Его поколение заботилось о своих детях, родители рано возвращались домой, и если у них был собственный дом и они могли провести две недели отпуска вместе с детьми, они уже считали себя счастливыми.
Но мое поколение выросло, поставив на первое место в списке необходимых приобретений кусок личного, индивидуального счастья.
Именно поэтому мы трахаемся на стороне, маемся дурью и гадим на всем своем жизненном пути с такой настораживающей регулярностью.
Мое поколение жаждет красивой жизни. С чего бы нашим детям быть другими? А мой отец довольно рано усвоил, что красивая жизнь никому не проходит даром.
– Да, возможно, все будет нормально, – кивнул отец. – Потому что у каждого ребенка двое родителей, не так ли? Даже у ребенка из – как ты это называешь? – неполной семьи. И, может быть, Пэт, Пегги и все остальные вырастут похожими не на того родителя, который ушел. Может быть, они будут похожи на того, кто остался.
– В смысле?
– Ну, ведь ты хороший отец для Пэта, – пояснил он, не глядя мне в глаза. – Ты усердно работаешь. Ты заботишься о нем. Он все это видит. Так почему бы ему не вести себя так же со своими детьми?
Я хмыкнул, не зная, что ему на это ответить или возразить.
– У тебя действительно все получается. Не думаю, что я справился бы в одиночку, если бы твоя мать… ну, ты понимаешь. – Его мозолистая рука легла мне на плечо. Он по-прежнему не смотрел на меня. – Ты все делаешь правильно, Гарри.
– Спасибо, – сказал я. – Спасибо, пап.
Тут мы услышали, что мама зовет нас из гостиной встревоженным голосом. Когда мы вбежали в дом, она стояла у окна, выходящего на улицу, и показывала на мою машину.
– Я видела этих сволочей! – воскликнула мама, которая никогда в жизни не ругалась. – Я видела, как эти маленькие ублюдки набросились на твою машину.
Мягкая крыша «Эм-Джи-Эф» была исполосована ножом. Ленточки, оставшиеся от крыши, свисали внутрь, как будто на нее что-то свалилось с огромной высоты.
Пока я смотрел на свою изуродованную машину, отец выбежал из парадной двери. Тетя Этель стояла на своем пороге.
– Туда, вон в тот переулок! – крикнула она, показывая на дальний конец нашей улицы – ухабистый тупик, где теснились муниципальные дома, словно гетто для обладателей заплеванных «Форд-эскортов» и дешевых футболок с надписью, словом, тех людей, которым глубоко наплевать на все розы в мире.
В этом конце улицы был переулок, уходивший к ларькам, где днем можно было купить лотерейный билет, а после того как стемнеет – получить по роже. Два юнца – те же самые, которые пытались ограбить моих родителей или просто похожие на них? – уносили ноги в сторону этого тупика. Отец гнался за ними.
Я глядел на испорченную крышу своей машины и чувствовал, как во мне поднимается волна гнева. «Ах вы, тупые, злобные мерзавцы!» – мелькнуло у меня в голове. Я разъярился из-за того, что они сделали с моей машиной, но еще сильнее из-за того, что отца насильно вытащили из сада.
Я припустил за мальчишками, и они стали нервно оглядываться, услышав кровожадный голос, угрожавший убить их на фиг. Я был потрясен, когда понял, что эти жуткие угрозы вылетают из моего горла.
Два паршивца скрылись в переулке в тот самый момент, когда мой отец вдруг остановился. Сначала я подумал, что он сдался, но он вдруг опустился на одно колено и ухватился за грудь, как будто задыхался.
Когда я подбежал к нему, он стоял на коленях, опираясь одной рукой о землю. Он издавал ужасный, неземной звук, горло у него перехватило, дыхание стало очень частым и поверхностным.
Я обхватил его руками и поддерживал, вдыхая «Олд Спайс» и «Олд Холборн», а он задыхался, захлебывался, его легкие сражались изо всех сил, но все-таки не могли вдохнуть столько, сколько было нужно. Он глянул на меня, и в его глазах я увидел страх и боль.
В конце концов ему удалось набрать достаточно воздуха, чтобы, качаясь, подняться на ноги. По-прежнему обхватив его, я медленно отвел его в дом. Мама, Пэт и тетушка Этель стояли у калитки. Пэт и тетушка Этель побледнели. Моя мать встревожилась не на шутку.
– Завтра же ты пойдешь к врачу, – безапелляционно произнесла она. По ее лицу текли слезы. – Больше никаких отговорок я не потерплю.
– Хорошо, – покорно согласился он, и я понял, что он даже не будет пытаться увильнуть от этого. Он никогда ни в чем не мог ей отказать.
– Ну не мерзавцы ли? – покачала головой тетушка Этель. – Кровь у меня прямо закипает.
– Да, – сказал Пэт. – Они гребаные ублюдки.
* * *
В приглашении было написано: «черный галстук». Я всегда волновался, когда мне приходилось доставать из шкафа смокинг, праздничную белую рубашку и черный галстук-бабочку – настоящий галстук-бабочку, с которым еще помучаешься, пока ее прицепишь, а не дурацкий готовый бантик на резинке, какой носят только дети и клоуны.
