Не боявшийся воина, и слегка презирающий его, потому как в его руках была иная сила. Иная, что легко могла остановить воина, поставив того на колени, сила, что могла отнять и волю и разум.
И гордо вскинув голову, мужчина в кресле улыбнулся, подавив страх, взяв себя в руки и ожидая удобного момента. И этот момент настал. Воин, специально, словно рисуясь, возник перед его лицом, на линии взгляда, так что не заметить его было невозможно.
У воина была смуглая, темная кожа, черные, вьющиеся волосы и лицо ангела, с огромными, широко распахнутыми глазами, ловящими каждое движение. Воин был бос, полугол, но от этого не был менее опасен, скорее более, оттого, что появлялось искушение сравнить его с мальчишкой. Юным, неопытным юнцом, неведомо какой судьбой, занесенным в эти апартаменты, в это здание, в этот мир.
Элейдж знал, на что способны воины. И понимал, что если тот специально, словно рисуясь, возник перед ним, то, скорее всего, пощады не будет. И вздохнул. По-прежнему улыбаясь, и вздох этот, усталый, прозвучал почти что издевательски. Заглянув воину в глаза, увидел холодную устремленность, и, сложив пальцы рук, в особый знак тихо и значительно выдохнул слово, практически не помня его значения. Это было как какой-то, сродни безусловному, рефлекс. Побуждение, над которым он сам не был властен. Словно, то была старая, забытая игра, правила которой он неожиданно вспомнил.
Воин внезапно остановился, словно заколдованный, не в силах сделать ни жеста, ни шага. Глаза блеснули и вдруг стали сонными и ленивыми, как у рыбы. Казалось, будто он потерял силы, весь опутанный невидимой сетью, невидимой паутиной. А мужчина, все так же, неторопливо, будто полностью уверенный в своей власти, тихо, как бы невзначай задал вопрос.
— Кто тебя послал? — спросил он.
— Локита, — медленно выдохнул воин.
— Зачем? — вновь задал он вопрос.
— Ты мешаешь. Ты надоел ей. Она устала от тебя.
Мужчина коротко рассмеялся. Оборвав свой смех, вновь посмотрел на воина, чувствуя, как в душе рождается тихая грусть.
— Иди, — приказал он, — и больше не возвращайся. Не к ней. Если сможешь выжить — живи. Но не смей никого убивать.
Воин перемялся с ноги на ногу, сверкнул опасными глазами.
— Мне приказали убить тебя, — напомнил он.
— Забудь, — жестко ответил Элейдж, — никто тебе этого не приказывал. Уходи. Уходи с миром. И забудь обо мне.
Воин, словно раздумывая, постоял на месте несколько секунд, а потом тихо, как приведение, не производя ни малейшего шума, вышел в дверь, словно растворился туман. И только легкий, въевшийся в обстановку кабинета, запах страха, короткого, но смертельного ужаса, пропитал всю обстановку. Элейдж посмотрел ему вслед, явственно и отчетливо понимая, что этот визит — только первая ласточка. И что удалось раз, может не сработать дважды. И то, что Локита от него не отступится.
Эта куколка была весьма мстительна, обид не забывала, тем паче не прощала тех, кто рисковал волей или неволею встать у нее на пути. Он не знал лишь того, как много у него времени перед тем, как повторится визит. В том, что к нему еще подошлют убийц, он не сомневался, более не сомневался. Да и сомневался лишь миг, когда его предупредил об этом Юфнаресс.
Он усмехнулся, вспомнив Локиту, прекрасную Леди, облаченную в тонкий, полупросвечивающий шелк, что подчеркивал все изгибы и линии ее тела, и с высеребренным мехом, наброшенным на плечи, словно от холода. Она была хороша, так непостижимо и непростительно хороша, так изумительна, что легко и просто было забыть обо всем остальном мире глядя на капризный очерк ее губ, на тонкую, лебединую шею и слушая ее голос. И многие забывали обо всем.
Он вдруг, вздрогнул, ощутив неприятный укол в сердце. Она. Она имела такую власть, что без труда могла послать кого угодно. Было множество мужчин, что за единое ее слово, за ласковый взгляд могли убить, забыв о совести и чести, лишь бы получить, пусть на миг, тень надежды. Надежды на то, что могут быть с ней. И, поняв, сенатор поджал губы. На Софро становилось опасно, слишком опасно, что б он мог пробыть там хотя бы один лишний день.
Он вспомнил Юфнаресса. Секретарь исчез несколько дней назад, ничего не пожелав объяснить, сказав, что ему нужно всего лишь несколько дней, но его не было неделю. И сам Элейдж подумывал, а не затеял ли его секретарь какую-нибудь игру у него за спиной.
В последнее время, в лице Юфнаресса жила какая-то непривычная решимость, решительность и отчаянная смелость, что переменила его лицо, заставив вдохновенно и фанатично сиять темные глаза, на треугольном лице. И что это лицо, казавшееся ему до этого лицом талантливого зануды, так легко было спутать с лицом поэта.
