– Я редко смотрю телевизор, с моей работой на это просто не остается времени, но его физиономия довольно часто мелькает в газетах. Он не особо напрягается, насколько я могу судить. Как это ни забавно, но вы стали моими последними клиентами. Полу мой стиль обслуживания не пришелся по душе.
– Вот как! Ну, если это тебя хоть немного утешит, могу только сообщить, что сам я потерял работу примерно тогда же, когда и ты.
– Да что ты! И тебе для этого даже не пришлось ронять тарелки с макаронами на его сморщенный крошечный… – она взглянула на Пэта и вовремя спохватилась: – …нос. Так или иначе, но, по-моему, он это заслужил.
– Конечно, заслужил. Но мне все равно очень жаль, что ты потеряла работу.
Подумаешь дело какое! Симпатичная девушка официанткой всегда сможет устроиться.
Она оторвала взгляд от блокнотика. Ее глаза были посажены так далеко друг от друга, что мне трудно было смотреть в оба одновременно. Они оказались карими и очень большими. Она перевела их на Пэта.
– Обедаешь с папой? А где сегодня твоя мама?
Пэт тревожно взглянул на меня.
– Его мать в Токио, – сказал я.
– Это в Японии, – важно пояснил Пэт. – Они водят машину по той же стороне, что и мы. Но зато когда у них ночь, у нас день.
Я удивился, что он так много помнит из того, что я ему рассказывал. Теперь мой сын знал об этой далекой стране почти столько же, сколько и я.
Официантка снова взглянула на меня своими карими, широко посажеными глазами, и мне почему-то показалось, что откуда-то она знает, будто наша семейка трещит по швам и расползается в разные стороны. Но это же абсурд какой-то! Откуда ей это знать?
– Мама скоро вернется, – сказал Пэт.
Я обнял его и кивнул:
– Это точно. А пока что некоторое время нас будет только двое.
– Это необычно, правда? – удивилась официантка. – Я имею в виду, что ты сам сидишь дома с ребенком. Немногие мужчины поступили бы так же.
– Думаю, это иногда случается, – вздохнул я.
– Да, наверное, – согласилась она.
Было видно, что теперь, когда она узнала, что я самостоятельно справляюсь с мальчиком, я ей понравился значительно больше. Но ей, разумеется, обо мне ничего не было известно. Она совсем меня не знала. И, наверное, поэтому она все поняла неправильно.
Она увидела мужчину одного с ребенком и, скорее всего, подумала, что из-за этого я лучше, чем остальные мужчины, – добросердечнее, жалостливее и не смогу обидеть женщину. Новая, усовершенствованная мужская особь, специально созданная и запрограммированная на уход за детьми. Как будто я сам запланировал свою жизнь именно таким образом.
– Ну, а что ты мне расскажешь о себе? – спросил я у нее. – Тебя-то каким ветром занесло в Лондон? Откуда ты родом?
– Из Хьюстона, – сказала она. – Хьюстон, Техас. Ну, а сюда я приехала из-за своего дружка. Теперь уже бывшего. Он сам отсюда.
– Далековато пришлось ехать из-за какого-то парня.
Она искренне удивилась:
– Ты так думаешь? Мне всегда почему-то казалось, что если ты кого-то действительно любишь, то готов поехать за ним хоть на край света.
Значит, она была натурой романтической.
Оказывается, под маской грубости («Только посмей дотронуться до меня, паря, и все макароны буду свалены тебе на колени») скрывалась женщина, готовая вывернуть свою жизнь наизнанку из-за какого-то парня, который этого, скорее всего, не заслуживал.
Возможно, моя жена была права. Романтики хуже всего.
* * *
Джина вернулась домой поздно вечером на следующий день.
Мы с Пэтом играли на полу его игрушками. Ни один из нас не обратил внимания на звук мотора черного такси, остановившегося на улице. Но мы переглянулись, когда услышали, как привычно звякнула наша ржавая калитка, а потом ключ повернулся в двери и в прихожей раздались ее шаги. Пэт первым повернулся к двери.
– Мамочка!
– Пэт!
И вдруг она показалась на пороге, измученная двенадцатичасовым ночным перелетом, улыбаясь сыну и волоча за собой свой старый чемодан, на котором до сих пор красовалась потертая наклейка со времен нашего совместного давнего отпуска в Антигуа.
Пэт бросился к ней, и она так крепко обняла его, что он исчез в складках ее летнего плаща, пропал весь, целиком, кроме макушки и пучка волос точно такого же светлого оттенка, как у матери. Их лица так тесно прижались друг к другу, что нельзя было сказать, где кончалась Джина и начинался собственно Пэт.
Я глядел на них и чувствовал себя более чем счастливым. Я весь словно светился изнутри, наивно уверовав в то, что мой мир вернулся ко мне. А потом она посмотрела на меня… Нет, не холодно, не зло, просто с большого расстояния, как будто она до сих пор была где-то далеко и там собиралась остаться, – и настроение у меня в тот же миг испортилось.
