Юный солдат из Тридцать пятого протолкался к судну сквозь толпу на пристани.— Я иду с вами! — крикнул боец.— Кто это, к дьяволу? — взревел Тобиас, стоявший с ружьем возле трапа, чтобы сдержать напирающую толпу.— Рядовой Хинсен, сэр!Тобиас усмехнулся:— Поднимайся на борт, рядовой. Мне нужны такие, как ты!Послав Буллфинчу сардоническую улыбку, Хинсен прыгнул на борт.Отдали швартовы, и одинокий морской офицер молча смотрел, как «Оганкит», пуская клубы пара, разворачивается и выходит на глубину. Вода пенилась у него за кормой. Корабль повернул на юг и исчез из виду, прокладывая себе путь среди десятков других суденышек, набитых беглецами, которые направлялись в безбрежное море.
— Ты безумец, благослови тебя Бог! — кричал О’Дональд, вручая Готорну кирку и лопату.— Только скажи Кину, если сможешь его найти.— Я попробую, но на это не слишком много надежды. Это наше с тобой решение, и я говорю, что мы это сделаем!— У тебя есть спички?— Что за дурацкий вопрос в такое время! — взревел О’Дональд, указывая на бушующий пожар. Похлопав себя по карманам, он вытащил коробок.— Минуточку. — Он полез в другой карман, вынул сигару, и, откусив кончик, стал раскуривать ее.— Не надо! — закричал Готорн.— Уже сделано, паренек. — И огонь разгорелся еще ярче. Бодро попыхивая, О’Дональд оглянулся на север.— Надо же извлечь хоть какое-то удовольствие из жизни, пока есть возможность, — сказал он мрачно. — Прощай, мальчуган, и удачи тебе. Взорви их к чертовой матери.Вынув нож, он перерезал канат и передал нож юному лоцману. Когда шар оторвался от земли, О’Дональд вынул свой револьвер и вложил его в руку Готорна.Шар, нагруженный до предела, висел не двигаясь. Готорн срезал единственный оставшийся мешок с песком.Подрагивая, шар начал подниматься. Когда он достиг развалин дворца с восточной стороны, ветер подхватил наполненный газом шар и потащил его прямо на собор. Готорн не мог сделать ничего, кроме как крепко держаться. Главный купол собора заслонил небо, и с ужасным скрежетом шар врезался в него, ободрав себе бок.Перепуганный Готорн болтался в корзине, умоляя шар не напороться на шпиль. Тот лениво протащился вдоль стены башни и вырвался на свободу, раскачивая корзину под собой немыслимыми, дикими зигзагами.Вся панорама битвы раскинулась под ним в серебристом свете луны. Северная часть города была окружена плотным кольцом тугар. Улицы из конца в конец были так тесно забиты отступающими жителями, что не оставалось ни сантиметра свободного пространства. Прямо под ним была образована последняя линия обороны, приготовившаяся к заключительной резне, — жалкие остатки армии растянулись поперек площади и дальше, вниз, по Главной западной дороге, до самых каменных ворот.Вся нижняя часть города была объята пламенем, узкие улицы и широкие дороги запружены наступающими тугарами, которые даже теперь стремились к центральной площади. Он видел, как за ними все новые и новые формирования входят в город, их радостные крики предвкушения кровавой добычи витали в ночном воздухе.Набрав высоту, шар летел точно на восток, постепенно погружаясь в темноту и лишь снизу все еще освещенный заревом пожара.И тогда прямо перед собой он ясно увидел свою цель.
— Что это? — спросил Кубата, показывая на восток.— Просто несколько тлеющих головешек — пренебрежительно отозвался кто-то из свиты Музты, чувствуя, что роняет свое достоинство, отвечая человеку, столь открыто проявляющему слабость перед своим кар-картом.— Нет, я думаю, это их летающий пузырь, — быстро сказал Кубата.— И что же? — отозвался Музта.— Пошли кого-нибудь за ним, — сказал Кубата. — У них, должно быть, есть какая-то цель.— Сам иди за ним, старик, — сказал Музта равнодушно, — я думаю, то, что творится сейчас в городе, не для тебя.В его голосе звучала не злость, а лишь глубокая печаль.— Тогда — с твоего позволения, мой кар-карт. — И, поклонившись с седла, Кубата развернул скакуна и галопом двинулся на восток.Кто-то из свиты рассмеялся, но Музта взглядом заставил его замолчать.— Будь осторожен, мой друг, — прошептал он — верное, в конечном итоге ты был прав.Музта пришпорил коня и рысью поскакал в город.
