Это и означает быть родителем.
– Ты права. А как Джим, нормально?
– Не знаю. У нас ничего не получилось. Не стоило даже пытаться.
– Ну, ты пыталась ради Пегги. – Я надеялся, что только ради Пегги, а не из-за того, что по-прежнему любит Джима. – Ради Пегги стоило попытаться.
– Ты так считаешь?
– Конечно.
Она показала на «даймлер», медленно движущийся мимо церкви. На заднем сиденье видны были женщина в белом и мужчина средних лет. Машина скрылась за углом.
– Пора заходить.
– Увидимся позже. Поделюсь с тобой пирогом.
– До свидания, Гарри.
Я смотрел, как Сид идет на свое место в невестиной части церкви, придерживая за поля шляпу, чтобы та не слетела. Потом рядом со мной оказался Пэт и потянул меня за рукав. Он был одет в матросский костюмчик и выглядел по-морскому щеголевато. Я обнял его и увидел, как Джина с Ричардом поднимаются по ступеням церкви.
– Я же говорил, что мы не сможем припарковаться так близко от церкви, – сказал он.
– Но мы же припарковались, разве нет? – ответила она. – Или я что-то не заметила?
Увидев меня, они прекратили ссориться, молча взяли бутоньерки у одного из шаферов и прошли в церковь.
Я улыбнулся Пэту.
– Мне нравится твой новый костюм. Как тебе в нем?
– Он щиплется.
– А выглядишь ты замечательно.
– Мне не нравятся костюмы. Это очень похоже на школьную форму.
– Думаю, ты прав. Костюмы слишком уж напоминают школьную форму. На выходные приедешь?
Он кивнул.
– Что ты хочешь делать в выходные?
Он на секунду задумался.
– Что-нибудь хорошее.
– Я тоже. Давай в эти выходные сделаем что-нибудь хорошее. Но теперь у нас есть дела, правда?
– Мы пажи.
– Ты, может быть, и паж. А я свидетель. Ну что, пошли на свадьбу?
Он улыбнулся.
Мой прекрасный мальчик.
Мы зашли в церковь. Там пахло лилиями, было прохладно и темно, если не считать янтарных лучей, пробивавшихся сквозь старинные окна. Женщины были в шляпах. Пэт побежал вперед, стуча каблуками своих новых башмаков о церковные плиты.
И, глядя на то, как он бежит к Марти, ждущему нас у алтаря, я почувствовал себя очень счастливым и очень грустным одновременно.
Не знаю, как это выразить. Ощущение было такое, что он уже почти самостоятельный, взрослый человечек.
* * *
Священник был высокий, молодой и нервный, один из тех мягкотелых джентльменов из центральных графств, которых англиканская церковь посылает в гущу города, и его кадык ходил вверх и вниз, пока он рассказывал о Судном дне, когда тайны всех сердец станут явными.
Задавая вопросы Марти, священник пристально смотрел на него, как будто действительно ожидал искренних ответов:
– Клянешься ли ты любить ее, утешать ее, уважать и охранять в болезни и здравии и, отказавшись от других, вручить себя ей одной до тех пор, пока вы оба живы?
А я думал о Марти и длинной череде его интрижек, неизменно попадавших в воскресные газеты, когда женщины, которых он бросал, обнаруживали, что переспать с ним не означало подняться на первую ступеньку карьеры в шоу-бизнесе.
И я смотрел на Сибхан, стоявшую рядом со своим отцом. Ее бледное ирландское лицо под белым кружевом казалось безмятежным, и, хотя место и время были неподходящие, я не мог не вспомнить о ее слабости к женатым мужчинам и ушлым парням, приковывающим себя к деревьям. Но сегодня все это не играло роли. Все эти бывшие любовницы, распускавшие сплетни о Марти, все жены, задвигавшие Сибхан на второе место, – все это было уже позади.
Оба они, казалось, искупили свои грехи, оба сегодня выглядели обновленными из-за того, что поклялись в любви и преданности (хотя я был абсолютно уверен, что Марти понятия не имел, что такое клятва, как и зачем ее дают). Я испытывал безграничную нежность к ним обоим. Все обиды и разочарования исчезли. Потому что я хотел того же самого. Это было все, чего я хотел: любить и заботиться.
Я оглянулся на прихожан. Сид смотрела на священника из-под полей своей черной шляпы. Головку Пегги я различил с трудом. Пэт поймал мой взгляд и улыбнулся, и я снова подумал: какой же он чудесный ребенок! Я подмигнул ему и вновь обернулся к священнику, говорившему о любви и согласии.
