– Вам за них заплатят, капитан, – пообещал сгоравший ОТ нетерпения Молеон. – Но где же они? Вероятно, в этих носилках?
Энрике взял за руку молодого человека и ласково его придержал.
– Вы согласны, капитан Каверлэ? – спросил он.
– Ответить вам, сударь, должен я, – сказал дон Педро.
– О, не распоряжайтесь здесь, дон Педро, ибо вы больше не король, – презрительно заметил Энрике, – и прежде чем мне ответить, ждите, пока я обращусь к вам.
Дон Педро улыбнулся и, повернувшись к Каверлэ, попросил:
– Объясните же ему, капитан, что вы не согласны. Каверлэ снова провел ладонью по забралу, словно это железо было его лбом, и, отведя Аженора в сторону, сказал:
– Мой храбрый друг, добрые товарищи, вроде нас, должны говорить друг другу правду, так ведь?
Аженор посмотрел на него с удивлением.
– Послушайте, – продолжал капитан, – если вы мне верите, выходите через вон ту маленькую дверь, что позади вас, а если у вас добрый конь, гоните его до тех пор, пока он не сдохнет.
– Нас предали! – вскричал Молеон, внезапно все поняв. – К оружию, граф, к оружию!
Энрике изумленно взглянул на Молеона и машинально Схватился за рукоять меча.
– Именем принца Уэльского, – вскричал, властным жестам простирая руку, дон Педро, который понимал, что комедия закончилась, – повелеваю вам, мессир Гуго де Каверлэ, взять под стражу графа Энрике де Трастамаре!
Не успел он договорить, как Энрике уже выхватил меч, но Каверлэ, на миг приподняв забрало, поднес к губам рог, и по его сигналу два десятка наемников набросились на графа, молниеносно его обезоружив.
– Приказ исполнен, – сказал Каверлэ дону Педро. – Теперь, государь, послушайтесь меня и уходите, ибо ручаюсь вам, что сейчас здесь станет очень жарко.
– Почему? – спросил король.
– Тот француз, что ушел через заднюю дверь, не позволит захватить своего господина без того, чтобы не отрубить в его честь несколько рук и не раскроить несколько черепов.
Дон Педро выглянул из палатки и увидел Аженора, который садился на коня, чтобы, по всей вероятности, отправиться за подмогой.
Схватив арбалет, король натянул его, вложил стрелу и прицелился.
– Хорошо, – сказал он. – Давид убил Голиафа Давид, царь Израильско-Иудейского государства (X в. до н. э.), которому ветхозаветное повествование придало черты эпического героя. В поединке с великаном-филистимлянином Голиафом Давид поразил соперника камнем, выпущенным из пращи.

камнем из пращи, посмотрим, убьет ли Голиаф Давида из арбалета.
– Подождите, государь, черт бы вас побрал! – вскричал Каверлэ. – Не успели вы явиться сюда, а уже во всем мне мешаете. И что скажет господин коннетабль, если я позволю убить его друга?
И он поднял вверх арбалет в то мгновенье, когда дон Педро спустил курок. Стрела полетела в воздух.
– При чем тут коннетабль? – топнув ногой, воскликнул король. – Из страха перед ним не стоило портить мой выстрел. Ставь западню, охотник, и поймай этого вепря, таким образом, охоте сразу придет конец, и лишь на этом условии я тебя прощу.
– Вам легко говорить! Взять коннетабля! Ну и ну! Сами попробуйте взять его! Черт побери, какие же болтуны эти испанцы! – заметил он.
– Полегче, господин Каверлэ!
– Я правду говорю, разрази меня гром! Взять коннетабля! Я, государь, человек нелюбопытный, но, даю слово капитана, охотно поглядел бы, как вы будете брать эту добычу.
– Но покамест нам досталась вот эта, – сказал дон Педро, показывая на Аженора, которого схватили и вели назад.
В тот момент, когда Молеон послал лошадь в галоп, один из наемников серпом перебил ей колени, и она пала, придавив всадника.
До тех пор, пока Аисса думала, что ее возлюбленный не участвует в борьбе и ему не грозит опасность, она не сказала ни одного слова и даже не пошевелилась. Могло показаться, что, сколь бы важными ни были интересы, спор о которых происходил рядом с ней, они нисколько ее не занимали; но когда безоружный, окруженный врагами Молеон подошел поближе, шторы носилок раздвинулись и появилось лицо девушки; оно было белее длинной белоснежной шерстяной накидки, в которую закутываются женщины Востока.
Аженор вскрикнул. Аисса выпрыгнула из носилок и бросилась к нему.
– Стойте! – закричал Мотриль, нахмурившись.
– Что все это значит? – спросил король.
– Это объяснение мне ни к чему, – пробормотал Каверлэ. Энрике де Трастамаре бросил на Аженора мрачный и подозрительный взгляд, который тот прекрасно понял.
– Вы можете объясниться со мной, – обратился он к Аиссе, – говорите скорее и громче, сеньора, потому что с той минуты, как мы стали вашими пленниками, до минуты нашей смерти, терять время нельзя даже пылко влюбленным.