«Вот где лучше всего со всем этим покончить», — думал Эндрю, возвращаясь с линии обороны, образованной на Восточной дороге. Остановив коня, он спешился, потом хлопнул Меркурия по крупу, отпуская на волю.Подойдя к государственному флагу и флагу своего штата, он долго с любовью смотрел на них, как будто они были последней ниточкой, связывающей его с домом.Дом, подумал он, вспоминая золотые осенние дни, наполненные туманной дымкой и теплом, холодные зимние тучи, прибой, бьющий о скалы, кружащиеся снежинки, беззвучно укрывающие мир своим пушистым одеялом.Если бы увидеть Мэн еще хоть раз. Пройтись по лесу. И чтобы рядом была Кэтлин, а впереди пробирался бы сквозь высокую траву его старый пес…Взволнованный воспоминаниями, он еще раз поднял глаза на флаги, трепетавшие на ветру. Трудно было найти лучшее место, чтобы умереть. Как и многие другие участники бесчисленных войн до него, он почти верил, что души тех, кто воевал под этими знаменами, все еще каким-то образом сохраняют связь со своими товарищами и наблюдают теперь за их последним боем.Впервые он сражался под этими знаменами под Антьетамом, тогда они были новыми и сияли на солнце. Потом он последовал за ними в Фредриксберг и Чанселлорсвиль, пережил те незабываемые четыре часа под Геттисбергом, где он впервые принял командование. Затем были Уайлдернесс, Колд-Харбор, Питерсберг и, наконец, — это.Джонни скорее всего тоже где-то здесь. По крайней мере больше не будет этих снов. Наверное, теперь Джонни станет легче, ведь брат будет рядом и ему нечего больше бояться.Последние спасающиеся бегством жители скрылись, и вдали показалась идущая в атаку орда.Эндрю вынул из ножен меч.«Ладно, мы им покажем, как умирают мужчины из Мэна!»— Первая шеренга, приготовиться. Огонь!
Ухватившись за свисающий трос, Готорн потянул за него, веревка легко поддавалась.Корзина, казалось, уходила из-под него. Он мгновенно понял, что выпустил слишком много газа, но никакой возможности заткнуть отверстие не было. По мере того как выходил газ, корзина падала все быстрее.Он упадет совсем рядом с целью, теперь он это видел. Шар, все еще кружась на ветру, стремительно снижался. Вскарабкавшись по стропам, Готорн ухватился покрепче и зажмурился.С оглушительным треском корзина ударилась о землю. Шар, частично еще наполненный газом, протащил его по пням и камням, и наконец стало тихо.Он, пошатываясь, вылез из-под обломков и огляделся.Вокруг не было ни души. Но ведь они, наверное, видели, как он летит.Он залез в корзину, вытащил из нее пятидесятифунтовый бочонок и поспешил вперед, оставив позади рваную оболочку шара. Дойдя до склона холма, он взобрался на три четверти его высоты и быстро огляделся. Место лучше этого трудно придумать, заключил он.Повернув обратно, он спустился с откоса, достал другой бочонок, кирку, лопату и снова побрел через поле наверх, задыхаясь от усталости.Он положил бочонок, схватил кирку и начал с ожесточением врубаться в землю. Через несколько минут он взмок от тяжелой работы. Стащив с себя куртку, он бросил ее на землю. Остановившись на мгновение, он посмотрел на запад, и зрелище города, объятого пламенем, подстегнуло его. Углубляя яму под углом, он продолжал работать — подкапывал землю, вытаскивал грунт и камни, так что под конец пришлось ползать на коленях, вынимая камни голыми израненными руками, пока из них не потекла кровь.Когда яма показалась ему достаточно глубокой, Винсент схватил первый бочонок и пробил сбоку дыру. Перевернув бочонок, он зажал его между колен и стал пригоршнями набирать порох, разбрасывая его по стенкам ямы. Взяв второй бочонок, он снова проделал отверстие и на этот раз отсыпал несколько горстей пороха в свою куртку. Потом он начал таскать камни, весом всего лишь вдвое меньше него самого, и складывать их вокруг бочонков.Набирая порох из куртки, он насыпал от ямы дорожку длиной несколько футов. «Этого недостаточно, — внезапно понял он. — Будь я проклят, нужно было взять больше». Но теперь уже было поздно.Потянувшись за курткой, он вынул из кармана коробок спичек.Внезапно он услышал, как позади него катятся вниз по склону камни.Резко повернувшись, Винсент увидел всего в десятке футов от себя тугарина, который пытался подкрасться сзади.Готорн, уронив спички, полез за револьвером. тугарин не шевелился.— Я знаю, чем ты сейчас занимался, — спокойно сказал старый воин.— Тогда смотри, как я это сделаю! — крикнул Готорн. Повернувшись, он направил пистолет прямо в кучу пороха и выстрелил.Порох вспыхнул и запылал. Тугарин с громким криком побежал в сторону огня, в то время как Готорн пополз прочь. Достигнув дорожки огня, Кубата бросился на нее всем телом, пытаясь сбить пламя. Спустя мгновение земля, казалось, встала на дыбы, отшвырнув старого воина, как сломанную куклу. Сбитый с ног ударной волной, Готорн свернулся клубком и накрыл руками голову, когда столб камней и грязи взметнулся на сотню футов в небо и затем осел. Оглушенный, он поднялся, шатаясь, на ноги.