И, странное дело, его стало недоставать, как раньше недоставало лишь Имрэна, этого рыжего, нахального, задумчивого и странного мальчишки. И так же, совершенно так же, волнуясь за него, сенатор вспоминал слова Имри, озвученный парадокс, что он произнес когда-то давно, однажды, вернувшись из Закрытого Сектора, где провел несколько утомительных лет. «Знаешь, — проговорил рыжий мальчишка, сидя на скамье, и бросая камушки в пруд, — люди не так плохи, как некоторым кажется. Они, бесспорно, могли б жить в идеальном обществе, не нарушая его норм и законов. Вся проблема в том, что большинство из этих желающих только и делает, что мечтает, что б кто-нибудь за них это общество и создал». И не согласиться с Имрэном было трудно.
Вздохнув, Элейдж, открыл глаза и посмотрел на часы. До прихода в порт оставалось совсем немного времени. Присев на койке, он свесил ноги вниз и подумал, что, все равно, отдохнуть ему не удастся. Было совсем не то настроение. Несмотря на третьи сутки полета, волнений не становилось меньше.
Он так и не дождался возвращения Юфнаресса. Он ушел в ту же ночь, но уже в порту вновь почувствовал на себе чей-то подозрительный взгляд. Это могло быть совпадением. А может, и не могло, но времени выяснить не оставалось. Почтовый бот был готов к отлету, и не было лишних суток, что б позволить себе задержаться.
Там на Ирдале был Эдуэ, умный, расчетливый, там, на Ирдале были все ниточки, связи и завязки, те, что могли вывести его на контакт с Стратегами. Там, на Ирдале, был Имрэн. И Имрэн мог помочь, разобраться, понять, расставить все точки. И лишь Имрэну он мог доверять полно, безоговорочно, на все сто.
Прикрыв глаза, он вспомнил тонкие, точеные черты лица и лукавинку в глазах. Он вспомнил улыбку, что рождала ощущение тепла, легкое прикосновение чужого разума, подобное легкому ветерку. Вспомнил, что всегда вспоминал, думая об Имрэне. Его мальчик был таким же, как и его мать.
Таким же, словно сотканным из огня, а не плоти. И глаза его, хоть и рыжие, а не полные плескающейся сини, были такими же, словно излучающими из глубины своей яркий, обнадеживающий свет. Он, порой, был так же, неожиданно задумчив, а иногда так же, необузданно, смешлив и радостен. И улыбка у них была общей. Слегка загадочной, слегка насмешливой, но, неизменно, искренней. Имрэн попросту не умел улыбаться по необходимости, а не по зову сердца. И люди это чувствовали. И люди, и птицы, и звери. И камни.
Имрэн, этот рыжий, вечный мальчик каким-то образом всегда знал правду. Хотя, чувствуя ток чужих мыслей, сложно ли почувствовать ложь? Имрэн мог найти слова, которых ему не хватало, что б успокоиться. Имрэн мог вернуть ускользающее ощущение истины и истинности.
Рядом с ним все было таким простым и легким. Словно этот мальчик был как талисман, как чудесный подарок, что мог отвести все беды, заставить пройти их, как грозовые тучи, стороной, стоило только быть с ним где-то рядом. Словно он мог уговорить и волны и ветер и дальние, дальние звезды, и песок под ногами и невидимую пыль атомов, сделать так, как нужно ему. Как он считает необходимым и правильным. И в этом он был похож на нее. Она так же, словно повелевая судьбой, могла заставить звезды лечь дорогой у себя под ногами. Она. Лиит.
Сенатор тихо вздохнул, понимая, как невозможно, как непостижимо для всех, да и для него самого, то, что, несмотря на бездну лет, прошедших с момента основания Лиги, он все еще жив.
Годы проходили, менялись лица тех, кто его окружал. Одни уходили, другие вставали на их место, и каждый раз, чувствуя боль потери тех, с кем сросся, он, глядя в рыжие, медовые, словно светящиеся изнутри, глаза сына понимал, что так может продлиться еще целую вечность, а то и две.
Глаза Имрэна смотрели на него с легкой лукавинкой, и он понимал. Понимал, а, может быть, чувствовал, что там, за глубиной этих глаз, за их медовым сиянием прячется простая, и непостижимая для него мудрость. Сущность Аюми, о которой трудно было догадаться, если не смотреть в эти глаза. Не знать. И не помнить.
Шаги в коридоре оборвали течение мыслей и, видя вошедшего в каюту пилота, он внутренне напрягся, чувствуя, что это не к добру.
— Ну, — спросил Идги, взволнованно, — и что сенатор сумел натворить такого, что за его голову назначена награда?
— Что? — переспросил Элейдж, взвиваясь с места метеором.
— Некий Рушу Энтинаэ, именем, которого ты прикрываешься, объявлен в розыск, как особо опытный и ловкий мошенник, — повторил пилот, пожимая плечами, — И как бы то ни было, но местные службы уже в боевой готовности и ждут нас. У них есть предположения....