– Нашими пленниками! – удивилась Аисса. – О, милостивый государь, все совсем наоборот, я не этого хотела.
Каверлэ чувствовал, что попал в весьма щекотливое положение; этот железный человек почти дрожал от страха перед тем обвинением, которое могли выдвинуть против него молодые люди, оказавшиеся в его руках.
– А мое письмо? – спросила Аисса молодого человека. – Разве ты не получил мое письмо?
– Какое письмо? – переспросил Аженор.
– Хватит! Довольно! – вмешался Мотриль; это объяснение явно не входило в его планы. – Капитан, король приказывает вам отвести графа Энрике де Трастамаре в палатку короля дона Педро, а этого молодого человека ко мне.
– Каверлэ, ты подлец! – взревел Аженор, пытаясь вырваться из тяжелых железных лап, которые держали его.
– Я предлагал тебе бежать, ты не захотел или захотел, но слишком поздно, что то же самое, – ответил капитан. – Право же, это твоя ошибка! Тебе ли жаловаться, ты ведь будешь жить у нее.
– Надо спешить, господа, – сказал дон Педро, – и пусть сегодня ночью соберется совет, чтобы судить этого ублюдка, который именует себя моим братом, мятежника, который утверждает, будто он мой суверен. Каверлэ, он предложил тебе два города, но я щедрее и жалую тебе провинцию. Мотриль, вызовите моих людей, через час мы должны быть в безопасности, где-нибудь в надежном замке.
Мотриль поклонился и вышел, но, не отойдя от палатки и десяти шагов, стремглав примчался назад, подавая рукой знак, который у всех народов означает просьбу помолчать.
– Что еще стряслось? – спросил Каверлэ с плохо скрываемой тревогой.
– Говори, добрый Мотриль, – велел дон Педро.
– Послушайте, – сказал мавр.
Казалось, все присутствующие обратились в слух, и на короткое время палатка английского командира превратилась в какую-то галерею скульптур.
– Слышите? – снова спросил мавр, все ниже склоняясь к земле.
Можно было в самом деле расслышать некое подобие раскатов грома или приближение группы мчащихся галопом всадников.
– За Богоматерь Гекленскую! – раздался внезапно суровый и громкий голос.
– Ага, вот и коннетабль, – прошептал Каверлэ, узнавший боевой клич сурового бретонца.
– Ага, вот и коннетабль, – нахмурившись, повторил дон Педро, который знал об этом грозном кличе, но слышал его впервые.
Пленники переглянулись, и на их устах промелькнула улыбка надежды.
Мотриль подошел к дочери, которую обнял и еще крепче прижал к себе.
– Государь, – сказал Каверлэ тем насмешливым тоном, которого он не оставлял даже в минуты опасности, – по-моему, вы хотели взять вепря; он явился сам, чтобы избавить вас от хлопот.
Дон Педро подал знак своим воинам, которые встали у него за спиной. Каверлэ, решивший держать нейтральную позицию в отношении и своего бывшего боевого товарища, и своего нового командующего, отошел в сторону.
Еще один ряд стражников утроил железное кольцо, окружавшее Энрике де Трастамаре и Молеона.
– Что с тобой, Каверлэ? – спросил дон Педро.
– Я, сир, уступаю место вам, моему королю и моему главнокомандующему, – ответил капитан.
– Хорошо, – ответил дон Педро, – значит, все должны исполнять мои приказы.
Стук копыт умолк; послышалось легкое позвякиванье железа, и на землю с грохотом спрыгнул человек в тяжелых доспехах.
Через несколько секунд в палатку вошел Бертран Дюгеклен.

VII. Вепрь, попавший в западню

За коннетаблем, хитро поглядывая по сторонам и слегка улыбаясь, вошел честный Мюзарон, покрытый пылью с ног до головы.
Казалось, он появился здесь, чтобы объяснить присутствующим столь молниеносный приезд коннетабля.
Войдя, Бертран поднял забрало и окинул взглядом все общество.
Заметив дона Педро, он слегка поклонился; увидев Энрике де Трастамаре – отвесил почтительный поклон; подойдя к Каверлэ – пожал ему руку.
– Здравствуйте, сир капитан, – спокойно сказал Дюгеклен, – значит, нам досталась добрая добыча. О, мессир де Молеон, прошу прощения, я вас не сразу увидел.
Эти слова, которые свидетельствовали о его явном незнании положения, повергли в изумление почти всех.
Но Бертран, нисколько не обращая внимания на это почти торжественное молчание, продолжал:
– Кстати, капитан Каверлэ, я надеюсь, что к пленнику отнесутся с тем почтением, что приличествует его положению, а главное, его горю.
Энрике хотел было ответить, но дон Педро заговорил раньше:
– Да, сеньор коннетабль, не беспокойтесь, мы отнеслись к пленнику со всем уважением, которого требует обычай.
– Вы отнеслись? – спросил Бертран, изобразив на лице изумление, которое составило бы честь самому искусному комедианту. – Как это, вы отнеслись? Почему вы так говорите, ваша светлость, объясните, пожалуйста.
– Нуда, мессир коннетабль, я повторяю, что мы отнеслись как положено, – с улыбкой ответил дон Педро.
