— Пойдем, — бросил он.
Через минуту скандал запылал в дежурке. Матерное эхо, расцвеченное цыганским сопрано, покатилось по коридору. Но очень скоро все стихло.
Злобин с вялым интересом транзитного пассажира прислушивался к столь знакомым звуковым эффектам ментовской жизни. Сам с собой поспорил, что будет и второй акт. Угадал.
Вверх по лестнице зашагали мат и топот. Шли и ругались двое. Из-за поворота в коридор тяжкой поступью вступил капитан и мордастый дежурный.
— Вася — ты пень, блин, — продолжил мысль капитан.
Вася не обиделся, еще шире расплылся в улыбке.
— А что ты хочешь? Начальник приказал привести пять черножопых без виз. Я наряд послал, а они, прикинь, привезли пять алкоголиков. Ладно бы левых, а то все свои. Трофимов, Ганжа, Жучков… Короче, всю гоп-компанию от пивняка. Жучков уссался прямо в дежурке. Прикинь, да! Ты и меня пойми, Женя. Шеф вот-вот вернется, я ему Жучкова предъявлю, да? А тут твои цыгане строем выходят.
— Цыгане — не мои, — зло отчеканил капитан.
— А какого… ты тогда гонишь? — неподдельно удивился дежурный.
Капитан остановился у своего кабинета, метнул по коридору, как копье, гневный взгляд.
Злобин в ответ улыбнулся.
— А это кто? — спросил капитан, ни к кому конкретно не обращаясь.
— К Мухе, — просветил дежурный.
— Вы, гражданин, по какому вопросу? — обратился к Злобину капитан.
— По служебному. Генеральная прокуратура. — Злобин показал удостоверение.
То ли зрение у капитана было орлиным, то ли поверил на слово. Но ближе подходить он не стал. Крякнул, рванул дверь и исчез в кабинете.
Дежурный развел руки, лицом и телом по-мхатовски изобразив максимум недоумения. Развернулся и, хихикнув к кулак, закосолапил к выходу.
В кабинете Мухи запиликал телефон. Женский голос смолк. Потом выдал короткую фразу. Звучало вроде непечатно, но слов было не разобрать.
— Не волнуйтесь, уже скоро, — неожиданно обрел дар речи сержант.
— Как догадался? — поинтересовался Злобин.
— Нам еще обратно в СИЗО пилить. Час с гаком.
— Понятно.
«Хорошо устроились, — с тоской подумал Злобин. — Что стоит тормознуть в голом поле, вытащить клиента да пару раз приложить мордой о бампер. Ни свидетелей, ни прокурорского надзора. После такой профилактики он все подпишет. Потому что в СИЗО той же дорогой возвращаться надо».
В кабинете зацокали каблучки. Распахнулась дверь. В проеме возникла фигурка, ладная и миниатюрная, как на японском календаре.
— Леня, забирай клиента, — распорядилась девушка в элегантном брючном костюмчике.
«Мама родная, дожили! Уже из детского сада на работу берут», — промелькнуло в голове у Злобина.
Ростом девушка не вышла, метр пятьдесят на каблуках. Кукольное личико, кукольная фигурка, размер одежды — только в «Детском мире» отовариваться. Выглядела она отличницей, которой доверили вести урок вместо заболевшей учительницы.
Сержант расцвел, будто его пригласили на белый танец.
— Все в порядке, Ольга Алексеевна? — спросил он, подтянув живот.
— Как всегда, — с достоинством ответила Ольга Алексеевна.
Сержант шагнул через порог, на ходу доставая ключи от наручников.
— Вы ко мне?
Злобин уже успел справиться с удивлением и даже нашел в себе силы встать.
— Да, если вы следователь… — Злобин слегка замялся. Почему-то постеснялся назвать ее по фамилии.
— Моя фамилия — Муха, — с едва прикрытым вызовом произнесла Ольга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66