— Дали Небесные! — выдохнул сенатор, чувствуя, как исчезают остатки благодушия. Понимая, он не мог поверить, что все произошедшее — только ошибка. Слишком хорошо он знал нравы и обычаи тех, кто его преследовал.
Глядя на его лицо, пилот нахмурился.
— Это серьезно? — спросил Идги.
— Это Локита, — отозвался сенатор, провел руками по волосам откидывая их назад, и вновь задумался.
— Я должен разрешить проверку корабля и экипажа, — с вздохом проговорил пилот, — ты же знаешь, я не имею права отказаться.
— А я не имею права попасться, — так же тихо ответил Элейдж, — и хуже всего то, что встречать нас будут службы безопасности Ирдала. Отряд обычных ирдалийских мальчишек и девчат. То, чего я так опасался.
Пошарив по карманам, он достал небольшой кусочек пластика, документы не Рушу — Сенатора, и задумался. Это, конечно же, был серьезнейший аргумент. И, очень веский. Но, кто знает, чего могла насочинить красавица Локита, желая уничтожить неугодного человека. Могло выйти так, что признайся он в том, кто он, и это оставит на имени след, от которого не удастся отмыться. А такой роскоши он позволить себе не мог. " Ладно, — сказал он себе, — оставь это на крайний случай. Выпутывайся, пока, как знаешь, а это — последний из всех возможных аргументов.
Глядя на пилота, он напряженно думал о том, как быть и что делать. Если б только удалось вырваться за пределы порта, да что там, порта, корабля, там, далее он сумел бы раствориться среди толпы, затеряться как песчинка на дне морском, исчезнуть от излишне любопытных глаз. Если б ему только удалось, незамечено, вырваться на Ирдал.
Он вспомнил Альбенара; местный координатор не жаловал Локиту, несмотря на всю ее красоту и ум. Альбенар смотрел на нее снисходительно — любопытно и недоверчиво. Всегда. Словно давно ожидал от этой белокудрой бестии всяческих гадостей.
Локиту это страшно злило, как злили все не попавшие под власть ее прелестных чар. Но избавиться от Альбенара она не могла. Ей приходилось признавать, что координатор Ирдала компетентен во всех вопросах, и у него множество сторонников. И не только на Ирдале, а во многих мирах Лиги. И если она вдруг, решит отправить этого человека в отставку, то за этим может последовать нешуточный скандал, после которого, возможно, придется в отставку подать ей.
«От таких людей как Альбенар, — подумал сенатор, — ей легче избавиться иным способом, убив, а, не отстранив от дел. И хорошо, что Альбенар на Ирдале, а не в Сенате. Иначе, может статься, был бы он жив?»
Сенатор слегка пожал плечами. Альбенар, несомненно, не отказался б устроить для Локиты пару неприятных сюрпризов, если б только был в курсе что и как необходимо сделать. Вся беда только в том, что координатор не знал. А отсюда, с почтового бота, нечего и мечтать связаться с ним.
А значит.... Сенатор невольно покачал головой, вспомнив, что из корабля существует лишь один — единственный выход. И что он, несомненно, будет блокирован в первую очередь. Впрочем, почему один?
Он невесело усмехнулся, поняв, что есть еще один путь, которым ни один человек, будь он в здравом уме, не решился бы воспользоваться. Топливная шахта. Что бы ей воспользоваться пришлось бы пройти по активной зоне, значения радиации в которой, считались критическими для любого человека. И ни один нормальный человек не сунулся б туда без скафандра. Ему же, для бегства, скафандр был только лишней обузой.
Он, прикрыв глаза, что б лучше сосредоточиться, прикинул в уме ряд цифр. В принципе, попробовать было можно, только на все про все у него было не более десяти — двенадцати секунд. Если задержаться чуть более, то ... впрочем, не стоило думать, что было б иначе. Десять — двенадцать секунд — это вполне достаточно. Вполне, если не думать, а делать, действуя, как будто спасая свою жизнь. Впрочем, так оно и было.
Внезапно, с ностальгией, он вспомнил Имрэна, сожалея, что сам не Аюми, и не может так легко и просто, как это было доступно им, потянуться мыслью через расстояние, коснуться разумом разума и попросить о помощи. Посмотрев на пилота, он вдруг, неожиданно спросил.
— Ты можешь прикрыть мой отход? Идги, мне надо, максимум, пять минут с момента посадки, что б незамеченным уйти с корабля. Пять минут, в которые никто из ребят там, на космопорте, не подумает смотреть на поле, что б их занимало только то, что твориться в корабле.
— Поиграть в захват заложников? — пилот задумался на несколько секунд, — это, конечно, можно. Отвлекает на все сто. Знаю по собственному опыту. В Разведке даже инструкция была по этому поводу. Ну, да будем надеяться, что там, на поле не будет ни одного Стратега из старичков. А салаги из службы безопасности купятся, делать нечего. Но как ты выйдешь?
— Через потайной ход, разумеется, проскочу через красную зону, в топливную шахту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88