Бертран посмотрел на Каверлэ, который, опустив стальное забрало, был невозмутимо спокоен.
– Я не понимаю, – сказал Дюгеклен.
– Дорогой коннетабль, – начал Энрике, с трудом поднявшись, так как он был избит и помят солдатами; в схватке куча воинов в доспехах едва не задушила его своими железными ручищами. – Дорогой коннетабль, убийца дона Фадрике прав, теперь он наш господин, а мы из-за предательства оказались в плену.
– Что?! – спросил Бертран, обернувшись и бросив такой злобный взгляд, что многие побледнели.
– Вы говорите из-за предательства, так кто же предатель?
– Сеньор коннетабль, – ответил Каверлэ, выступая вперед, – по-моему, слово «предательство» здесь не годится, вернее было бы говорить о преданности.
– Преданности! – вскричал коннетабль, который удивлялся все больше.
– Конечно, о преданности, – продолжал Каверлэ, – ведь мы все-таки англичане – не так ли? – следовательно, подданные принца Уэльского!
– Ладно! Но что же все это значит? – спросил Бертран, расправляя свои могучие плечи, чтобы поглубже вздохнуть, и опуская на рукоять своего длинного меча мощную железную длань. – Кто вам говорит, дорогой мой Каверлэ, что вы не подданный принца Уэльского?
– Тогда, сеньор, вы согласитесь – ибо лучше вас никто не знает законов дисциплины, – что я вынужден подчиниться приказу моего государя.
– Вот этот приказ, – сказал дон Педро, протягивая Бертрану пергамент.
– Я читать не научен, – грубо ответил коннетабль. Дон Педро забрал назад пергамент, а Каверлэ, сколь бы храбр он ни был, вздрогнул.
– Ну что ж! – продолжал Дюгеклен. – Кажется, теперь я понял. Король дон Педро был взят в плен капитаном Каверлэ. Он показал охранную грамоту принца Уэльского, и капитан сразу же вернул дону Педро свободу.
– Именно так! – воскликнул Каверлэ, который какое-то время питал надежду, что благодаря своей безукоризненной честности Дюгеклен одобрит все его действия.
– Пока все идет как по маслу, – сказал коннетабль. Каверлэ облегченно вздохнул.
– Но кое-что мне пока неясно, – продолжал Бертран.
– Что же именно? – высокомерно спросил дон Педро. – Только отвечайте поскорее, мессир Бертран, а то все эти допросы становятся утомительны.
– Сейчас скажу, – ответил коннетабль, оставаясь угрожающе-невозмутимым. – Но зачем капитану Каверлэ, освобождая дона Педро, нужно брать в плен дона Энрике?
Услышав эти слова и увидев вызывающую позу, в которую встал Бертран Дюгеклен, произнося их, Мотриль посчитал, что пришло время призвать на помощь дону Педро подкрепление из мавров и англичан.
Бертран глазом не моргнул и, казалось, даже не заметил этого маневра. Только, если такое вообще возможно, его голос стал еще спокойнее и бесстрастнее.
– Я жду ответа, – сказал он. Ответ дал дон Педро.
– Удивляюсь, – сказал он; – французские рыцари столь невежественны, что не могут понять: одним махом заполучить друга и избавиться от врага – двойная выгода.
– Вы тоже так думаете, метр Каверлэ? – спросил Бертран, устремив на капитана взгляд, сама безмятежность которого была не только залогом силы, но и таила угрозу.
– Ничего не поделаешь, мессир, – ответил капитан. – Я вынужден подчиняться.
– Ну что ж! – сказал Бертран. – А я, в отличие от вас, вынужден командовать. Поэтому приказываю вам, – надеюсь, вы меня понимаете? – приказываю освободить его светлость графа дона Энрике де Трастамаре, которого я вижу здесь под охраной ваших солдат, а поскольку я учтивее вас, то не буду требовать, чтобы вы арестовали дона Педро, хотя вправе это сделать: ведь мои деньги лежат у вас в кармане, и вы мой вассал, раз я плачу вам.
Каверлэ рванулся вперед, но дон Педро жестом остановил его.
– Молчите, капитан, – сказал он. – Здесь только один господин, и это – я. Поэтому вы будете исполнять мой приказ, и немедленно. Бастард дон Энрике, мессир Бертран и вы, граф де Молеон, я объявляю вас моими пленниками.
После этих страшных слов в палатке воцарилась гробовая тишина. По знаку дона Педро из строя вышли полдюжины солдат, чтобы взять под стражу Дюгеклена так же, как раньше они взяли под стражу дона Энрике; но славный коннетабль ударом кулака – под этим кулаком прогибались латы – сбил с ног первого, кто приблизился к нему, и, крикнув своим зычным голосом: «За Богоматерь Гекленскую!», обнажил меч. Клич этот эхо разнесло по всей равнине.
В этот миг палатка являла собой зрелище страшного хаоса. Аженор, которого стерегли плохо, одним рывком отбросил охранявших его солдат и присоединился к Бертрану. Энрике перегрыз зубами последнюю веревку, которой были связаны его руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82