Прячущийся в укрытии офицер передал эту новость соседу, тот – дальше, и сообщение Аженора побежало по всему валу, окружавшему замок Монтель.
Не прошло и получаса, как Аженор услышал, что на площадке замка стукнуло о скалу конское копыто.
Аженору показалось, что этот звук пронзил его сердце, таким он был острым и грустным.
Шум приближался; слышался легкий цокот других лошадей; его могли уловить только Аженор и Мюзарон. Король ведь велел обернуть паклей копыта, чтобы они звучали приглушеннее.
Король шел последним; его выдал короткий сухой кашель, которого он не смог сдержать. Он шел с большим трудом, ведя за уздцы коня, задние ноги которого скользили на крутом спуске.
Когда беглецы проходили мимо пещеры, Мюзарон и Аженор отчетливо их видели. Когда появился дон Педро, они отлично разглядели его бледное, но спокойное лицо.
Подойдя к валу, два первых беглеца сели на коней и перебрались через бруствер, но тут же, не проехав десяти шагов, свалились в яму-ловушку, где два десятка солдат связали их и бесшумно оттащили в сторону.
Дон Педро, который ничего не подозревал, тоже вскочил в седло; но тут Аженор обхватил его своими сильными руками, а Мюзарон своим поясом зажал ему рот.
После этого Мюзарон вонзил кинжал в бок коню, который перескочил через вал и стремительным галопом, громко стуча копытами, понесся по каменистой равнине.
Дон Педро отбивался с отчаянной силой.
– Берегитесь, – шепнул ему на ухо Аженор, – если вы будете шуметь, я буду вынужден убить вас.
Дону Педро удалось едва слышно прохрипеть:
– Я король, обходитесь со мной по-рыцарски.
– Мне отлично известно, что вы король, – ответил Аженор, – поэтому я и ждал вас здесь. Даю слово рыцаря, что с вами будут обходиться достойно.
Он взвалил короля на свои мощные плечи и, перебравшись с этой ношей через линию укреплений, попал в окружение ликующих офицеров.
– Тихо! Тихо! – попросил Аженор. – Не надо шума, господа, не кричите! Я выполнил приказ коннетабля, не мешайте мне заняться своими делами.
Он принес своего пленника в палатку Виллана Заики, который обнял и нежно расцеловал Аженора.
– Скорее! Живо послать гонцов к королю, который стоит под Толедо! – распорядился Виллан Заика. – Выслать гонцов к коннетаблю, который ведет бои, и сообщить ему, что войне пришел конец.

XXIV. Затруднение

Лагерь бретонцев всю ночь упивался победой; дон Педро терзался страшными предчувствиями; гонцы, взяв самых быстрых коней армии, отправились к дону Энрике и коннетаблю.
Аженор провел ночь рядом с пленником, который угрюмо молчал, отвергая любые слова утешения, не принимая никаких знаков внимания.
Держать связанным короля или полководца считалось непозволительным: поэтому пленника, заставив дать слово дворянина, что он не попытается бежать, развязали.
– Но мы-то знаем, чего стоит слово короля дона Педро, – сказал Виллан Заика своим офицерам. – Усильте охрану, окружите палатку солдатами, чтобы он даже не помышлял о бегстве.
Коннетабля отыскали в трех льё от Монтеля; он, словно стада, гнал перед собой остатки разбитой накануне вражеской армии и, беря пленных, за которых можно было получить богатый выкуп, закреплял победу, одержанную в тот памятный день.
Толедцы отказались впустить в город даже своих побежденных союзников; горожане очень боялись обмана, к которому прибегали все в те варварские времена, когда хитростью брали столько же крепостей, сколько и силой.
Как только коннетаблю сообщили новость, он вскричал:
– Этот Молеон оказался умнее нас всех.
И с неописуемой радостью погнал коня в сторону Монтеля.
Рассвет уже посеребрил вершины гор, когда коннетабль прибыл в лагерь и заключил в свои объятья Молеона, которого его триумф не лишил скромности.
– Благодарю, мессир, за ваше доблестное упорство и вашу проницательность, – сказал коннетабль. – Где пленник?
– В палатке Виллана Заики, – ответил Молеон, – но он спит или прикидывается спящим.
– Я не желаю его видеть, – сказал Бертран. – Необходимо, чтобы первым человеком, с кем будет говорить дон Педро, был Энрике, его победитель и повелитель. Охрану поставили надежную? Некоторым злодеям, чтобы оказаться на свободе, стоит лишь обратить истовую молитву дьяволу.
– Палатку окружают тридцать рыцарей, мессир, – ответил Аженор. – Дон Педро не вырвется, разве что бес поднимет его за волосы, как поднял в древности пророка Аввакума, Аввакум (Хавакум) – древнееврейский пророк; автор одной из книг Библии. Мадрониос (точнее мадрона) – земляничное дерево, род вечнозеленых растений из семейства вересковых; небольшие деревья или кустарники с мучнистыми ягодами, похожими на землянику; произрастают в Южной Европе и Северной Африке.

