— Наши даже засекли передачу «Кондпетролем» акций компании, аффилированной в структуру Матоянца. Но это — «шум». Отдали за старые долги в пакете с другими, более ценными. О реальной атаке на наследство Матоянца пока нет даже речи. — Он замялся. Поднял глаза старого сенбернара на Глеба. — Извините, Глеб Павлович, я не совсем в курсе, насколько мы включены в его проект «Водолей»?
— На все сто. То есть — по уши, — поморщившись, ответил Глеб.
— Ага.
Морщины на лбу у Альберта Семеновича пришли в движение. Подумав, он еще раз заключил:
— Ага.
— И это все?
— Подробнее я распишу в докладной. Но общий вывод: сейчас выходить из проекта — преждевременно. Несмотря на любые издержки, надо оставаться в деле. Тот самый случай, когда лучше затеряться среди ждущих, чем оказаться первым среди бегущих.
Глеб разглядывал тупые носки бутсов.
— Сколько протянется такое положение? — спросил он.
— Взрыва следует ждать со дня на день. — Альберт Семенович откинулся в кресле.
Глеб поднял на него холодный взгляд.
— Поясните.
Альберт Семенович сделал недовольное лицо. Долгие речи давались ему с трудом и были малоприятны.
— Прежде всего отмечу, что я полностью не в курсе этого проекта «Водолей». — Он прикоснулся пальцем к одной из карточек. — Но в данном случае я на вас не в обиде, Глеб Павлович. Излишняя масса информации не устраняет неопределенность, а наоборот, лишь усугубляет ее. Это — аксиома. Для анализа достаточно три, пять, максимум — семь критериев, иначе захлебнешься в информации. Так, мне достаточно знать, что Матоянц разворачивал некий проект под условным названием «Водолей». Предполагаю, что его смерть неким образом связана именно с ним. Почему?
Он замолчал и уставился на Глеба.
— Да, почему? — спросил Глеб, зная привычку Эйнштейна втягивать в разговор.
— Потому что другие «маркеры» его активности остались неизменными. Никаких пиков, никаких резких спадов. Вывод очевиден — корень в проекте. Не имея информации, все же рискну предположить, что работы подошли к критической отметке. Тут возможны два варианта: либо ликвидация куратора проекта не способна повлиять на его результат, либо наоборот — катастрофична для проекта. Весь вопрос, кем был Матоянц: Королевым или Чубайсом. Это условные термины, как вы догадываетесь.
— Тогда уточните.
— Королев создал космическую отрасль с нуля и ушел из жизни, когда баллистические ракеты уже приняли на вооружение, а запуск кораблей с человеком на борту был поставлен на поток. Его смерть для космонавтики явилась трагическим, но абсолютно не критическим событием. Произойди она раньше, это была бы катастрофа. С Чубайсом все наоборот. Он ничего не создавал, Днепрогэсов не строил и атомных станций к очередному съезду КПСС в строй не вводил. Он получил в управление то, что уже было создано до него. Впрочем, как многие ему подобные. Пусть твердят, что он гениальный менеджер, мне это до лампочки. Я твердо знаю, исчезни Чубайс сегодня, лампочки все равно будут гореть. Как горели до него. Это физика, а не менеджмент.
Глеб хмыкнул и кивнул.
— Мысль понятна. Теперь уточните, что вы называете «ликвидацией».
Альберт Семенович перевел дух.
— Я имею в виду «ликвидацию» в специальном смысле этого слова. Решение ликвидировать конкурента всегда продиктовано логикой. Патологических убийц в бизнесе и политике нет. Даже Сталин, пусть и трижды патологическая личность, в своих чистках и ликвидациях был логичен и последователен. Любую логическую систему можно легко раскрыть. Но смерть Матоянца в той форме, в которой она последовала… Вы понимаете, что я имею в виду? Она — абсолютно не прогнозируема. Вероятность — ноль и ноль десятых! И тем не менее она — очевидный факт. — Альберт Семенович поиграл карточкой, заштрихованной в черный цвет. Вздохнул. — И с ним я ничего поделать не могу. Факт не встраивается в логику системы.
Он бросил черную карточку поверх пасьянса из карточек, заполненных мелким почерком и непонятными значками.
— Такого быть не может, чтобы никто до нас не додумался, как выйти из этого интеллектуального тупика, — с усмешкой вставил Глеб.
Альберт Семенович ответил понимающей полуулыбкой.
— Безусловно, да. Не нам одним мозги даны, не одни мы ими кормимся. Например, существует теория Брумля. Согласно ей любое явление, чья вероятность была исчезающе мала, произойдя, порождает цепочку затухающих явлений одной с ним природы. Как бы это сказать… Происходит мощное вторжение в систему извне, совершенно чуждая системе сила использует ее как поле для самореализации. Некоторые считают, что жизнь на земле появилась именно таким образом.
— Чуждое системе явление, — с расстановкой повторил Глеб. — Занятно.
— Еще одна трагедия в семье, так я понял? — вскинув взгляд на Альберта Семеновича, спросил он. — Подобная смерти самого Матоянца?
