Мотриль смертельно побледнел, и казалось, что его пылающий взор стремился проникнуть в самое сердце дона Педро, чтобы убедиться, будет ли король упорствовать в отказе от мира.
Аженор вздрогнул: ведь он не рассказывал об условиях мира никому, кроме цыганки, которой обмолвился о них.
– Я вижу, что ваша светлость полностью в курсе дела, хотя не знаю, каким образом и от кого ваша светлость могли получить эти сведения.
И тут женщина, сидящая по правую руку от короля, легко и непринужденно подняла и откинула на плечи вышитую золотом вуаль.
Аженор едва не вскрикнул от испуга: в этой женщине он узнал свою попутчицу.
Кровь прилила к щекам Аженора; он понял, от кого король получил те сведения, которые избавили его от необходимости излагать условия мира.
– Господин рыцарь, – обратился к нему король, – выслушайте из моих уст и передайте мои слова тем, кто вас прислал: каковы бы ни были предлагаемые мне условия, одно из них абсолютно неприемлемо – я не соглашусь на раздел моего королевства, так как владею им по праву и желаю распоряжаться по своей воле; когда я одержу победу, то предложу свои условия мира.
– Означают ли эти слова, что ваша светлость желает войны? – спросил Аженор.
– Я не хочу войны, мне ее навязывают, – ответил дон Педро.
– Это окончательный ответ вашей светлости? – Да.
Аженор медленно отстегнул железную перчатку и бросил ее перед собой на пол.
– От имени Энрике де Трастамаре, короля Кастилии, я приношу вам войну, – сказал он.
Раздались громкие возгласы, забренчало оружие; король встал.
– Вы добросовестно выполнили свою миссию, господин рыцарь, – сказал он. – Нам лишь остается честно исполнить свой королевский долг. Мы приглашаем вас сутки быть гостем нашего города, и, если вас это устраивает, наш дворец будет вашим кровом, наш стол будет вашим столом.
Аженор молча отвесил низкий поклон и, подняв голову, взглянул на женщину, сидевшую справа от короля.
Она смотрела на него, ласково улыбаясь. Аженору даже показалось, будто она прислонила к губам пальчик, словно хотела сказать: «Ждите! Надейтесь!»

XXI. Свидания

Несмотря на безмолвное обещание дамы – его смысл, кстати, был Аженору не до конца ясен, – он вышел с аудиенции охваченный тревогой, объяснить которую было совсем нетрудно. Без всякого сомнения, ясным для него оставалось одно: незнакомая цыганка, вместе с которой он непринужденно ехал на одной лошади, на самом деле оказалась знаменитой Марией Падильей.
Больше всего Аженора тревожило не внезапное решение дона Педро, который объявил войну, даже не выслушав его; в конце концов дону Педро уже вечером было известно все то, что он должен был бы узнать только сегодня утром; здесь думать было не о чем. Но Аженор не мог забыть, что выдал цыганке свою самую дорогую, свою сердечную тайну – любовь к Аиссе.
Если в душе этой страшной женщины пробудилась ревность к несчастной Аиссе, то никто не смог бы сказать, куда завела бы Марию неистовая ярость, жертвами которой уже пало много неповинных голов.
Эти мрачные мысли тут же возникли в уме Аженора, помешав ему заметить испепеляющие взгляды Мотриля и знатных мавров, гордыню и интересы которых оскорбило предложение мира, сделанное им от лица Энрике де Трастамаре.
Обрати он внимание на эти вызывающие взгляды, французский рыцарь, хотя он был сильным и отважным, не сумел бы сохранить хладнокровие и полную невозмутимость, необходимые послу.
В ту минуту, когда он должен был заметить мавров и ответить им, Аженора отвлекло новое происшествие. Как только он вышел из дворца и оказался по ту сторону шеренги стражников, женщина, закутанная в длинную накидку, взяла его за локоть, сделав ему загадочный знак следовать за ней.
На миг Аженор заколебался; ему было известно, что дон Педро и его мстительная любовница подстраивали своим врагам множество ловушек, что они были неистощимы на выдумки, если дело касалось мести; но в эту минуту рыцарь, хотя и был истинным христианином, почувствовал, что начинает, подобно людям Востока, верить в неотвратимость судьбы, которая не оставляет человеку свободного выбора и отнимает у него способность – иногда это составляет его счастье, не правда ли? – предвидеть зло и сопротивляться ему.
Поэтому рыцарь подавил в себе всякий страх; он убеждал себя, что уже давно устал бороться со злом, что так или иначе будет благом покончить с этой борьбой и что, если судьбе угодно, чтобы сей час стал его последним часом, он безропотно встретит его.
И Аженор пошел за старухой, которая, пробравшись сквозь плотную толпу народа, – она, вероятно, была уверена, что в накидке никто ее не узнает, – прямым ходом направилась к дому, отведенному под резиденцию рыцаря.
На пороге их ожидал Мюзарон.
Когда они вошли в дом, Аженор повел старуху в самую отдаленную комнату. Теперь она следовала за ним, а Мюзарон, догадавшись, что его ждет нечто необычное, замыкал шествие.