да и то мы увидим его…
– А я пошлю вдогонку стрелу из арбалета, которая доставит его в ад быстрее, чем ангел тьмы, – закончил Мюзарон.
– Пусть мне поставят походную кровать перед палаткой, – приказал коннетабль. – Я вместе с другими хочу охранять пленника, чтобы лично представить его дону Энрике.
Приказ коннетабля был исполнен: его походная кровать, из досок и сухого вереска, была поставлена у самого входа в палатку.
– Кстати, он ведь почти басурман и может покончить с собой, – заметил Бертран. – Оружие у него отобрали?
– Мы не посмели, сеньор, он ведь особа неприкосновенная и был провозглашен королем перед алтарем Господним.
– Это справедливо. Кстати, до первых приказов дона Энрике мы обязаны относиться к нему со всем почтением и благорасположением.
– Вы убедились, ваша милость, – спросил Аженор, – как нагло лгал тот испанец, когда уверял вас, что дона Педро нет в Монтеле.
– Поэтому мы повесим этого испанца, а заодно и весь гарнизон, – спокойно заметил Виллан Заика. – Солгав, он освободил нашего коннетабля от данного им слова.
– Ваша милость, солдаты ни в чем не виноваты, когда исполняют приказы командира, – живо возразил Аженор. – Кстати, если они сдадутся в плен, то вы совершите убийство, а если не сдадутся, то нам их не взять.
– Мы их уморим голодом, – заметил коннетабль. Мысль о том, что Аисса погибнет от голода, вывела Молеона за рамки его природной скромности.
– Нет, господа! – воскликнул он. – Вы не совершите такой жестокости!
– Мы накажем ложь и вероломство. Разве нас не должно радовать, что эта ложь дает возможность покарать сарацина Мотриля. Я отправлю парламентера к этому негодяю с известием, что дон Педро пойман; если он был взят в плен, значит, он находился в Монтеле. Следовательно, мне солгали, но, в назидание всем обманщикам, гарнизон, если он сдастся, будет казнен, а если не сдастся, то будет обречен на голодную смерть.
– И донья Аисса?! – воскликнул Молеон, бледный от беспокойства за возлюбленную.
– Женщин, разумеется, мы пощадим, – ответил Дюгеклен, – ибо проклят тот воин, кто не щадит стариков, младенцев и женщин!
– Но Мотриль не пощадит Аиссу, ваша милость, ведь это значит отдать ее другому… Вы его не знаете, он убьет Аиссу… Мессир, вы обещали дать мне все, что я у вас попрошу, и я молю вас сохранить жизнь Аиссе.
– И я дарую ее вам, мой друг. Но каким образом вы намерены ее спасти?
– Я буду умолять вашу милость послать меня к Мотрилю парламентером, разрешить мне обо всем с ним договориться… И я ручаюсь за быструю сдачу мавра и гарнизона… Но пощадите, ваша милость, жизнь несчастных солдат! Они не сделали зла.
– Я вижу, что должен соглашаться. Вы сослужили мне слишком добрую службу, чтобы я мог вам в чем-либо отказать. Король тоже обязан вам не меньше меня, потому что вы захватили дона Педро, без которого наша вчерашняя победа была бы неполной. Поэтому я могу и от имени короля, и от своего имени разрешить вам поступать так, как вы хотите. Аисса принадлежит вам; солдатам, даже офицерам гарнизона сохранят жизнь, их избавят от тюрьмы, но Мотриль будет повешен.
– Сеньор…
– Не спорьте! И не просите большего… вы этого не добьетесь. Я оскорбил бы Бога, если бы пощадил этого преступника.
– Ваша милость, ведь прежде всего он спросит меня, сохранят ли ему жизнь. Что я отвечу?
– Отвечайте что хотите, мессир де Молеон.
– Но вы даровали ему жизнь согласно условиям перемирия, заключенного с Родриго де Санатриасом.
– Мотрилю? Никогда! Я говорил о гарнизоне… Мотриль – сарацин, и я не причисляю его к защитникам замка. Кстати, повторяю, это наше с Богом дело. Как только вы получите донью Аиссу, мой друг, все остальное больше не должно вас волновать. Предоставьте это мне.
– Позвольте мне снова умолять вас, мессир. Да, Мотриль – негодяй, если бы его постигла кара, это было бы угодно Богу… Но Мотриль безоружен, приносить вред он больше не может…
– С таким же успехом вы могли бы обращаться к статуе, сир де Молеон, – ответил коннетабль. – Прошу вас, дайте мне отдохнуть. Я разрешаю вам обещать гарнизону все что угодно. Ступайте!
Спорить было бесполезно. Аженор прекрасно знал, что Дюгеклен, если он принял решение, непреклонен и на попятный не идет.
Аженор также понимал, что Мотриль, зная о захвате дона Педро бретонцами, теперь пойдет на все, так как понимал, что пощады ему не будет.
Мотриль, действительно, принадлежал к тем людям, что умеют переносить груз вызываемой ими ненависти. Безжалостный к другим, он примирялся с тем, что сам пощады не получит.
С другой стороны, Мотриль никогда не согласился бы отдать Аиссу. Аженор находился в труднейшем положении.
«Если я солгу, то опозорю себя, – размышлял он. – Если я пообещаю Мотрилю жизнь, но не сдержу слова, то буду недостоин любви женщины и уважения людей».
Он глубоко задумался над этими, казалось, непреодолимыми затруднениями, когда фанфары возвестили, что к палатке приближается король Энрике.
Уже совсем рассвело; из лагеря можно было разглядеть площадку замка, по которой прохаживались о чем-то оживленно беседующие Мотриль и дон Родриго.
– То, чего вам не разрешил коннетабль, вам позволит сделать король Энрике, – успокаивал Мюзарон совсем загрустившего хозяина. – Просите, и вы добьетесь своего. Какая разница, чьи уста скажут «да», лишь бы они сказали такое «да», которое вы сможете, ни в чем не солгав, передать Мотрилю.
– Попробую, – согласился Аженор.
И он преклонил колено у ног короля Энрике. Оруженосец помогал королю слезть с коня.
– Говорят, у вас добрая новость, – сказал король.
– Да, ваша светлость.
– Я хочу наградить вас, Молеон, можете просить у меня графство.
– Я прошу у вас жизнь Мотриля.
– Это больше чем графство, – ответил король, – но вам я ее дарю.
– Уезжайте скорее, сударь, – шепнул своему господину Мюзарон, – потому что сюда идет коннетабль, и, если он услышит, будет слишком поздно.
Аженор поцеловал руку королю, который уже спешился и громко приветствовал Дюгеклена:
– Здравствуйте, дорогой коннетабль. Предатель, кажется, в наших руках.
– Да, ваша милость, – ответил Бертран, притворившись, будто не видел, как Аженор беседовал с королем.
Молодой человек удалился так поспешно, будто уносил с собой сокровище. Аженор имел право, так как его назначили парламентером, взять с собой двух трубачей; приказав им идти впереди, он вместе с неразлучным Мюзароном поднялся по тропе к нижним воротам замка.