Тот вздохнул и кивнул.
— Только с небольшим уточнением, Глеб Павлович, — заметил он. — Не подобная ей, а той же природы. Или из того же источника, если вам угодно.
— Вероятность?
— Чем дольше тянется патовое состояние, тем она больше, — помедлив, ответил Альберт Семенович. — Сейчас — шестьдесят процентов, не меньше.
— Можно вычислить источник?
Альберт Семенович снова показал ему карточку, заштрихованную черным.
— Для таких случаев люди и выдумали Бога. А я не Господь, Глеб Павлович. И среди моих коллег в аналогичных структурах, насколько известно, такого не числится.
Глеб посмотрел на черную карточку, с трудом отвел глаза.
— И никакой связи с проектом «Водолей»?
Альберт Семенович пожал плечами.
— Я бы мог ответить, что любое явление в мире есть часть иного процесса. Зачастую, иного уровня и с полярным знаком. Поэтому результат либо превосходит ожидания, либо хоронит надежды. Как вышло с нашей перестройкой. «Ракомстройкой». — Он выдавил кислую улыбочку. — Исключать, что проект «Водолей» задел некие глубинные структуры или срезонировал с более высокими иерархиями, я не могу. Но это уже мистика. От слова «misty» — «туман». А в тумане я ничего разглядеть не могу. Поэтому и предлагаю подождать, пока вихрь событий не разорвет его в клочья.
— А как насчет принятия решения в условиях дефицита информации? — с иронией спросил Глеб.
— А! — отмахнулся Альберт Семенович. — Оставьте это студентикам с курсов менеджмента. И американцам. Они, дети малые, еще не наигрались в войнушку с индейцами. А умные люди ждут. Ждут годами и десятилетиями. Тихо работают на перспективу и предоставляют другим право видеть в тумане то, что левой задней захочется. Как китайцы. Строят себе Поднебесную и строят. Не перестройкой занимаются и реформы чудят, а строят Империю. Или евреи. По шейкелю с души уже три тысячелетия собирают на Великий Израиль. И ведь построят! Не так быстро, как мы Храм Христа Спасителя, но построят непременно. У нас вышел лубок, а у них — Храм.
Глеб встал, по диагонали пересек кабинет.
У стены стоял журнальный столик с шахматной доской. Фигуры были замусоленными и потертыми, как карты в старой колоде. Глеб машинально взял белого ферзя, погладил пальцем, потом поднес к носу. Одернул руку и поставил фигуру на место.
— Кто выигрывает? — спросил он не оглядываясь.
— Пока Кольцов, — подал голос Альберт Семенович. — Но если черт его дернет двинуть пешку на Н-5, через пять ходов получит мат. От того самого ферзя, которого вы держали в руках.
Глеб хмыкнул.
— А Жеренко додумается, как считаете?
— Он не думает, а видит. Просто видит ситуацию — и все. Причем, как я давно заметил, именно на пять шагов вперед.
Глеб развернулся и с интересом посмотрел на Альберта Семеновича.
— Да? А вы мне об этом не говорили.
Альберт Семенович пожал плечами:
— Он и сам-то не отдает себе отчета. Что вы хотите, молодой еще. Талант есть, ума не надо. — Он шулерским махом смел карточки со стола, ловко перетасовал. — Я вот так думаю. Вернее, знаю, что это движение является спусковым крючком для мыслительного процесса. Мое личное «ноу-хау». Открыто еще в годы университетской молодости. Но работает только для меня.
— Работайте, не стану мешать. — Глеб направился к дверям. Остановился. — Да, по ЛДПР дайте что-нибудь почитать. Только не полное собрание Вольфовича.
Окна в комнате заложили кирпичом, а ниши использовали под книжные шкафы. Альберт Семенович провел пальцем по корешкам папок, вытащил нужную. Обошел стол и вручил ее Глебу.
— Последние данные по региональной активности. Раскладка по основным контрагентам, — пояснил он.
Глеб взвесил на ладони папку.
Вблизи от Альберта Семеновича пахло тяжелым потом диабетика.
— Почему в отпуск не проситесь? — спросил Глеб. — Могу устроить любой курорт по выбору. В любой стране. Все за счет фирмы.
— Зачем? У меня голова в ненормированном режиме работает. Вечно что-нибудь тут прокручиваю. — Альберт Семенович покрутил пальцем у виска. — Я уж лучше в этой келье посижу. Если не возражаете, конечно.
Запах, источаемый подмышками Альберта Семеновича, стал просто нестерпимым. Глеб умело подавил брезгливую гримасу.
— Завидую я вам, Альберт Семенович. Вы трудоголик не по принуждению, а по природе своей.
— А вы разве нет?
— Это не работа, а борьба за существование, — ответил Глеб, подбросив папку на ладони.
— Значит, в каком-то смысле мы — родственные души.
Вывод был довольно парадоксален, у Альберта Семеновича такое часто случалось. Глеб решил, что обязательно обдумает его на досуге.