Ничего, будь он проклят! Ничего не случилось!С откоса послышался тихий стон. Неверной походкой, обожженный, весь в крови от острых осколков камней, юноша наполовину дошел, наполовину дополз до израненного тела врага и перевернул его.— Я бы тебя не убил, — прошептал Кубата. — Когда-то я мог убивать, но больше не могу. Я только хотел остановить тебя, удержать, чтобы ты перестал убивать моих людей.Ошеломленный Готорн тяжело опустился рядом со старым тугарином, глядя ему в глаза.— Все это должно было происходить по-другому, совсем не так, — шептал Кубата. — Мы были не правы. Наверное, вместе мы могли бы все изменить. Прости меня, юноша, прости, что… — Голос стал еле слышным и затих совсем.Раздался грохот, и земля содрогнулась.Готорн взглянул наверх, туда, где в передней части дамбы был заложен заряд. Участок стены более тридцати футов шириной выпал. Наружу вырвался бурный поток воды.Как в рваном куске прогнившей ткани, дыра увеличивалась с каждой секундой, она становилась все шире, и тысячи тонн воды хлестали сквозь преграду из грунта и камней, будто взрезая ее острым, как бритва, ножом. Книзу плотина тоже мгновенно размывалась, и в считанные секунды вода добралась до основной породы. Гигантский водяной вал под огромным напором ринулся вниз.Борясь с водой, Готорн вскочил на ноги, чтобы оттащить тело тугарина.Но поток подступал все ближе.— Прости меня, — прошептал Готорн тупо и, повернувшись, побрел вдоль плотины к холму, высившемуся на севере, и в это время восточная стена рухнула позади него. Оказавшись наконец в безопасности на холме, он без сил рухнул на землю.«Вода всегда приносит мне неприятности, — думал он, пытаясь отогнать все остальные мысли, но они не уходили. — Они могли стать такими, как я, а я под конец стал таким, как они», — думал Готорн, и эта мысль наполняла его мукой.Набрав скорость на склоне, водяная стена, достигшая двухсот ярдов в ширину и более пятидесяти футов в высоту, взрываясь от ярости, гоня перед собой завывающий ветер, обогнула холм и понеслась вперед.Поток наполнил свое привычное русло канала, повернул на запад и, разливаясь, двинулся прямо на нижний город.«Бог теперь никогда меня не простит, — апатично подумал Готорн. — Я только что своими руками убил десятки тысяч людей».
— У нас осталось всего по пять зарядов на человека, полковник!Дав последний залп из «наполеонов», О’Дональд и его люди влились в отступающие ряды Тридцать пятого. Залпы стрел неслись на них, люди падали духом. С каждой секундой становилось все яснее, что скоро они будут полностью уничтожены. Тугары, наученные опытом, не атаковали орудия, а сомкнутыми рядами, по три-четыре лучника в глубину, занимали позиции в дальнем конце площади. Батарея, которая продержалась так долго, теперь молчала под смертоносным градом стрел.Когда обстрел немного слабел, из строя взметнулся одинокий голос:
— Да, ребята, сплотимся у знамени,Сплотимся еще раз у наших знамен,И снова раздастся наш клич боевой,Наша песня свободы…
Внезапно песню подхватил весь строй, голоса окрепли, полетели вызывающие крики в сторону врага, люди теснее сомкнулись вокруг знамени.Холодная дрожь пробежала по телу Эндрю при первых звуках песни. Когда-то, под Фредриксбергом, он слышал, как бойцы пели во время боя, но с тех пор — ни разу.Их голоса вызвали у него озноб, по спине побежали мурашки, глаза наполнились слезами, в этот последний для его полка час он чувствовал огромную гордость.Никогда он не видел войска, которое держалось бы лучше, не сдавая ни пяди земли, медленно смыкая тающие ряды вокруг знамени. Они держались как скала, твердо решив умереть там, где сейчас стояли.Эндрю посмотрел на пространство позади шеренг. Там уже не оставалось свободного места, жителям некуда было бежать. Стоя на коленях, они молились в ожидании конца.Сбоку к Эндрю подошел Ганс.— Больше мы почти ничего не можем сделать, — мрачно сказал он. Он полез в карман, достал кусочек жевательного табака, откусил половину и протянул Эндрю остальное. Эндрю взял его, и Ганс дружески улыбнулся.— Помнишь Джошуа Чамберлена? — спросил Эндрю.— Кто же в Мэне его не помнит?— Я с ним учился в Боуден-колледже. Он как-то был в переделке вроде этой, под Геттисбергом, когда у них кончились боеприпасы. Кажется, я сейчас сделаю то же, что сделал он. Ничего худшего мне не приходит в голову.Ганс, подняв вверх карабин, зарядил его, посмотрел на Эндрю и улыбнулся.— Сынок, ты лучший офицер, с каким я когда-либо служил! — крикнул он.Эндрю встал перед строем и протянул вперед саблю. Люди переглянулись, широко открыв глаза.— Тридцать пятый Мэнский! В атаку, ребята, в атаку! Громкие, лихорадочные крики раздались над шеренгами, крики последней яростной решимости погибнуть в борьбе.Юный знаменосец, бешено размахивая знаменем Мэна, вырвался из рядов и помчался к шеренгам тугар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57