И пока священник задавал свои вопросы, мне пришлось задать несколько вопросов самому себе. Например: могу ли я действительно сыграть положительную роль в жизни Пегги? И действительно ли я думаю, что справлюсь с воспитанием этой маленькой девочки, если точно знаю, что у нас никогда не будет упрощающего все кровного родства? Достанет ли у меня мужества воспитывать чужого ребенка? А Сид? Сможем ли мы удержаться вместе больше, чем на обычные пять, или шесть, или семь лет? Сможем ли мы любить друг друга и заботиться друг о друге до самой смерти? Или один из нас – я почти уверен, что я, – в конце концов, начнет трахаться на стороне, портить все подряд и маяться дурью? Уверен ли я, что наша любовь так сильна, что выживет во вшивом современном мире? Уверен ли я?
– Я уверен, – сказал я вслух, и Марти взглянул на меня как на самого настоящего болвана.
* * *
Я постучал серебряной ложечкой по бокалу с шампанским и встал, чтобы произнести речь, как это и полагалось свидетелю.
Когда довольные свадебным обедом и ждущие моральной щекотки родственники, друзья и коллеги по работе уставились на меня, я, в свою очередь, уставился в свои шпаргалки.
По большей части это были шутки, нацарапанные Эймоном Фишем на обратной стороне почтовых открыток. Сейчас они оказались совершенно неуместными.
Я набрал в легкие побольше воздуха и начал:
– Великий мыслитель сказал: «Годы текут, и жизнь кажется прирученной, но потом появляется незнакомец, и имя ему – любовь».
Я сделал многозначительную паузу.
– Платон? Витгенштейн? Декарт? Нет, Нэнси Синатра. И она права, старушка Нэнси. Жизнь кажется такой ручной, такой пустой без этого незнакомца. Честно говоря, теперь, когда я задумываюсь о такой жизни, я понимаю, что она еще ужаснее.
Слушатели не могли понять, что за чушь я несу. Я и сам не понимал. Я потер пульсирующие виски. В горле пересохло. Я глотнул воды, но во рту было по-прежнему сухо.
– Ужаснее, значительно ужаснее… – пробормотал я, стараясь понять, что же я собираюсь сказать. Это было что-то насчет того, как важно для Марти и Сибхан навсегда запомнить, что они чувствовали сегодня. Мол, об этом никогда нельзя забывать.
Я взглянул на Сид в другом конце переполненного зала, надеясь, что она как-нибудь меня приободрит, но она уставилась на свой десерт. Пегги и Пэт бегали вокруг столов. Кто-то кашлянул. Недовольно закричал ребенок. Гости начинали нервничать. Кто-то пошел искать туалет. Я быстро проглядел свои заметки.
– Подождите, у меня есть несколько интересных штук, – сказал я. – Есть фенька о том, что любовь начинается идеалом, а заканчивается под одеялом.
Парочка пьяных дядюшек расхохоталась.
– И еще анекдот про неопытных молодоженов, которые приходят к доктору, чтобы он им показал, что надо делать в брачную ночь…
Подвыпившая тетушка захихикала.
– Доктор оприходовал новобрачную и спрашивает у мужа, есть ли у него какие-нибудь вопросы. А муж отвечает: «Да. Сколько раз и когда нужно ее к вам приводить?»
Публика рассмеялась. Эймон гордо улыбнулся. Но я почувствовал, что открытки выскальзывают из моих дрожащих пальцев. Мне больше не нужны были дешевые анекдоты Эймона. Я все равно не мог ими воспользоваться.
– Но вот что я действительно хочу сказать. Я надеюсь… нет, я знаю, что Сибхан и Марти запомнят главное: жизнь без любви – вовсе не жизнь. Это сказала Нэнси Синатра. И когда ты найдешь любимого человека, ни в коем случае не давай ему ускользнуть. Это сказал я.
Я поднял бокал за Марти и Сибхан. Сид взглянула на меня и снова спряталась под своей шляпой.
– Леди и джентльмены, мальчики и девочки, пожалуйста, наполните бокалы и давайте-ка с вами выпьем за прекрасную пару!
Когда я сошел со своей сцены, Эймон схватил меня за рукав.
– Это было круто, – сказал он. – Но в следующий раз вставь в свою речь пару шуток о женихе, совокупляющемся с овцой.
* * *
Только когда заиграла музыка, я осознал, что ни разу не видел, как Сид танцует.
Я понятия не имел, хорошая ли она танцовщица, как ее тезка, или полная бездарность.
Я не знал, станет ли она вращаться и скользить с невероятной грацией или будет просто стоять, смущенно переступая с ноги на ногу и не зная, куда девать руки. Я не знал, танцует ли она, как Сид Шарис или как Сид Джеймс. Но я понимал, что для меня это не важно.
Если бы я увидел, что она танцует неуклюже, или если бы она оказалась прекрасной танцовщицей, у меня одинаково сжалось бы сердце. Я просто хотел с ней танцевать.
Диджей поставил какую-то лихую, но давно забытую мелодию, и в бестолковой эйфории этой старой пластинки было нечто такое, что захватило весь зал.