* * *
На третий этаж он поднялся по потайной лестнице, ведшей из «секретного коридорчика» прямо в его кабинет. Можно было торжественно войти на этаж по главной лестнице. Но для этого пришлось бы возвращаться в рабочий зал, а на челядь офисную, Глеб посчитал, он уже насмотрелся достаточно.
Третий этаж, отданный управляющему звену агентства, в прошлом был чердачным помещением с низенькими потолками и подслеповатыми окнами. Глеб приказал потолок снести, балки и стропила привести в пристойный вид, а промежутки выбелить. Получился уютный сельский домик в прованском стиле. Окна оставили, как были, только вставили стеклопакеты. Теперь свет проникал в помещение почти с уровня пола и красиво растекался по полированным доскам.
Глеб шлепнул папку на стол, снял куртку, повесил на спинку кресла.
— Ирочка, я на месте, — бросил он в селектор.
— Здравствуйте, Глеб Павлович, — бодро отозвался приятный голосок. — Кофе?
— С удовольствием. И чего-нибудь укусить.
Глеб стянул через голову свитер, бросил его в кресло. Разгладил взбившиеся жесткие волосы. Азартно, как собака бок, стал шкрябать бородку. Морщился от удовольствия и тихо постанывал.
В открывшуюся дверь проскользнула секретарь, неся поднос с кофейником и бутербродами.
Глеб скользнул по девушке взглядом, улыбнулся.
— Отлично выглядишь.
— Спасибо. — Ирочка зарделась.
Поставила поднос на стол.
Глеб схватил бутерброд с холодным мясом, стал жадно жевать.
— М-м, чуть не сдох от голода… Что у Стаса? — спросил он.
— Совещаются, — вздохнула Ирочка. — Четыре раза уже кофе подавала.
— Уволю, — добродушно обронил Глеб.
— Кого? — насторожилась Ирочка.
— Какая разница? — ухмыльнулся Глеб. — Доведете, вышвырну первого попавшегося.
Он присел на угол стола, стал расстегивать пуговку на манжете рубашки. Повел носом, потом еще раз. Вдруг хитро подмигнул Ирочке, все еще стоявшей напротив.
— За Стаса испугалась? — спросил он.
Ирочка еще больше зарделась, но отрицательно покачала головкой.
— С чего мне о нем беспокоиться, Глеб Павлович?
— Правильно, — согласился Глеб. — У него жена и три киндера имеются. Есть кому побеспокоиться.
Ирочка пожала плечиком и направилась к выходу.
Глеб не без удовольствия отметил, что походка у Ирочки сделалась нервно дерганой, как у молодой косули. Даже головку так же закинула.
«Запах! Они даже не подозревают, как их выдает запах», — щурясь, подумал он.
В мае он обратил внимание, что от Стаса, молодого папаши, не сделавшего в своей жизни ничего путного, кроме трех детей, все чаще и чаще стало пахнуть не подгузниками и присыпкой, а Ирочкой, ее квартирой и одеждой. Все бы ничего, но уже второй месяц он не чувствовал идущего от девушки характерного запаха, что появляется в канун полнолуния.
«Третью секретаршу испортил, паразит! — Глеб беззлобно усмехнулся. — Придется увольнять».
Он прикинул в уме, сколько у него проработала Ирочка. Решил, что достаточно.
Глеб расстегнул воротник рубашки, принюхался и поморщился.
Нажал кнопку на селекторе.
— Ирочка, ко мне никого не пускать. Час я работаю с документами.
— Хорошо, Глеб Павлович, — ответила Ирочка. — Звонил Добрынин из ЛДПР. Подтвердил время и место встречи. «С полем», два тридцать. Я еще раз проверила заказ. Все в порядке.
— Умница!
Глеб успел сунуть в рот еще один бутерброд, спрашивать пришлось с набитым ртом:
— Что еще срочного?
— Федотов из Администрации президента просил связаться с ним до двух дня по известному вам вопросу. Просил использовать второй телефон. Специально подчеркнул — второй, — старательно произнесла Ирочка, явно сверясь с записью.
— Сделаем. Спасибо. Час — никого! — Глеб отключил связь.
Наклонился, резкими движениями распустил шнурки на бутсах. Махом сбросил с ног. На ходу расстегнул и сбросил рубашку, вышагнул из джинсов. Белье сбросил на пороге комнатки, примыкавшей к кабинету.
Кроме прозрачного цилиндра с душевой установкой, дивана и низкого столика, здесь ничего не было. Даже навязанную дизайнером кадку с пальмой Глеб вытерпел лишь день, потом приказал выкинуть. О телевизоре, само собой, речи даже быть не могло. Комната отдыха, значит — комната отдыха.
Он забрался в кабинку и сначала долго жег тело упругими струями горячей воды. Потом переключил режим. Острые холодные иглы стали буравить тело. Он терпел, подрагивая тугими мышцами.
Вышел. Растерся докрасна полотенцем. Осмотрел в зеркале сухопарое тело, с по-волчьи втянутый живот. Понюхал подмышки. Никакого запаха горячей шерсти не было.
Глеб удовлетворенно чмокнул и отбросил полотенце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66