Она вернулась не из-за меня.
Она вернулась из-за Пэта.
– У тебя все в порядке? – спросил я.
– Немного устала, – ответила она. – Перелет был долгий. К тому же прилетаешь в тот же день, что улетала. Поэтому кажется, что этот длинный день никогда не закончится.
– Почему же ты не предупредила, что приедешь? Мы бы встретили тебя в аэропорту.
– Все нормально, – сказала она и отодвинула Пэта от себя, чтобы получше разглядеть его.
И тут до меня дошло: она вернулась, потому что решила, что я не справлюсь. Она думала, я не смогу ухаживать за нашим ребенком в одиночку, пока ее нет. Она полагала, что я не настоящий родитель, по крайней мерс, не такой настоящий, как она.
Все еще не выпуская Пэта из своих объятий, она оглядела кавардак, царивший в нашей гостиной. В комнате было такое, что она лишний раз убедилась: даже ее мерзавец-отец справился бы лучше, чем я.
Игрушки валялись повсюду. Видеомагнитофон был включен и показывал «Короля Льва», которого, правда, никто не смотрел. На полу расположились остатки двух пицц на вынос из ресторана «Мистер Милано», две коробки – большая и поменьше. А вчерашние штанишки Пэта красовались на журнальном столике, заменяя собой салфетку.
– Господи, ты только посмотри, какая у тебя грязная голова, – нарочито громко произнесла Джина. – Давай устроим ей большую стирку?
– Давай! – радостно подхватил Пэт, как будто она приглашала его на прогулку в «Диснейленд».
Они отправились в ванную, а я принялся судорожно приводить комнату в порядок, одновременно прислушиваясь к шуму текущей воды и веселому детскому смеху.
* * *
– Мне предложили работу, – объявила она, когда мы пришли в парк. – Это серьезная и ответственная работа. Переводчик в американском банке. По большей части, конечно, придется заниматься устными переводами. Мой письменный японский уже основательно позабыт, так что я вряд ли смогла бы переводить документы. Но зато моего устного японского более чем достаточно для того, чтобы работать переводчиком. Я буду присутствовать на переговорах, налаживать контакты с клиентами и все такое прочее. Девушка, которая раньше этим занималась, вынуждена уйти. Она ждет ребенка. Она очень славная, американка японского происхождения, я с ней знакома. Считай, это место уже у меня в кармане, если я этого захочу. Но им нужно дать ответ прямо сейчас.
– Подожди секундочку, – сказал я. – Эта работа в Токио?
Она оторвала взгляд от Пэта, который остановился у подножия лесенки на детской спортивной площадке.
– Конечно, в Токио, – резко ответила она. И снова стала смотреть на нашего сына. – А чем я, по-твоему, там занималась все это время?
Честно говоря, я почему-то считал, что она там отдыхала. Встречалась со старыми друзьями, японцами и живущими в Японии англичанами, с которыми познакомилась, еще когда стажировалась в Японии, разъезжала на скоростных поездах, осматривала храмы в Киото. Одним словом, просто решила ненадолго отвлечься от своей привычной жизни.
Я и думать забыл, что она хотела повернуть свою жизнь вспять.
Оказывается, вот что она делала, после того как переехала жить к своему отцу. Она названивала за границу, обновила старые контакты, проверила, остались ли у нее до сих пор те возможности, которыми она в свое время пожертвовала ради меня.
Я хорошо ее знал и теперь понимал, что она совершенно серьезно говорит об этой работе. Но я никак не хотел в это верить:
– Джина, ты действительно собираешься устроиться на работу в Японии?
– Мне следовало сделать это много лет назад.
– Надолго? Навсегда?
– Контракт подписывается на один год. После этого… Поживем – увидим.
– А как же Пэт?
– Пэт, разумеется, поедет со мной.
– Пэт уезжает с тобой? В Токио?
– Конечно. Я же не оставлю его здесь, верно?
– Но ты не можешь просто так вот взять и выдернуть его отсюда, – сказал я, стараясь убрать из голоса истерические нотки. – Где ты собираешься жить? У тебя есть там квартира?
– Эту проблему должен решить банк.
– Чем же Пэт будет там питаться?
– Тем же самым, чем и здесь. Никто не станет насильно заставлять его есть суп мисо на завтрак. В Японии точно так же можно купить шоколадные кукурузные хлопья и шарики. Тебе не стоит беспокоиться о нас, Гарри.
– Но я не могу не беспокоиться. Это серьезно, Джина. Кто же будет находиться рядом с ним, пока ты на работе? Что ты собираешься делать с его вещами?
– С какими вещами?
– Его велосипедом, игрушками, видеокассетами… Ну, и со всем прочим.
– Мы это все перевезем туда. Неужели так сложно упаковать имущество четырехлетнего ребенка?
– А как же его дедушка с бабушкой? Ты собираешься их тоже упаковать и увезти? Как же его друзья из детского сада? Как же я?
– Ты не можешь вынести даже мысли о том, что у меня будет своя жизнь без тебя, да? Ты просто не можешь этого вынести.