Марти и Сибхан танцевали какой-то небезопасный джиттербаг, причем лицо жениха отчаянно краснело, когда он пытался оторвать невесту от земли. Эймон прирос к месту и разбрасывал руки в стороны, как будто находился где-нибудь на Ибице, а не в благопристойном Клеркенвелле. Мем танцевала вокруг него, выпячивая грудь и вертя задом, – единственный танец, который она знала, – и выглядело это крайне непристойно.
Джина смеялась и хлопала в ладоши, глядя на Пэта, исполнявшего только что изобретенный танец: за три прыжка поворачивался на триста шестьдесят градусов. Ричард танцевал медленный танец с одной из подружек невесты. Моя мама беседовала со священником.
Был здесь и Гленн, танцевавший с закрытыми глазами и размахивавший руками, как будто находился под кайфом. Неожиданно оказалось, что на этой тусовке такая манера очень кстати, – Гленн танцевал абсолютно так же, как Эймон.
Зачем-то Гленн притащил на праздник и Салли, уже с огромным животом. Она иронически шаркала ногами из стороны в сторону, потому что это была музыка для стариков, от которой они снова чувствовали себя молодыми.
Но Пегги и Сид не было нигде.
Когда Марти поставил Сибхан на пол, чтобы сделать короткую передышку, я потянул ее за руку, стараясь перекричать Джорджа Майкла.
– Сибхан, где Сид?
– Им пришлось уехать раньше, чтобы успеть на самолет. Они улетают обратно в Америку.
– Надолго?
– Навсегда. Разве она тебе не сказала?
* * *
Я оставил свой «Эм-Джи-Эф» на обочине шоссе где-то к западу от зеленого парка Остерли. Несколько дней спустя я попытался отыскать это место в справочнике, но оно находилось уже слишком далеко за городом, а потому и не уместилось на карте. Впечатление было такое, что я бросил машину на краю земли.
Но мне стало понятно, что на машине я никак не успеваю, – транспорт по дороге к Хитроу практически стоял. А через каждые несколько секунд реактивный самолет размером с океанский лайнер взмывал в небо над моей головой. Толку от «Эм-Джи-Эф» больше не было.
Я вылез из машины и подумал, что понятия не имею, самолетом какой авиакомпании они летят. Самолеты «Вирджин Атлантик» отправлялись от третьего терминала, а «Бритиш Эйрвэйз» – от четвертого. Ни туда, ни туда я не успевал. Куда же бежать? Во владения миллиардера Ричарда Брэнсона или в сторону самой популярной авиакомпании мира?
Я мчался по обочине шоссе, самолеты с воем поднимались в небо у меня над головой, фалды фрака разлетались и хлопали на ветру.
* * *
В результате оказалось не важно, на какой самолет у них билеты. К тому моменту, когда я добрался до зала отправления, все самолеты в Америку за этот день уже улетели.
Толпа редела. Все путешественники уже находились в воздухе. Провожающие отправлялись домой. Весь взмыленный, я добежал до выхода на международные рейсы, повесил голову и вздохнул. Я опоздал.
И тут на полу я заметил его – маленького бледно-лилового человечка. Диско-Кена. Я подобрал его. Серебряные штаны перепачкались. Он успел потерять и второй ботинок…
Подняв глаза, я увидел перед собой Сид и Пегги. Они держали в руках посадочные талоны, а рядом с ними стояли чемоданы. Обе они так и остались в парадных платьях.
– Классная оказалась речь, – улыбнулась Сид.
– Ты не считаешь, что нужны были более традиционные слова? А может, лучше было вставить что-нибудь насчет жениха и овцы?
– Нет, все было хорошо.
– Вы опоздали на самолет.
– Мы просто решили не лететь.
Все еще не веря своим ушам, я покачал головой:
– Вот ты какая…
– Да уж, – ответила она.
Пегги взяла у меня Диско-Кена и посмотрела на Сид, как бы спрашивая: а что же будет дальше?
* * *
Ранним вечером черное такси медленно ехало в сторону города. Сид, задумавшись о чем-то своем, уставилась на кварталы многоэтажек, стоящие вдоль Уэствея, а Пегги спала у меня на руках.
Порой эта девочка казалась такой взрослой, хладнокровной и уверенной в себе. Но теперь она спала, сидя у меня на коленях, положив голову мне на грудь, и было такое впечатление, что она ничего не весит. Как будто она еще младенец и ее жизнь только начала разворачиваться и обретать свою форму.
Она пошевелилась во сне, услышав, как где-то среди бесконечных улиц западного Лондона звенят колокольчики мороженщика. Это был верный знак, что холодные темные дни заканчиваются. Еще более верный, чем пение птиц и набухшие почки. Скоро наступит весна, потому что человек с колокольчиками уже ходит по улицам.
С заднего сиденья черного такси я не мог различить, откуда доносится этот звук, – тихие окраинные улочки раскинулись во все стороны. Но колокольчики отзывались эхом в моей голове, как воспоминание о детстве или мечта о свадебных колоколах.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38