XXV. Дипломатия любви

Перед ним сразу распахнули ворота, и он, направившись вверх по дорожке, мог сам судить о том, как трудно проникнуть в замок.
Кое-где тропа была в ширину не больше фута. Скала, по мере того как она вилась ввысь, становились все круче; бретонцы совсем не привыкшие к горам, чувствовали, что у них начинает кружиться голова.
– Любовь делает вас очень неосторожным, сударь, – заметил Мюзарон. – Ну да ладно! Все под Богом ходим.
– Ты забываешь что наши особы неприкосновенны.
– Полноте, сударь, проклятый мавр не пощадит никого. И неужто вы думаете, что для него есть на земле что-то неприкосновенное?
Аженор, приказав своему оруженосцу замолчать, продолжал подниматься вверх по тропе и добрался до площадки, где поджидал его Мотриль.
«Опять этот француз! – прошептал он. – Зачем он явился в замок?»
Зазвучали фанфары; Мотриль кивком головы дал знать, что слушает Молеона.
– Я пришел сюда, – сказал Аженор, – от имени коннетабля передать тебе следующее: «Я заключил перемирие с моими врагами при условии, что никто не выйдет из замка… и даровал всем жизнь лишь на этом условии. Сегодня я вынужден изменить свое решение, потому что вы нарушили данное вами слово».
– В чем же? – спросил Мотриль, побледнев.
– Этой ночью три всадника преодолели насыпной вал, обманув наших часовых, – ответил Аженор.
– Вот оно что! – сказал Мотриль, пытаясь ничем не выдать волнения. – Надо наказать их смертью… ведь они преступили клятву.
– Это было бы легко, если бы мы их поймали, – возразил Аженор. – Но они бежали…
– Почему вы не сумели их задержать? – вскричал Мотриль, не способный до конца скрыть свою радость после того, как пережил столь сильную тревогу.
– Потому, что наша стража доверилась вашему слову и менее строго, чем обычно, несла караул, и потому, что, по мысли сеньора Родриго, который стоит здесь, никому из вас не было смысла бежать, раз всем вам даровали жизнь…
– И что из этого следует? – спросил мавр.
– То, что надо кое-что изменить в условиях перемирия.
– Ах! Я так и думал, – с горечью сказал Мотриль. – Милосердие христиан хрупко, словно стеклянный кубок; вкушая вино, надо остерегаться, как бы не разбить кубок. Ты нам сказал, что несколько солдат бежали из Монтеля, и поэтому ты будешь вынужден казнить всех нас.
– Но прежде, сарацин, – возразил Аженор, уязвленный этим упреком и этим предположением, – прежде ты должен узнать, кто эти беглецы.
– Как я узнаю это?
– Пересчитай своих солдат.
– Здесь я не распоряжаюсь.
– Значит, ты не входишь в гарнизон замка, – живо возразил Аженор, – и условия перемирия тебя не касаются.
– Для молодого человека ты слишком хитер.
– Я стал хитрым из недоверчивости, наблюдая за сарацинами… Ну, отвечай.
– Я, действительно, начальник в замке, – ответил Мотриль, который боялся потерять преимущества капитуляции, если последняя окажется возможной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82