Я помнил, как мой отец надевал черный галстук раз в год, когда его компания устраивала ужин и танцы для своих сотрудников в каком-нибудь модном отеле на Парк-Лейн. Сшитый на заказ смокинг очень подходил его коренастой мускулистой фигуре. Моя мама всегда с шуточками выбирала, в какое из своих бальных платьев ей удастся влезть в этом году. Но отец действительно был рожден, чтобы носить смокинг.
– Ухты! – восхищенно произнесла Салли, робко улыбаясь из-за занавески волос, свисавшей на ее лицо. – Ты стал похож на вышибалу. В очень, очень крутом клубе.
– Нет, – возразил Пэт, нацелив на меня указательный палец и подняв вверх большой. – Ты похож на Джеймса Бонда. Агент 007. Лицензия на отстрел всех плохих людей в мире!
Но, глядя в зеркало в прихожей, я понял, на кого я на самом деле похож в смокинге.
Все больше и больше я походил на своего отца.
* * *
Сид выбрала для себя зеленое платье из китайского шелка с разрезами по бокам и воротником– стойкой. Оно облегало ее фигуру, как вторая кожа. Самое классное платье из всех, что мне приходилось видеть в своей жизни.
Она ничего не стала делать с волосами, а просто завязала их сзади в «конский хвост», и мне это понравилось, потому что так я мог еще лучше разглядеть ее лицо.
Иногда мы осознаем, как мы счастливы, только когда этот момент уже прошел. Но если нам очень везет, мы догадываемся о счастье в то самое мгновение, когда оно с нами случается. Я знал, что именно такое чувство, как сейчас у меня, как раз и называют счастьем. Не то, о чем вспоминаешь с затуманенными из-за слез глазами, и не то, о чем только мечтаешь, – нет, счастье здесь и теперь, рядом со мной, в зеленом платье.
– Подожди минуточку, – сказал я Сид, когда таксист высадил нас возле отеля. Я взял ее руки в свои, и мы немножко постояли молча. Час пик на Парк-Лейн ревел у нас за спиной, морозный Гайд-парк сиял инеем впереди.
– Что-нибудь случилось? – спросила она.
– Ничего. В этом-то вся прелесть.
Я знал, что никогда не забуду, как она выглядит в этот вечер, я знал, что никогда не забуду, какая она красивая в своем зеленом китайском платье. И я хотел не просто наслаждаться этим, я хотел остановить это мгновение, чтобы позже, когда вечер закончится, снова и снова вспоминать его.
– Все в порядке? – улыбнулась она.
– Да. Все в порядке.
И мы влились в оживленную толпу в смокингах и вечерних платьях, собравшуюся на церемонию награждения.
* * *
– И лучший дебютант… – Соблазнительная девушка из отдела прогноза погоды теребила конверт.
– …Эймон Фиш, – наконец выкрикнула она. Эймон поднялся, точно пьяный, он улыбался шире и радовался сильнее, чем, вероятно, ему хотелось показать перед камерами. Проходя мимо, он обнял меня с искренним чувством.
– У нас все получилось, – кивнул он.
– Нет, – возразил я. – Это у тебя получилось. Иди и забери свою награду.
Через его плечо за соседним столиком я увидел Марти Манна и Сибхан: Марти – в ярком жилете, какие носят люди, полагающие, что надевать черный галстук, все равно, что курить трубку или носить теплые домашние тапочки; Сибхан – тонкая и классная в чем-то белом и прозрачном.
Она улыбнулась. Он поднял вверх большие пальцы. Позже, когда все награды уже раздали, они подошли к нашему столу.
Хотя Марти был слегка пьян и слегка зол, он очень старался быть любезным.
Я представил их Сид и Эймону. Если Марти и вспомнил, что Сид – та самая женщина, которая однажды вывалила целый поднос спагетти ему на колени, он этого не показал. Он поздравил Эймона с наградой. Сибхан поздравила Сид с замечательным платьем.
Сибхан не спросила: «А чем вы занимаетесь?» Она была слишком умна и деликатна, чтобы задать подобный вопрос, так что Сид не пришлось говорить: «Ах, я сейчас работаю официанткой». И Сибхан не пришлось смущаться. Они просто стали общаться в той легкой, с виду естественной манере, которой владеют только женщины.
Они разговаривали о том, что надевать в подобных случаях, а Марти заговорщAицки обнял меня за плечи. У него было убитое, разочарованное выражение человека, который долгие годы мечтал запустить свое собственное ток-шоу, а когда это свершилось, обнаружил, что не может пригласить к себе никого, с кем стоило бы разговаривать.
– Можно тебя на пару слов? – спросил он, нагнувшись ко мне.
«Ну вот, – подумал я, – теперь он хочет, чтобы я вернулся. Сейчас, увидев, как хорошо идут дела у Эймона, он хочет, чтобы я вернулся в его шоу».
– У меня к тебе большая просьба, – сказал Марта.
– Какая?
Он придвинулся ближе.
– Ты мой старый друг, и я хочу, чтобы ты был свидетелем на моей свадьбе.
«Даже Марти» – подумал я.