Я имел в виду совсем другое. Если ты этого хочешь, тогда, надеюсь, у тебя все получится. И я знаю, что ты с этим справишься. Но у Пэта вся жизнь здесь.
– Жизнь Пэта там, где я, – сурово произнесла Джина тоном, не терпящим возражений.
– Оставь его со мной, – попросил я. То есть взмолился. – Хотя бы до тех пор, пока ты не устроишься, ладно? На несколько недель, на пару месяцев, на столько, на сколько понадобится. Пока ты не освоишься на своей работе и не найдешь подходящее жилье. Пускай до тех пор поживет со мной.
Она внимательно посмотрела на меня, как будто я говорил, по сути, дельные вещи, но доверять мне все-таки было опасно.
– Я не пытаюсь отобрать его у тебя, Джина. Я никогда не смог бы этого сделать. Но для меня невыносима сама мысль о том, что за ним будет присматривать кто-то посторонний в какой-нибудь малюсенькой квартирке, пока ты будешь изо всех сил стараться добиться успеха на своей новой работе. И я знаю, что тебе самой этого очень не хочется.
Она смотрела, как наш мальчик вскарабкался на верхушку лесенки стенки и осторожно повернулся, чтобы улыбнуться нам обоим.
– Я должна использовать этот шанс, – медленно проговорила она. – Мне необходимо уяснить для себя, смогу ли я справиться. Теперь или никогда.
– Понимаю.
– Я, конечно, буду звонить ему каждый день. И пришлю за ним, как только смогу. Может быть, ты сам сумеешь его привезти.
– Это было бы здорово.
– Я люблю Пэта. Я люблю своего сына.
– Не сомневаюсь.
– А ты и в самом деле считаешь, что сможешь самостоятельно справиться с ним какое-то время?
– Я справлюсь. Точно.
Мы посмотрели друг на друга долгим взглядом.
– Только до тех пор, пока ты не устроишься, – вздохнул я.
* * *
Мы отвели Пэта домой и уложили спать. Усталый и счастливый, он сразу заснул, погрузившись в сновидения, которых поутру не сможет вспомнить.
Джина нервно покусывала нижнюю губу.
– Не беспокойся, – сказал я. – Я буду хорошо о нем заботиться.
– Только до тех пор, пока я не устроюсь.
– Только до тех пор, пока ты не устроишься.
– Я вернусь за ним, – сказала Джина, больше для себя самой, чем для меня.
И она действительно вернулась за ним. Но к тому моменту все переменилось.
К тому моменту, когда Джина вернулась за Пэтом, на столике уже не лежали вчерашние штанишки, а на полу не было коробок от пиццы из ресторана «Мистер Милано». Когда она вернулась за нашим мальчиком, я уже превратился в настоящего родителя.
Вот в чем ошиблась Джина. Она считала, что только она может измениться, а я навсегда останусь таким, каким был.
* * *
Мои родители весьма своеобразно отреагировали на уход Джины. Они попытались превратить жизнь Пэта в сплошной праздник.
Их непреложное правило «не больше одной банки кока-колы в день» неожиданно было упразднено раз и навсегда. Теперь, когда мы с Пэтом неожиданно оказывались у них дома, его ждали подарки, например специальный выпуск «Возвращения джедая» (куда включались новые эпизоды, новые звуки, новые спецэффекты). Они все чаще и чаще приглашали его остаться у них, по-видимому, желая заменить мое мрачное лицо и унылое молчание своим вымученным смехом, таким натянутым, что мне от него хотелось выть.
Но и это не все. Кто-нибудь один из них обязательно должен был проводить нас до ворот детского сада. Жили они далеко: для того, чтобы добраться до нас, нужно было не меньше часа тащиться по шоссе М-25 в час пик, но они тем не менее приезжали каждый день.
– Вот и чудесно, – говорил отец, со стоном засовывая свои старые ноги в мой низкий автомобиль.
Я прекрасно понимал, почему они это делают, и любил их за это. Они пытались удержать внука от слез. Потому что боялись, что если он вдруг начнет плакать, то уже никогда не остановится.
Но жизнь Пэта не могла стать праздником, если рядом не было матери. И никакие подарки в виде кассет со «Звездными войнами», и никакие добрые намерения не могли превратить ее в праздник.
– Ну и что ты сегодня будешь делать, Пэт? – спросил мой отец, когда внук забрался к нему на колени на пассажирском сиденье «Эм-Джи-Эф», – Снова лепить игрушки из пластилиновых червяков? Или слушать сказку про Почтальона Пэта и его черно-белую кошку? Вот здорово!
Пэт ничего не ответил. Он уставился на замершие в утренней пробке автомобили, лицо его было бледно и прекрасно, и сколько бы мой отец ни пытался развеселить его, ему так и не удалось расшевелить мальчика. Заговорил он, только когда мы подошли к воротам детского сада «Кэнонбери Кабс».
– Не хочу туда идти, – невнятно пробормотал он. – Хочу остаться дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38