Оказавшись в комнате, старуха сняла капюшон: Аженор и оруженосец узнали мамку цыганки.
После всего, что произошло во дворце, ее появление ничуть не удивило Аженора, но ничего не знавший Мюзарон сильно удивился.
– Сеньор, донья Мария Падилья хочет побеседовать с вами, – сказала старуха, – и поэтому желает, чтобы вечером вы пришли во дворец. Король проводит смотр вновь прибывшим войскам, и в это время донья Мария будет одна. Может ли она надеяться, что вы придете?
– Но почему донья Мария желает меня видеть? – спросил Аженор, отнюдь не питавший к ней добрых чувств.
– Неужели вы, господин рыцарь, считаете, что вас сильно огорчит тайное свидание с такой женщиной, как Мария Падилья? – спросила мамка с лукавой улыбкой, что присуща старым служанкам.
– Не огорчит, – ответил Аженор, – но, признаться, мне больше по душе свидания не в домах, а на открытых местах, куда я могу явиться верхом на коне и с копьем в руках.
– А я с арбалетом, – добавил Мюзарон. Старуха усмехнулась в ответ на эти опасения.
– Я вижу, мне придется выполнить поручение до конца, – сказала она и достала из своей сумы маленький мешочек с запиской.
Мюзарон – в таких обстоятельствах ему неизменно выпадала роль читателя – взял ее и прочел:
«Эта записка, шевалье, залог безопасности, который Вам дает Ваша попутчица. Приходите ко мне в то время и в то место, что укажет Вам моя мамка, чтобы мы с Вами могли поговорить об Аиссе».
При этих словах Аженор встрепенулся, а так как имя возлюбленной для влюбленного священно, то для него имя Аиссы прозвучало торжественной клятвой, и он сразу вскричал, что готов отправиться за мамкой в любое место, куда она его поведет.
– Тогда все проще, – сказала она, – я буду ждать вашу милость в дворцовой часовне. В нее могут заходить офицеры нашего короля, но в восемь вечера она закрывается. Вы должны быть там в половине восьмого и спрятаться за алтарем.
– За алтарем? – испуганно переспросил Аженор (он был не лишен предрассудков человека с севера). – Мне не по душе свидания, которые назначаются за алтарем.
– О, не волнуйтесь! – простодушно возразила старуха. – Бог в Испании совсем не обижается на эти мелкие грешки, он к ним привык. Кстати, долго ждать вам не придется; за алтарем есть дверь, через нее король и его домочадцы из своих покоев могут пройти в часовню. Я открою вам дверь, вы пройдете этим скрытым путем, и никто вас не увидит.
– И никто вас не увидит, – повторил Мюзарон по-французски. – Ну и ну! Не кажется ли вам, сеньор Аженор, что вас заманивают в вертеп разбойников?
– Не бойся, – тоже по-французски ответил рыцарь. – У нас письмо этой женщины, правда, она подписала его лишь одним именем, тем, что получено при крещении, но в нем моя защита. Если попаду в ловушку, поезжай с этим письмом к коннетаблю и дону Энрике де Трастамаре, расскажи о моей любви, моих страданиях, о том, как вероломно они заманили меня в западню. И, я верю, злодеев постигнет кара, от которой содрогнется Испания.
– Все верно, – возразил Мюзарон, – но раньше вам перережут горло.
– Пусть так, но правда ли, что донья Мария просит меня к себе, чтобы поговорить со мной об Аиссе?
– Вы, сударь, влюблены, то есть с ума сошли, – заметил Мюзарон, – а уж если сумасшедшему что втемяшилось, его не переспоришь. Простите меня, сударь, но я правду говорю. Я не спорю, ступайте туда.
И, закончив этими словами свое рассуждение, честный Мюзарон тяжко вздохнул.
– А почему бы мне не пойти с вами? – неожиданно спросил он.
– Потому что надо передать ответ дона Педро королю Кастилии, дону Энрике де Трастамаре, – ответил рыцарь, – и, если я погибну, только ты можешь рассказать ему об итогах моей миссии.
И Аженор четко, слово в слово, пересказал оруженосцу ответ дона Педро.
– Но я ведь могу караулить около дворца, – сказал Мюзарон, который упорно не хотел отпускать хозяина.
– Зачем?
– Чтобы защищать вас, клянусь плотью святого Иакова! – воскликнул оруженосец. – Чтобы защищать вас с помощью моего арбалета, из которого я уложу полдюжины этих смуглых рож, а вы с помощью вашего меча зарубите еще с полдюжины. Все-таки дюжиной неверных станет меньше, что никак не повредит спасению наших душ.
– Наоборот, мой дорогой Мюзарон, доставь мне удовольствие и не выходи из дома, – попросил Аженор. – Если меня убьют, знать об этом будут лишь стены дворца. Но послушай меня, я уверен, – сказал этот доверчивый чистосердечный человек, – что ничем не обидел донью Марию, поэтому она не может таить на меня зла. Я, может быть, даже оказал ей услугу.