Даже Марти мечтает о том, чтобы все было правильно, хочет найти свою половинку, открыть в другом человеке целый мир. Точно так же, как и все остальные…
– Эй, Гарри, – окликнул меня Эймон, глядя на девушку из отдела прогноза погоды, проходящую мимо, и ерзая на стуле из-за внезапно поднявшегося давления в штанах. – Угадай, с кем я сегодня трахаюсь?
…Ну, надеюсь, что он это проделывает не со всеми на этом свете.
* * *
В доме было слишком много света – и в окнах первого этажа, и в окнах второго, хотя должно было виднеться лишь слабое свечение торшера в гостиной.
К тому же из моего дома неслась музыка – громкие, рокочущие басы и те подпрыгивающие ударные, от которых того и гляди случится сердечный приступ. Новая музыка, жуткая новая музыка раздавалась из моего музыкального центра.
У меня создалось впечатление, как будто мы попали сюда по ошибке.
Кто-то возился в темноте палисадника. Даже несколько человек. Парень и девушка обнимались перед открытой входной дверью. Еще один парень прятался возле урны и блевал прямо на свою куртку и штаны.
Пока Сид расплачивалась с шофером такси, я вошел в дом.
Это была вечеринка. Подростковая вечеринка, – По всему дому были рассыпаны юнцы в одежде «Поло», целующиеся, совокупляющиеся, пьющие, танцующие и блюющие. В особенности блюющие. Еще одну парочку выворачивало наизнанку во дворе: я увидел их в кухонное окно.
В гостиной Пэт в пижаме раскачивался под музыку на одном конце дивана, в то время как на другом конце Салли тискал какой-то толстый юноша. Пэт улыбнулся мне – правда, весело? – а я оглядел причиненный ущерб: пивные банки, содержимое которых было разлито на паркет, окурки, потушенные о столик, остатки пиццы на мебели и черт его знает что за пятна на кроватях на втором этаже.
В общей сложности их было человек десять или двенадцать. Но впечатление складывалось такое, что здесь хозяйничала целая орда монголов. Хуже того, это было похоже на гротескную рекламу каких-то чипсов, или легкого алкоголя, или хлопчатобумажных брюк, где молодые люди обоих полов отвязываются по полной программе. Вот разве что отвязывались они у меня в гостиной.
– Салли!!! – завопил я. – Что происходит… твою мать?!
– Гарри, это Стив, – ответила она со слезами счастья на глазах, указывая на тучного парня, барахтающегося на ней. Тот искоса взглянул на меня поросячьими глазками, в которых не отражалось ничего, кроме гормонального кретинизма и девяти банок светлого пива.
– Он свалил от этой старухи Ясмин Макгинти, – сказала Салли. – Он вернулся ко мне. Правда, клево?
– Ты что, спятила? – спросил я. – Ты не в своем уме или просто идиотка, Салли? Я не могу понять!
– Ох, Гарри, – протянула она разочарованно. – Я думала, ты поймешь. Уж кто-кто, а ты должен был меня понять.
Музыка неожиданно прекратилась. Сид стояла возле музыкального центра и держала шнур с вилкой в руках.
– Пора убрать эту грязь, – громко сказала она. – Живо взяли мешки для мусора и чистящее средство. Поищите под раковиной.
Стив сполз с Салли, застегивая свои гигантского объема брюки и презрительно кривясь на взрослых, испортивших ему вечеринку.
– Лично я отчаливаю, – сообщил он с таким видом, как будто был родом с Беверли-Хиллз, а не Масвел-Хилл.
Сид стремительно пересекла комнату и ухватила его за нос большим и указательным пальцами.
– Ты отчалишь, когда я тебе разрешу, слоник, – заявила она, и он взвыл оттого, что она заставила его подняться на носки. – А это будет не раньше, чем ты уберешь всю эту грязь. Не раньше. Дошло?
– Хорошо, хорошо! – проблеял он, и вся его американская бравада растаяла перед лицом чего– то настоящего.
Пока Сид организовывала уборку, я повел Пэта наверх спать, по дороге вышвырнув из ванной яростно совокупляющуюся парочку. А когда спустился, прочтя Пэту сказку и уложив его, Салли, Стив и их прыщавые друзья нехотя убирали со столов и оттирали пол.
– Где ты научилась это делать? – спросил я у Сид.
– В Техасе, – коротко пояснила она.
Выяснилось, что проку от них в уборке нет никакого, точно так же как, думаю, не будет от них проку ни в каком другом деле, которое они попытаются сделать в своей безмозглой жизни, сплошь в дизайнерских лейблах.
Одних слишком сильно тошнило. Другие были слишком глупы.
Стив выдавил почти все содержимое бутылки с моющей жидкостью с запахом лимона на пол, а по– том в течение часа пытался убрать пену, которая лезла отовсюду, как будто сошла с ума автомойка. В результате нам с Сид пришлось почти все делать самим.
Мы выставили их, когда уже рассвело. Я задержал Салли и засунул ее в такси. Она не извинилась. Она все еще злилась на меня за то, что я не понимаю, что настоящая любовь иногда оставляет пятна в квартире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38