– Правильно, но не вы ли оскорбляли мавра, сеньора Мотрил я, и здесь, и в других местах? Ведь он, если не ошибаюсь, комендант дворца, а чтобы вы поняли, как он к вам относится на самом деле, скажу, что это он дал приказ арестовать вас у городских ворот и бросить в тюрьму. По-моему, опасаться надо не фаворитки, а фаворита.
Аженор был немного суеверен, он охотно соглашался с теми уступками, которые сознание всегда оказывает влюбленным; повернувшись к старухе, он сказал:
– Если она улыбнется, я пойду. Старуха улыбнулась.
– Передайте донье Марии, что я приду, – обратился Аженор к мамке. – В половине восьмого я буду в часовне.
– Хорошо… А я буду ждать вас с ключом от двери. Прощайте, сеньор Аженор, до свидания, любезный оруженосец.
Мюзарон кивнул в ответ; старуха ушла.
– Так вот, писем для коннетабля не будет, – обернувшись к Мюзарону, сказал Аженор, – ведь мавры могут схватить тебя и отобрать их. Ты передашь коннетаблю, что война объявлена и надо начинать военные действия. Деньги у тебя есть, не жалей их, чтобы добраться как можно скорее.
– А как же вы, сеньор? В конце концов, вполне возможно, что вас и не убьют.
– Мне ничего не нужно. Если меня обманут, я пожертвую своей жизнью, полной страданий и разочарований, которая мне наскучила. Если, наоборот, донья Мария поможет мне, то она найдет для меня лошадей и провожатых. Езжай, Мюзарон, езжай сию минуту, пока они следят за мной, а не за тобой; они знают, что я остаюсь, именно это им и нужно. Поезжай, конь у тебя добрый, храбрости тебе не занимать. Я же остаток дня посвящу молитвам. Ступай!
Этот план, сколь бы он ни казался рискованным, в их положении был весьма разумным. Поэтому Мюзарон с ним согласился, правда, не столько из любви к своему хозяину, сколько из-за убедительности его доводов.
Спустя четверть часа после принятого решения Мюзарон отправился в путь и без труда выбрался из города. Аженор, как и обещал, помолился, а в половине восьмого пришел в часовню.
Старуха уже поджидала его, она жестом показала, что надо спешить, и, открыв небольшую дверь, увлекла за собой рыцаря.
Пройдя длинную анфиладу коридоров и галерей, Аженор вошел в низкую, полутемную залу, которую окружала увитая цветами терраса.
Под неким подобием балдахина сидела женщина с рабыней, которая была отослана прочь, едва появился рыцарь.
Введя рыцаря в залу, старуха из деликатности удалилась.
– Благодарю вас за точность, – сказала Молеону донья Мария. – Я знаю, что вы были великодушны и храбры. Мне захотелось отблагодарить вас после того, как, если судить поверхностно, поступила с вами вероломно.
Аженор ничего не ответил. Ведь он пришел потому, что его пригласили говорить об Аиссе.
– Подойдите ближе, – попросила донья Мария. – Я так сильно привязана к дону Педро, что, защищая его интересы, была вынуждена нанести вред вашим, но меня оправдывает любовь, вы сами любите и должны понять меня.
Мария была близка к цели их свидания. Однако Аженор ограничился поклоном и упрямо молчал.
– Теперь, господин рыцарь, когда мои дела улажены, мы будем говорить о ваших, – предложила Мария.
– Каких? – спросил Аженор.
– О тех, что волнуют вас сильнее всего.
Аженор, видя искреннюю улыбку и приветливость доньи Марии, слыша ее сердечные, убедительные слова, почувствовал себя обезоруженным.
– Ну, сядьте же вот сюда, – сказала чаровница, указывая ему место рядом с собой.
Рыцарь покорно подчинился.
– Вы думали, что я ваш враг, но ошиблись, – сказала молодая женщина, – и, чтобы это доказать, я готова оказать вам столь же важные услуги, что вы оказали мне.
Аженор с удивлением смотрел на нее. Но Мария Падилья продолжала:
– Конечно, важные… Разве не вы были моим славным защитником в дороге, моим добрым невольным советчиком?
– Совсем невольным, потому что я даже не знал, с кем говорю, – ответил Аженор.
– Зато я сумела принести пользу королю, передав ему сведения, которые вы мне сообщили, – с улыбкой прибавила Мария Падилья. – И не отрицайте, что вы мне очень помогли.
– Хорошо, мадам, я вам помог… Но вы…
– Уж не считаете ли вы, что я не могу быть вам полезной? О, шевалье, вы сомневаетесь в моей благодарности!
– Может быть, мадам, вы и хотели бы мне помочь, я не спорю.
– Я хочу и могу. Представьте себе, например, что вас не выпустят из Сории.
Аженор вздрогнул.
– А я помогу вам выбраться из города.
– Сделав это, мадам, вы принесли бы пользу не столько мне, сколько королю, так как избавили бы его от обвинений в измене и трусости.
– Я согласилась бы с вами, если вы были бы просто послом, которого здесь никто не знает, и приехали бы в Сорию с политической миссией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82